Андрей Геласимов - Степные боги
Она прыснула со смеху, показывая пальцем на одинаковые темные полоски, которые пересекали горло у Петьки и у его мамки.
Оба они от растерянности одновременно прикрыли свои полоски рукой, а тетку Алену это развеселило еще больше.
– Дефективные, – засмеялась она. – Сидели бы на своем кладбище!
– А у меня тоже тут шрам, – густым низким голосом сказал лысый майор, подходя к ним и расстегивая верхнюю пуговицу гимнастерки. – Вот, смотри.
Он склонился к Петьке и показал ему широкий рубец, который пересекал его шею чуть ниже огромного кадыка.
– Тросом однажды прихватило. Думал, совсем башню снесет. А у тебя от чего?
– Фигня, – махнул рукой Петька, не сводя взгляда с орденов на груди майора. – Неважно.
– Понятно, – тот выпрямился и с интересом посмотрел на Петькину мамку, которая плотно закрывала свое горло тетки-Натальиным синим платком. – Позавтракаете с нами?
– Да, – сказал Петька, хотя майор смотрел вовсе не на него.
– Тогда прошу всех к столу, – майор застегнул гимнастерку и протянул широкую крепкую ладонь Петькиной мамке. – Очень приятно познакомиться. Майор Баландин.
Тетка Алена, старший лейтенант Одинцов, а следом за ними и Петька с мамкой направились в сторону сколоченного на скорую руку большого стола, а перепачканные в смазке танкисты, которые суетились вокруг своих тяжелых машин, остановились и на секунду замерли, щурясь от солнца и глядя вслед женщинам в легких платьях.
* * *
– Чего уставился? – пробурчала тетка Алена, заметив, что Петька не сводит с нее глаз. – Только попробуй кинь в меня чем-нибудь. Захлестну засранца.
Но Петька даже не собирался. Все они сидели теперь под широким длинным навесом и ели наваристые щи. Неподалеку танкисты продолжали выдавливать из танковых стволов застывший смазочный материал, который, как объяснил Петьке товарищ майор, залили туда американцы.
– Для транспортировки, – пояснил он. – Чтобы на море вода в стволы не попала.
Петька быстро доел свои щи, повертел головой, наблюдая за танкистами с их длиннющими палками, погладил свежеструганую лавку, помечтал немного о том, чтобы тетке Алене в зад воткнулась заноза, а потом стал смотреть за тем, кто как ест.
Мамка не ела никак. Просто держала в правой руке ложку и смотрела в стол прямо перед собой. Костяшки пальцев у нее слегка побелели, как будто она зажала в кулаке не ложку, а, например, гранату. Но Петька с самого начала знал, что приблизительно так и будет, поэтому расстраиваться не стал. Главное, что ему удалось ее сюда притащить.
Майор Баландин ел обстоятельно, подолгу прожевывая капусту и мясо, постукивая ложкой по дну тарелки, по-бычьи опуская огромную, как башня у танка, лысую голову. Время от времени он поглядывал на своих гостей и подчиненных. Подмигивал Петьке, смотрел на его мамку, а потом снова переводил взгляд на него и вопросительно поднимал брови. В ответ Петька делал успокаивающий жест, слегка раскрывая левую ладонь и незаметно для остальных показывая майору эту пустую ладошку, словно говорил: «Все нормально. Все хорошо».
Тетка Алена ела, жеманясь и выламывая из себя культурную. Ложку держала не всеми пальцами, а только тремя, оттопырив мизинец и даже безымянный так далеко в сторону, что Петька удивлялся, как это ей вообще удается донести до рта хоть чего-нибудь. Время от времени она томно вздыхала и культурно закатывала глаза, как артистки в трофейном кино. Правда, кроме Петьки, на нее никто не смотрел, и потому было неясно – кому она тут показывает всю эту красоту.
Поймав на себе наконец удивленный Петькин взгляд, она даже поперхнулась.
– Чего уставился?
Но Петька не стал отвечать. Скорчив ей рожу, он дождался, когда она продолжит есть, а потом покосился на старшего лейтенанта Одинцова.
Тот ел, нахмурившись, как будто отчитывал кого-то или как будто щи ему сильно не нравились, но он должен был их непременно доесть. Локоть правой руки, в которой старший лейтенант держал ложку, почти не двигался, и от этого Петька вспомнил, как однажды из райцентра в разгуляевскую школу приехал врач и всем по очереди ставил под мышку стеклянный градусник, и каждый сидел вот так же, как Одинцов, с прижатым локтем и напряженным лицом, а все остальные стояли вокруг и ждали своей очереди, потому что градусник был один.
