Александр Антонов - Русская корлева. Анна Ярославна
А дальше власть отца и государя державы давала ему право проявить твердость и заставить Анну смиренно исполнить его волю, тем более что однажды она дала слово быть покорной. Но Ярослав, как любящий отец, хотел поступить по-иному. Для начала он решил взять к себе на службу Бержерона и о том уже сообщил ему. И наконец в последний раз отважился призвать дочь к благоразумию. Потому сказал Бержерону:
— Я ценю твое желание помочь королю и родимой Франции. И ноне с тобой заодно. Но вот сейчас я позову Анну, и мы услышим от нее окончательное слово. И помни: ломать ее я не буду.
— Ты мудр, государь, я преклоняюсь пред тобой, — ответил покорно Бержерон и, вскинув руки, добавил: — Да вразумит ее Матерь Божия.
Ярослав послал за Анной дворецкого. Анна пришла не замешкавшись. Ярослав заметил, что дочь бледна и глаза у нее воспалены. «Господи, когда она оправится от своей болезни? Вот уж, право, наваждение!» Спросил же ласково, обеспокоенно:
— Чем маешься, голубушка?
— Немочь, батюшка. Да сойдет скоро, — ответила Анна.
Сама голову опустила. Знала она, что быть у нее ныне пред лицом Бержерона последнему важному разговору. Потому и ночь у нее прошла без сна, и думы голову разламывали, и сердце болью изошлось, и душа из груди рвалась. Однако и впрямь пословица верна, что утро вечера мудренее. На рассвете она благоразумно согласилась с Настеной, что от судьбы, не уйдешь и теперь ждала последнего слова великого князя.
— Ну коль так, послушай батюшку. Вот наш гость уезжает домой. С чем он от нас уедет? С добрыми вестями или с дурными?
Ярослав встал, подошел к дочери и, подняв ее лицо за подбородок, заглянул в глаза. И что же случилось с его любимой доченькой? Она, как всегда, оказалась непредсказуемой. Лицо ее озарилось еще болезненной улыбкой, но она уже была обещающей. В глазах зажегся веселый огонь, и, обращаясь к Бержерону, а не к отцу, она сказала ему что-то значительно по-французски.
Бержерон вскинул руки и в восторге крикнул:
— Государь-батюшка, а она молвила: «Я беру свое добро там, где нахожу его!» Виват! Виват!
— Как сие понимать, Анна? — удивленно спросил Ярослав.
— Так и понимай, батюшка, как сказано, — ответила Анна. — И вели месье Бержерону, чтобы гнал к королю на перекладных. Пусть мой Генрих шлет сватов.
— Вот оно что! Скажу: Бержерон уже у тебя на службе. Он твой посланник.
— Тогда, батюшка, повели принести вина.
Княжна Анна преобразилась. Сделав невозвратный шаг, как она считала, Анна вновь обрела живость нрава, вновь загорелась жаждой что-то делать, вершить.
— Вино нам кстати, — сказал Бержерон, поклонился Анне, подошел к ней и поцеловал руку. — О прекрасная, я уже вижу тебя королевой Франции. Благодарю, благодарю!
— Полно, сочинитель, благодарить меня. Лучше, как будешь в Париже, накажи моему Генриху, чтобы берег себя.
— Он всегда был благоразумен, — ответил Бержерон. — Но боюсь, что от доброй вести, которую я привезу, он потеряет голову. — И Бержерон заразительно засмеялся.
Слуги тем временем принесли вина, кубки. Пришла великая княгиня Ирина, и Ярослав произнес:
— Княгиня-матушка, славная моя семеюшка, наша дочь Анна дала согласие стать женой короля Франции Генриха. Выпьем за ее благоразумие.
— Я благословляю сию упрямицу на разумный шаг, — ответила княгиня.
Так, после долгих мучений и страданий, как-то обыденно и просто, как показалось Ярославу, был завершен сговор в породнении между Русью и Францией. На другой же день Бержерона проводили в путь. Он уезжал на лучших конях из великокняжеской конюшни, со многими подарками и кошельком, набитым византийскими золотыми монетами, а главное, он был на должности посланника княжны Анны.
Невеста и ее товарка вызвались проводить Бержерона. Ярослав не противился им. Он снарядил в сопровождение дочери сотню гридней. Они вернулись через восемь дней. Весь дуть, почти до рубежей державы, Анна и Настена провели близ сочинителя, и он рассказал им о своей Франции все, что знал. Расставание было нелегким.
— Возвращайся с послами, Пьер, и поскорее, — попросила Анна. — Без тебя мне будет худо. Я люблю тебя, — добавила Анна по-французски.
— Так и будет, волшебница, я вернусь очень скоро, — пообещал Бержерон.
В Киеве Анна несколько дней не находила себе места, металась туда-сюда, бралась за дела и бросала их. Настена, мучаясь вместе с нею, сказала наконец:
— Ты изведешь себя, Ярославна. Отпросись-ка в тишину у матушки с батюшкой. Там благодать сейчас.
