Джейк Хайт - Осада
— Отец, я больше не ребенок! Я буду править мудро и преуспею там, где ты потерпел поражение. Я сделаю Константинополь столицей империи.
— Сын мой, ты еще так молод! — Мурад покачал головой. — Не спеши с поисками величия и славы. Константинополь стоял тысячу лет. Пусть постоит еще немного. Научись властвовать во время мира — и тогда лишь повелевай войной.
— Отец, с меня уже хватит учебы. Греки слабы, у них нет союзников. Когда я ударю — они падут.
— Тебе всегда не терпится. Мальчик, почему бы тебе не послушать отца? — выговорил Мурад громко и отчетливо, а в глазах его загорелся гнев.
На мгновение Мехмеду показалось: отец сейчас поднимется, протянет руку, ударит! Но Мурад бессильно упал на подушки, мучимый приступом кашля. Оправившись, сказал благодушно:
— К счастью, ты еще не султан. Может быть, я разочарую и тебя, и смерть.
— Нет, отец, вы не поправитесь.
— Это почему?
Мехмед вытянул из-под кафтана кумру кальп — и умирающий старик впился глазами в сокровище. Мехмед нагнулся, зашептал:
— Мне известно содеянное тобой. И я отомстил за оскорбление. Отец, тебя отравили. Яд действует медленно — но смерть неотвратима.
Мурад растерянно поглядел на сына, и Мехмед отметил с удовольствием, что напоследок все же сумел удивить отца.
— Так это ты, — прошептал Мурад чуть слышно. — Меня убил собственный сын…
— Нет, отец. Вы убили себя в тот самый день, когда легли в постель с Гульбехар.
Глаза Мурада раскрылись так широко, что, казалось, вылезут из орбит, но султан не издал ни звука.
— Вы думали, что сможете спать с Гульбехар и я об этом не узнаю? Спать с моей любимой наложницей?
Мурад не отвечал — и Мехмед понял: это не удивление, но припадок исказил отцово лицо. Султан стиснул челюсти, губы задрожали. В уголках рта собралась слюна, запульсировали вены на висках. Тело начало содрогаться в конвульсиях, глаза закатились.
Мехмед отстранился от бившегося в конвульсиях отца и выждал, пока тот затихнет. Тогда он встал и громко позвал: «Врача! Скорее врача — султану плохо!»
Прибежавший доктор приложил ухо к султанской груди, затем покачал головой. Заговорил — и подтвердил уже известное Мехмеду:
— Он умер. Мой господин, султан теперь — вы!
* * *Двумя неделями позднее Мехмед во второй раз в жизни препоясался большим мечом в мечети Эйюба и был назван Мехмед-ханом Вторым, седьмым владыкой из рода Османов, ханом ханов, Великим султаном Анатолии и Румелии, императором городов Адрианополя и Бурсы, повелителем двух земель и двух морей. После поехал во дворец, на первую султанскую аудиенцию. Но перед выходом к подданным Мехмед задержался у занавеса, рассматривая их скрытно. Эмиры, паши и беи со всех концов империи столпились в большом зале дворца, желая изъявить новому султану свою преданность и получить причитающееся. Справа, нервно потирая руки, выстроились придворные Мурада. Слева стояли тихие, укутанные в чадры жены Мурада и Мехмеда. Дюжина янычар ограждала место, где полагалось восседать султану.
Мехмед насмотрелся вдоволь и наконец вышел из-за занавеса. В зале мгновенно воцарилась тишина — лишь слабым вздохом зашуршали шелка, когда все разом склонились перед новым правителем. Сердце его, казалось, готово было выскочить из груди, но Мехмед спокойно и величаво прошествовал к тронному месту, зная: на него смотрели сотни глаз. Одет был молодой султан в белую чалму и халат розового шелка, расшитый причудливыми золотыми узорами, черная борода коротко подстрижена. Он изящно и величественно уселся, опершись на левую руку. Знал: большинство гостей не видели его с тех пор, как впервые взошел на трон безбородым мальчишкой двенадцати лет. Было это семь лет назад. Теперь покажет всем: он уже не мальчишка, он знает, как должно править настоящим султанам!
Прежде всего Мехмед обратился к отцовским придворным.
— Займите обычные места! — приказал он, и ему почудился вздох облегчения, вырвавшийся одновременно из многих глоток.
Придворные уселись на подушках, разложенных в порядке, соответствовавшем занимаемому рангу в султанском диване. Зря волновались — они хорошо служили отцу, сын нуждается в их опыте и знаниях, позволит делами доказать верность. А если кто-либо окажется изменником — соглядатаи вмиг донесут, и предатель поплатится головой. Мехмед не сомневался: в худшем случае лишь один отцов советник станет злоумышлять против сына. Обезглавливание весьма отрезвляюще действует на любителей плести заговоры.