Но старший лейтенант прижимал локоть вовсе не из-за градусника. Справа от него сидела томная Алена, и он боялся случайно коснуться ее плеча. Солдаты в лагере злились на него за то, что он запретил ей появляться на охраняемой территории, а ефрейтор Соколов этим утром на выходе из столовой сделал вид, будто не заметил его, и ушел на построение, не откозыряв. Однако по-настоящему Одинцова угнетало даже не это. Доедая густые танкистские щи, он вынужден был признаться самому себе, что его тоже волнует присутствие беспутной Алены.
– Так откуда у тебя столько японцев, старлей? – неожиданно заговорил с ним Баландин. – Мы вроде в наступление пока не перешли.
– С Халхин-Гола еще сидят, – с готовностью ответил Одинцов, обрадованный тем, что майор прервал наконец затянувшееся за столом неловкое молчание.
– С Халхин-Гола? А мне брат говорил вроде, что всех пленных тогда обменяли.
– Не всех. Кого-то не успели, кто-то сильно раненный был, кто-то сам отказался.
– И такие были? – поднял брови майор.
– Ну да. У них тоже после плена непросто к своим возвращаться.
– А-а, – Баландин слегка нахмурился и кивнул. – Понятно.
– Еще врач у меня один есть. Говорят, из-за раненых в плену остался. Японцы тогда совсем тяжелых сами брать не хотели. Ходит теперь по сопкам, травы какие-то собирает.
– А я его знаю! – встрепенулся Петька. – Старый такой. С котомкой.
– Ну да, – кивнул Одинцов. – Хиротаро Миянага зовут. Вернее, наоборот. У японцев сначала фамилия, потом имя.
– Значит, по-японски я буду Нестерова Алена, – кокетливо хихикнула тетка Алена, отодвигая пустую тарелку. – Прямо как в школе.
– По-японски ты будешь «шалава беспутная», – неожиданно сказала Петькина мамка и сняла наконец под столом измучившие ее туфли.
– Молчала бы уж! – фыркнула та.
– Он и сейчас их лечит, – продолжал Одинцов, стараясь не обращать внимания на женскую перепалку. – Только все бесполезно. Мрут они у меня.
– Почему? – спросил майор. – Плохо кормишь?
– Да нет, по рациону. Видимо, в шахтах что-то не так.
– А что, интересно, там может быть не так?
– Не знаю. Но тут еще до меня повелось, что наши охранники в забой с пленными не спускаются. Местные говорят – там нечисто.
– Точно, – поддакнула тетка Алена. – У нас вон девка одна еще до войны работала там учетчицей, когда беременная была. Так теперь пацан у нее помирает. Вылечить нет никакой возможности. Просто ужас.
Петька вспомнил бабку Потапиху, ее пироги и свисающую с кровати Валеркину руку.
– Суеверия, – хмыкнул Баландин.
– Возможно. Но то, что японцы на шахтах мрут, – это факт. И ни один врач не может установить причину. Заразы вроде никакой нет.
– А этот их Муганага?
– Миянага.
– Да мне все равно. Он чего говорит?
– Он вообще-то не особенно говорит. Понимает вроде по-русски, но сам сказать может не больше двух слов. Он чаще поет.
– Поет? – удивился Баландин.
– Ну да. Видимо, так русский язык учит. Охранники по вечерам в казарме поют, а он слушает. Я несколько раз его у них под окном заставал. Только сам он поет очень странно. Букву «л» не выговаривает.
– Смешно. И что поет?
– Разное. Но чаще всего «Эх, дороги».
При этих словах старшего лейтенанта майор Баландин неожиданно изменился в лице, вздохнул и как будто о чем-то вспомнил.
– Хорошая песня, – сказал он, помолчав.
Потом опер тяжелую голову на кулак, прикрыл глаза и негромко запел таким голосом, от которого у Петьки по спине побежали мурашки:
– Знать не можешь доли своей.
Может, крылья сложишь посреди степей…
Пропев эти две строчки, он опять замолчал, и за столом некоторое время стояла тишина. Слышно было только, как смеются танкисты возле своих машин.
– Брат у меня эту песню любил, – наконец заговорил майор. – В степи тут у вас воевал на истребителе… А вот крылья сложил в Будапеште…
Майор помолчал еще немного, потом снова вздохнул, обвел всех взглядом и улыбнулся:
– Да, старшой, интересный у тебя японец…
Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент в соседнем танке раздался пронзительный крик:
– Стой, стой! Хорош! Замри! Не толкай дальше!
Баландин вскочил из-за стола и бросился к танку.
– Отставить! – закричал он. – Немедленно прекратить!
Танкисты и техники с длинными шестами в руках замерли на месте. Майор вскочил на броню, продолжая напряженно вытягивать руку в сторону своих подчиненных, которые и без того уже стояли, не шевелясь, рядом с торчавшим из ствола шестом.
– Не двигаться, – на всякий случай еще раз предупредил их Баландин и заглянул в командирский люк.
