Сергей Решетов - Гильотина для Фани. Невероятная история жизни и смерти Фани Каплан
Нехорошая синюшная бледность покрывала не только лицо, но ещё шею и даже грудь. Говорить он не мог, только ткнул пальцем в сторону сейфа. Давясь и расплёскивая, выпил коньяк, держа стакан двумя руками. Затем тупо уставился на Петровича. «Врача надо срочно, – подумал тот. Но постепенно взгляд генерала становился осмысленным, в глазах появился знакомый злой огонёк, но, уж больно нехороший. «Слава Богу, оклемался», подумал Петрович. А генерал всё смотрел на него и молчал. Так смотрят на ненавистного покойника, перед тем, как застучат молотки, вбивающие последние гвозди в крышку его гроба. Даже толстокожему Петровичу стало не по себе.
– А шо, товарищ генерал, може капелек каких или врача позвать, я мигом.
Генерал подошёл к шкафу, достал оттуда новую, сухую рубашку, затем поднял с пола мокрую, свернул её жгутом и молча, что было сил, стал бить ей Петровича по голове, так, что брызги летели по всему кабинету. «Всё, свихнулся хозяин», – только и подумал верный Петрович. Семёнов очнулся уже окончательно и бросил мокрую рубаху в угол.
– Что, думаешь у меня крыша поехала? Не дождётесь! Потом подошёл к Петровичу, обнял его
– Понимаешь, Коля, – Петрович даже и не помнил, когда в последний раз его называл по имени шеф, – не сделал бы этого, сдох бы тут же в кабинете….Прости меня Коля…
– Та…та шо вы, Владимир Иванович, – Петрович чуть не плакал, – да я за вас…
– Знаю, Коля, всё знаю. Теперь садись и будем работать. Первое – снимай под мою ответственность со всех объектов людей и найди мне моего соседа Борю Крамера, хоть из-под земли достань, а привези мне его, только живого. Слышишь, Петрович, – жи-во-го. После ухода Петровича он вызвал Турчанинова и приказал: «Группу захвата к посольству Израиля, брать всех подряд, кто появиться хотя бы рядом с посольством».
– Эх, Семёнов, Семёнов, – с горечью думал генерал, – столько лет потратить на поиски, а плёнка всё это время была на расстоянии вытянутой руки. Доведу операцию до конца и на пенсию – окончательно и бесповоротно решил генерал.
Машина с номерами шведского посольства была припаркована в тихом Островском переулке, рядом с Пречистенкой. Ключи были прилеплены простым детским пластилином к внутренней стороне заднего колеса. Такая договорённость была у Адама с коллегами из посольства. Машину эту они нашли уже поздно вечером и Дора села за руль, поскольку знала Москву, как свои пять пальцев. Адам из телефонной будки сделал ещё один звонок и получил ещё одну короткую, но ёмкую информацию: «Наш совместный ужин отменяется, перекусите где-нибудь у Большого театра, говорят, там вкусно кормят, не пожалеете». И всё.
Из этого короткого монолога Адам понял, что в посольство соваться нельзя – их там ждут, телефон тоже наверняка «слушают», а Боря Крамер гуляет в ресторане где-то у Большого театра. О чём он и рассказал Доре. «Метрополь, больше там ничего приличного нет», – коротко бросила Дора, завела машину и они поехали в сторону центра.
А в это самое время, Боря Крамер сидел в своём любимом шаляпинском кабинете Метрополя на втором этаже с руководителями делегаций дружественных социалистических стран. Особенно ему нравилась помощница Бела Куна по культуре Марика Надь, она была не только министром культуры, но ещё и очень красивой женщиной, хоть и не очень младых лет. Как говаривал один Борин приятель, известный литератор и заядлый автомобилист – она была ещё вполне «на ходу».
Веселье было в полном разгаре, оркестр внизу наяривал шлягеры Брамса и всё шло к тому, что мадам согласится посетить холостяцкую дачу товарища Крамера в знаменитом посёлке писателей. При очередной смене блюд и приборов официант передал Боре записку, прочитав которую, он понял, что никакой сладкой и бурной любовной венгерской мелодии сегодня ночью в его постели не будет. Боря по-английски, не попрощавшись спустился в вестибюль, дал Фролычу обычную сторублёвку и сел в поджидавшую его машину.
Дора резко нажала на газ, и «Вольво», сделав круг почёта по Лубянской площади, понеслась по Ленинскому проспекту в сторону области. Боря прочёл записку от Яши Мойсе и вспомнил тот давний вечер в этом же Метрополе, когда он провожал друга в «родные Палестины».
– Значит, Абраша тоже жив? – спросил он Адама.
– Он шлёт вам горячий привет, пока работает в Восточном Берлине. Я разговаривал с ним две недели назад. Кстати, вот его записка к Якову Мойсе – это, чтобы вы окончательно нам поверили.
Боря внимательно изучил и её.