Затем Мехмед именовал визирей Оттоманской империи, призывая одного за другим к трону. Заслышав свое имя, каждый выступал вперед и низко кланялся.
— Халиль-паша, великий визирь Оттоманской империи, — начал именовать Мехмед, утверждая Халиля на его месте.
Хотя он все еще злился на Халиля за то, что именно тот настоял на возвращении Мурада к власти, но в дарованиях и в полезности великого визиря не сомневался. А чтоб умерить его влияние, назначил в помощники соперников, Суруджу-пашу и Заганос-пашу. Последним утвердил в должности главного евнуха и младшего визиря Шехаба ад-Дина, единственного, кому доверял тогда, в бытность свою на троне в первый раз.
Затем он обратился к женщинам гарема. Первой шагнула вперед Ситт-хатун, выразила соболезнования по поводу смерти отца и поздравила Мехмеда с восшествием на трон. Следом вышла Гульбехар, и Мехмеду пришлось постараться, изображая спокойствие и равнодушие. После жен нового султана выступили жены старого. Первой — последняя из них, бездетная сербка-христианка Мара. Ее Мехмед приказал отослать к отцу. Второй — юная Хадиджа, любимица Мурада и мать его младшего сына. Она была совсем молода, моложе Мехмеда, и, говоря, едва справлялась с душившими ее рыданиями. Султан подумал: скорбит ли она из-за потери господина и любимого мужа? Или причина в предугаданной судьбе сына? Ведь в то время, пока Хадиджа, задыхаясь, выражала соболезнования султану и поздравляла с восшествием Мехмеда на трон, султановы слуги топили ее отпрыска Ахмеда в бассейне гарема. Мехмед не питал злобы к мальчику, но тот был претендентом на трон и потому должен был умереть.
Наконец Мехмед обратился к собравшейся знати:
— Мои беи, паши, эмиры — знатные люди моей империи, благодарю вас за то, что решили почтить меня присутствием. Вы хорошо послужили моему отцу — и ваша служба скоро понадобится мне. Пред вами я, султан, клянусь на Коране: да не буду знать я покоя, пока Константинополь не падет перед нами! Всех решивших встать под мое знамя ожидают богатства и слава! Вместе мы обратим в пыль тех, кто так долго противился нам! Вместе мы завоюем для Оттоманской империи новую столицу, и она познает золотой век!
Гул одобрения пробежал по толпе. Сперва десятки, затем сотни голосов повторили одно и то же, и наконец голоса слились в оглушительное: «Слава Мехмеду, султану оттоманов!»
* * *Ситт-хатун сидела в саду, наслаждаясь солнцем и неожиданно теплым зимним днем. Анна устроилась рядом, а между Ситт-хатун и Анной лежал Селим — крошечный, одномесячный. Ситт-хатун сюсюкала с малышом, тот радостно гукал в ответ. Кто бы мог поверить: года ведь не прошло с тех пор, как она бежала из Эдирне униженная, ничтожная, спасающаяся от убийц. А теперь стала икбал — мать наследника престола. И не важно, что неизвестно, чей Селим сын, Халиля или Мехмеда. Это был ее сын — и в один прекрасный день он станет султаном.
Из покоев Гульбехар, чьи окна выходили в сад, раздался пронзительный крик. Ситт-хатун улыбнулась — Гульбехар не могла смириться с опалой, и злоба соперницы радовала. Та завыла исступленно, и даже различались в ее вое слова: «Неумехи! Балованное отродье!», наконец финальный взвизг: «Все вон!» Захлопали двери, и воцарилась тишина.
Мгновение спустя во дворе появилась одалиска с плачущим Баязидом на руках. Молоденькая, не старше четырнадцати. С виду похожа на русскую: бледнокожая, с темно-рыжими волосами. Она пошла за живую изгородь из вечнозеленого кустарника, уселась там. Через минуту Баязид прекратил плакать, и послышались сдавленные, судорожные всхлипы русской. Ситт-хатун стало жаль и девочки, и Баязида — Гульбехар срывала на них злость. Баязиду-то особенно достается, он всегда под рукой. А может, подружиться с ними? И им польза, и ей не помешает иметь друзей в окружении Гульбехар.
Ситт-хатун жестом приказала слугам оставаться на местах, а сама пошла к одалиске, уже отершей слезы. Баязид сидел рядом, забившись в тесный уголок между кустами. Ситт-хатун уселась на траву рядом с нянькой. Малыш выглянул опасливо — чудный ребенок, светлокожий и белолицый, как мать, и большеносый, как отец. Левую щеку малыша уродовал иссиня-черный кровоподтек.
— Здравствуй, маленький принц! — сказала султанша.
— Здравствуйте, — ответил малыш.
