Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
Польки — женщины красивые, только может быть несколько чересчур полные. Они присматриваются ко мне с любопытством, приглашают посетить их имения, дома. Моя свекровь прекрасно держит себя в обществе. Она ко мне очень добра. Предупреждает все мои желания. Сама она почти не выходит, говоря в шутку, что боится оказаться невежливой по отношению к знакомым дамам, приехавшим в Люблин с мужьями; дамы, не застав ее дома, обвиняли бы ее в негостеприимности.
Иной раз через прихожую трудно пройти. Здесь, и в комнате для приема больных, полно пациентов. Свекор бесплатно лечит многих люблинских рабочих и даже дает им лекарства, что приводит к нему по несколько десятков больных в день. Хорошо, что нам устроили на втором этаже очень милое гнездышко — спальню и кабинет.
Я поражена кухней в доме родителей моего мужа. Это огромное помещение в три окна. Там постоянно что то пекут, жарят, варят, готовят. Удивительно, что свекровь находит на все это время. Она маринует грибы, варит бруснику, сушит яблоки, играет на рояле, читает книги.
В доме есть громадный шкаф с книгами. Прекрасные французские, итальянские, английские, польские и латинские издания и даже Шекспир, Байрон, Шелли в оригинале. Множество французских романов.
— Как жаль, что вы должны ехать в Петербург. Хотелось бы мне нарадоваться на вас, — повторяет свекровь.
Мы приглашены к губернатору. Генрик должен дать концерт. Вообще говоря я уж не знаю, что делать с приглашениями, ибо обижать никого не хочется, а срок отъезда в Петербург приближается. Я уже выучила несколько слов по-польски.
Концерт у губернатора был провинциальным праздником. Генрик надел к фраку орден, я была в вечернем платье: я ведь тоже важное лицо. Был теплый, почти жаркий вечер. После концерта устроили танцы. На своей свадьбе я впервые танцевала мазурку, здесь в Люблине, Генрик с темпераментом танцевал куявяк. Поляки великолепно танцуют и любят танцевать. Не отказываются от танца даже пожилые дамы, хотя мазурка это огневой танец с фигурами и даже пением. Генрик танцует мазурку так, как будто он балетмейстер из Ковентгардена.
Только одно меня удивляет и беспокоит. Все здесь очень много пьют. На каждом приеме и по всякому поводу. Гости губернатора тоже все время приглашали Генрика пить вино. И это неприятно, потому, что тяжело возвращаться домой. Но говорят, здесь иначе нельзя. Надо пить. По этой причине я провела неприятную ночь, хотя Генрик, когда напьется, становится кротким и быстро засыпает. Утром он встает с головной болью, в плохом настроении, извиняется передо мной и матерью, но как только встретит знакомых, все повторяется вновь.
Брак налагает большие обязанности. В Люблине он еще стесняется матери, слуг и меня, но что будет в Петербурге? Я не знаю, права ли я, но я боюсь, что вино войдет в привычку, и что тогда будет с нами? Он очень талантлив, вежлив, мил, только почему он не может отказаться от дружеских приглашений. Доктор Венявокий оправдывает его поведение.
— Ты хочешь, чтобы мужчина сразу поумнел? Подожди, поработай над ним, сделай из него рассудительного человека. Ты думаешь, что хороший скрипач, так это заодно хороший муж? Мужа надо так же учить и воспитывать, как в консерватории, когда его учили играть на скрипке. Ты должна этим заняться. Знаешь, в армии пьяного арестовывают, сажают на гауптвахту, не дают ему ни пить, ни есть, — посидит немного и поумнеет. Впрочем, не беспокойся заранее. Теперь в Люблине особое положение: съехалось много народа на выставку, приехали товарищи, знакомые. Выставки и съезды бывают не всегда. Люди должны работать, вести свои дела, у них мало остается времени на гуляние и выпивку.
Я слушаю советы свекра, но они меня не успокаивают.
Распаковываю чемоданы с моим приданым. Свекровь восхищена бельем, скатертями, платьями, обувью, мехами. Задает мне практический вопрос:
— Ты хочешь взять все эти вещи в Петербург?
Не знаю, будут ли они тебе там нужны. Зачем брать с собой такой огромный багаж?
Через год я должна вернуться на каникулы в Люблин, в свой дом и действительно могу часть вещей оставить, выбрав себе в дорогу самое необходимое. Нужно подобрать комплект одежды, необходимый на зиму, а остальное оставить в Люблине — в своем доме.
Генрик, которому мать задала по этому поводу вопрос, ответил, что полагается во всем на меня.
— Если хочешь, возьмем эти чемоданы в Петербург и привезем их назад, а не хочешь, — пусть остаются в Люблине. Твоя мама столько тебе всего приготовила, что половина еще останется для нашей дочери.