– Да, это подчерк Абраши, а как «крысюк», вы его видели? – неожиданно спросил Крамер.
– О, это песня! – рассмеялся Адам, – рабе Мойсе обещал открыть мне этот секрет.
– Когда помирать будет? – спросил Боря.
– Точно, – удивился Адам.
– Так говорил его дед. Мы с Яшкой и Абрашей ещё пацанами играли с «крысюком», а мне уже под шестьдесят. Сами посудите, какой зверёк может столько прожить? А шар этот вы видели?
– Да, это правда, подобный шар я видел в иерусалимском музее, ему было больше пяти тысяч лет.
– В этом и весь фокус, – резюмировал умный Боря. Дора молча слушала этот странный разговор и думала:
– Куда я ввязалась и, что, на самом деле, со мной происходит? Почему, я словно тот самый «крысюк» иду за Адамовой дудочкой?
– Здесь направо, – скомандовал Боря. Они свернули на еле заметную дорожку, которая петляла между деревьев, пока не подъехали к переезду. Через двадцать минут они были уже у Бори. Он поставил табурет и долго рылся на антресолях, пока не извлёк, наконец, Абрашин Талмуд. Адам быстро развязал мешок, срезал липкий медицинский пластырь и открыл священную книгу. В углублении лежала простая жестяная коробка, на крышке которой красовалась надпись «Леденцы от Моссельпрома», при виде которой Дору словно током ударило.
Она взяла коробку у Адама, погладила её рукой, как родную. Она как будто почувствовала кислый запах подвала Абраши, где сушились плёнки и проявлялись фотографии, и явный вкус леденцов во рту, которыми её угощал дядя Абраша. Дора, как некую драгоценность, открыла банку – внутри, свернувшись в клубок, лежала старая плёнка. Дора показала её Адаму, закрыла коробку и положила в свою сумочку.
Три чёрные машины выскочили из ворот Лубянки и через две минуты резко, со скрипом и визгом затормозили у Метрополя. Фролыч вытянулся, как новобранец, впервые увидевший живого маршала.
– Где Крамер? – зловеще спросил Семёнов.
– Сорок минут назад отбыл в неизвестном направлении, – отрапортовал Фролыч, – машина «Вольво», номера посольские.
– А, чёрт! – Семёнов прыгнул в машину, – на дачу, гони!!
И кавалькада понеслась по Москве, не обращая внимания на милицейские трели, сигналы светофоров и толпы гуляющих людей.
Через несколько километров Дора съехала на обочину дороги и остановилась.
– Что теперь? – спросила она, не глядя на Адама. Они долго молча курили пока, наконец, Адам не решился.
– Пора, так дальше нельзя, – подумал он, – Дора, я офицер израильской разведки, работаю в Москве по заданию моего руководства…
– Вот, Дора Матвеевна, – думала она, – вы уже и Родину продали, привет вам большой от советского правосудия. И светит вам уважаемая, как минимум, двадцать пять годочков, а то и «вышка» за предательство и пособничество вражеской разведке. С чем я вас и поздравляю. А кто вы по званию, господин шпион?
– Майор, – недоумённо ответил Адам.
– А я тоже, между прочим, капитан уголовного розыска. Она повернулась к Адаму и посмотрела в его чёрные под длинными девичьими ресницами, глаза. И сказала зло и весело:
– Мне теперь терять нечего, как говорят у нас в России, – гулять, так гулять! Теперь слушай меня, майор. Сейчас мы поедем на одну пустую дачу, это дача моего отца, точнее человека, который мне его заменил. До утра побудем там, а вот дальше…
– Дальше, – продолжил Адам, – мы бросаем машину и на электричке едем на вокзал, так нас труднее будет вычислить, а оттуда поездом в Одессу – там у нас конспиративная квартира, новые документы и есть свои люди.
– А потом?
– Как говорят у вас – суп с котом! Давай доедем до места и там спокойно всё обсудим, не будем стоять здесь, что-то мне тревожно.
– Есть, товарищ майор израильской разведки. Господи! «До чего я дожила!», – в голос пропела Дора и лихо вдавила педаль газа в пол.
Когда странные гости уехали, Боря достал заветную бутылочку и налил себе, не жалея, живительной влаги в хрустальный стакан до краёв.
– Ну, други мои, Абраша и Яшка, я свою миссию выполнил, совесть моя чиста, – и осушил стаканчик до дна. Закусил, как всегда, солёным огурчиком, взял сигару и вышел на веранду подышать целебным хвойным воздухом. Сначала защёлкал где-то далеко один соловей, ему ответил другой солист, а потом уже вступил целый хор. Через паузу завели свою партию цикады, звёзды были огромные и висели прямо над Бориной головой. Целый дождь из метеоритов просыпался на посёлок и Боря даже успел загадать желание – завтра «сыграть» с мадам Марикой Надь здесь, в его кровати, желательно в четыре руки, венгерскую рапсодию Листа.