Анна поняла, о какой «тишине» говорила Настена, и во время полуденной трапезы поклонилась батюшке:
— Отпусти меня в Берестово, родимый. Там я порезвлюсь на приволье и помолюсь пред образом святой Ольги.
— И я о том думал. Поезжай, очистись от всего, что за спиной, — согласился Ярослав. И выдохнул: — Господи, если бы ты знала, как мы за тебя маялись.
В Берестове Анне не пришлось скучать. Ее встречали всем селом. Был торжественный молебен в храме Успения, были гульбища, хороводы, костры. Анна и Настена гуляли, веселились вместе с деревенскими девицами и парнями. А там наступили полевые работы, огородные заботы, и сельская улица опустела. Настена помогала бабке ухаживать за огородом, досматривала скотину. А княжна шла к священнику Иллариону и вела с ним долгие беседы о вере, об истории христианства, читала книги, коих в старом сельском храме скопилось много с времен Ольгиных.
Наступила осень. После Нового года из Киева наведались в Берестово гонцы, передали от матушки с батюшкой поклоны и сказали, что вестей из Франции пока нет. Анну охватила досада и грусть. Она жаждала перемен. И как-то погожим сентябрьским утром, когда паучки-летуны опутывали село паутинками, Анна попросила Настену:
— Голубушка, сердце у меня щемит от некоей маеты, места себе не нахожу. Давай сходим на речку к живой воде. Покажешь мне, что там, за окоемом.
Настена заглянула в темно-голубые глаза Анны и в них увидела все, что ей хотелось знать. Однако повела княжну за версту на речной перекат. Анна спешила к реке чуть ли не бегом. И в воду вошла первой. В потемневшей осенней воде Анна сначала увидела больших черноспинных рыб, упрямо стоящих против течения. И Настена увидела их. Подошла к ним, опустила руку в воду и подняла покорную ей красивую рыбину.
— Это голавль. Он мудр, как твой батюшка. Смотри, какие у него пристальные глаза.
— И правда, — согласилась Анна. — Да отпусти ты его, а то ведь и задохнется.
— Он терпелив и знает, что я дам ему волю. — И Настена разжала ладонь. Голавль легко соскользнул в воду.
Настена отошла от стаи рыб, встала над чистой протокой, таинственно поиграла над живой водой, и вместо голавлей княжна увидела в пространстве конный строй и впереди на белом скакуне из Ярославовой конюшни Бержерона. Он ехал навстречу утреннему солнцу, за ним следовала большая свита. Лик сочинителя был торжественным и многообещающим.
— Ты этого хотела? — спросила Настена Анну.
— Да, — отозвалась княжна, все еще всматриваясь в зеркало живой воды. — Спасибо тебе, голубушка.
Вещунья покинула реку, отошла от берега, села на опавший лист и тихо молвила:
— Нам пора возвращаться в Киев. Будет дальняя-предальняя дорога.
— Я к ней готова.
— Не спеши так говорить. Ты еще не знаешь, в какой конец света мы отправимся.
— Я надеюсь, что он приведет нас в Париж.
— Сие верно, ты все-таки будешь в Париже.
Настена так и не открыла, куда предстоит им «дальняя дорога», Анна же не спрашивала, думая, что Настена имела в виду Францию.
Послы появились в Киеве в день Покрова Пресвятой Богородицы по первому зазимку. Несмотря на то что их ждали давно, они возникли неожиданно. В великокняжеских теремах не оказалось ни Ярослава, ни всей его семьи. Послов разместили в гостевых покоях, а за Ярославом умчался гонец. Князь и его двор уехали ранним утром в Вышгород на освящение нового храма. Тот маленький городок с княжескими палатами, с воинскими помещениями и двумя сотнями домов и изб Ярослав любил за тишину и красоту, коя открывалась с его холмов на лесные и заречные дали.
В Киев великий князь вернулся с семьей через сутки, в полдень. Послов уведомили о его приезде, и глава посольства епископ города Мо Готье Савьейр Ученый, а с ним каноник-канцлер Анри д’Итсон, граф Госселен де Шалиньяк и Пьер Бержерон, а также другие члены посольства вышли на явор, дабы встретить великого князя с супругой. Но пока Ярослав и Ирина катили в колеснице, на теремной двор прискакали дети Ярославовы, все румянолицые, разгоряченные от быстрой ездой, и среди них в наряде воина была княжна Анна. Все они, сойдя с коней, тесной группой остановились поодаль и с интересом рассматривали иноземных гостей. Они узнали Бержерона и улыбались ему. И гости были неравнодушны к появлению молодых Ярославичей. Молчания никто не нарушал. Все знали, что нужно дождаться великого князя: его слово должно прозвучать первым. Нетерпеливая Анна, однако, по-своему нарушила устав, помахала Бержерону рукой, и он ответил ей тем же.