— А почему не для сына? — спросила свекровь.
— Потому, что я хочу иметь дочку похожую на Изу, — ответил мой муж.
Мы возьмем с собой в Петербург здешнего лакея. Понадобится в дороге. Это сын старого слуги и садовника в одном лице. Его отец, бывший солдат Михал, принимает даже пациентов доктора.
В гостиной за столом ведут теперь беседы, темы которых часто мне совершенно непонятны, хоть я и стараюсь их понять. Когда говорят о Наполеоне или Гарибальди куда ни шло, но часто слышу о каком-то маркизе, о господине Андрее, о Крашевском, о журнале «Еженедельное обозрение» и об Обществе поощрения изящных искусств. Свекровь старается сделать эти беседы приятнее и угощает всех вкусным, ароматным вареньем, которое очень любят здешние дамы. Мужчины курят трубки, интересуются ценами на зерно и лес. Мечтают о постройке железных дорог. Упоминают фамилии: Кроненберг, Эпштейн, Блох, Чабан. А вообще кормят здесь так обильно, меня в особенности, что мне скоро придется переделать все свои платья.
После ужина муж со свекровью играли скрипичный концерт Бетховена. В подсвечнике горели две свечи. Я сидела в кресле и совершенно заслушалась. В этом доме музыка такая же обычная вещь, как пища… Генрик с матерью играет очень внимательно. Для свекрови Бетховен — святыня, как библия. Нельзя ничего ни добавить, ни пропустить.
Нынче вечером Генрик играл вдохновенно. Я забываю о его шалостях со знакомыми. В небольшой гостиной его скрипка звучала, сочетая силу и нежность. Чудесные, нежные звуки. До сих пор мне не приходилось слышать такой задушевной, как бы из сердца идущей музыки. Даже у нас в Лондоне никогда у него не было подобного настроения.
— Ты исполнишь этот концерт в Петербурге? — спросила я Генрика.
— Не знаю. Я его играл по желанию матери и для собственного удовольствия. Ах, если бы можно было играть только для себя и своих близких. Может быть хочешь, чтобы я сыграл что-нибудь тебе?
— Я думаю, что все, что ты делаешь — делаешь для меня.
Генрик внимательно посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
— Это правда. Все, что я делаю, это для тебя. Я люблю только тебя. И ты в моем… в нашем доме. Ты пойми, какое это счастие. Ты и мама под одной кровлей. В одном моем сердце.
Муж говорил эти слова тихо, как бы поверяя мне тайну… Он меня совершенно гипнотизирует. Я нарочно стала читать «Адольфа» Бенжамэна Констана, чтобы не поддаться до конца очарованию тихих и горячих признаний мужа. Я никогда никому не скажу, что сравниваю Адольфа с Генриком.
Что такое моя любовь? Почему именно он, чужой, случайно встретившийся человек, не имеющий ничего общего с моей страной, с моим обществом, моей средой, так полностью овладел мной?
Начинается подготовка к отъезду. Первые хлопоты с каретой. Приходят разные посредники. Показывают всевозможные экипажи. От Варшавы до Петербурга еще нет железной дороги. Можно ехать почтовым дилижансом. Но муж хочет, чтобы мне было удобно ехать, и покупает карету. Он считает, что поездка в собственном экипаже, со сменой на станциях лошадей, не должна нас утомить. К сожалению до сих пор нам не удалось купить что-нибудь подходящее. Свекровь беспокоится, а Генрик смеется. Из этого смеха вышел концерт. Генрик играл и напевал, а свекровь ему аккомпанировала.
Я постоянно открываю у свекрови огромные запасы веселья и благодушия и убеждаюсь, что мать Генрика добрая и симпатичная женщина.
Я не понимала, что он напевал. Это была народная песенка. Генрик пытался пересказать ее по-английски, но я не могла уловить ее содержание.
— Из этой песенки можно создать большую симфоническую поэму.
— Из чего? — удивилась я.
— Ты не слышишь, что я играю? Ведь это тема для симфонии, какой еще никто никогда не написал.
— Ну так напиши.
У свекрови было собственное мнение на этот счет.
— Это наш фольклор. Годится ли эта песенка в качестве темы симфонии — сказать трудно.
— Ах, мама, Шопен из таких мелочей творил шедевры, — горячился Генрик.
— Разве мама не права? — опросила я.
— Вы правы обе. Вы говорите, что это мелочь, потому что я улыбаюсь, когда ее играю, а ты, — потому, что не понимаешь слов.
— Я тебе сейчас напишу эти стишки, а мама переведет. Тогда ты поймешь, что именно из такого материала рождается большая музыка. Вот эта песенка на польском языке:
