Павел Шестаков - Омут
— Люди плохо знают друг друга, плохо видят, очень плохо понимают.
Она покачала головой:
— Вы сегодня не в своей тарелке.
— Разрешите мне присесть?
Техник все еще стоял посредине комнаты.
— Ах, простите. Садитесь, конечно. Прошу.
Техник опустился на стул с гнутой овальной спинкой, единственный черный предмет в этой белой комнате.
— Итак, вас интересует, почему я пришел?
— Признаюсь, удивили. Даже испугали. Зачем?
— Нет, именно «почему», а не «зачем». «Зачем» звучит корыстно, меркантильно. А я, как уже имел честь доложить, сентиментален. Я шел рощей…
— Прогуливались?
— Об этом позже. Я шел рощей и вспомнил, как в пятнадцатом году учил там девушку кататься на велосипеде… Вспомнил и зашел. Вот и все. Что же тут удивительного?
Трудно было понять, говорит он всерьез или шутит.
И Софи не понимала.
Она пожала плечами.
— И научили… девушку?
— Нет. У нее были плохие способности. Она упала.
— Разбилась?
— Отделалась царапиной. А я ушел на фронт.
— Это связано?
— В мире все связано. Вы же видите, я вспомнил, и только потому я здесь. А столько воды утекло…
— И крови.
— О крови вы говорите потому, что постоянно возились с ранеными. Вот она и кажется вам символом войны. А мой символ — пуля.
Техник взглянул, на свои руки, распрямил пальцы, сжал кулаки, снова распрямил, внимательно осмотрел ладони.
— Как ни странно, на моих руках никогда не было ни капли крови. В прямом смысле. Я, знаете ли, брезглив.
— Предпочитаете стрелять?
— Да! Я бы ни за что не вынес штыковой атаки.
Софи вспомнила: «Я пять месяцев шел штыковым строем…»
— Не стоит об атаках. Лучше о девушке. Вы любили ее?
Он засмеялся негромко.
— Как вы спросили? Любил? Бог мой! Ну почему вы все такие Евы!
— По происхождению, наверно. Но я, поверьте, меньше других.
— Тогда вы меня, может быть, и поймете. Любовь мне не дается.
Она ничего не сказала, и Техник счел нужным добавить, пояснить:
— Нет, не эта, — кивнул он на кровать, — а та, о которой писали стихи. Вам жаль меня?
— Откуда же ваша сентиментальность?
— Это вещи разные.
— А сегодняшние воспоминания?
— Какая вы…
— Какая?
— Как ваша комната. Чистая, стерильная и холодная.
— А вы?
— Я уже сказал. Чувства мне не даются.
— В наше время это преимущество.
— Я с самого начала подозревал, что мы родственные души.
— Мы сообщники.
— Вы все время держите меня под холодным душем. Пресекаете все добрые порывы…
— У вас есть добрые порывы?
— …да еще и обижаете.
— Вот это лишнее. Обижаться мы не имеем права. Это может повредить делу.
— Вы правы. Ох, уж это дело!
— Чем оно вам не нравится?
— Своей необходимостью.
— Ну отойдите от него!
— Не могу. Я жертва собственного бескорыстия.
— Да, сегодня вы склонны шутить.
— И не думаю. Я беден, Софи. В это трудно верится, но это неоспоримый факт.
— Однако у вас было время позаботиться о своем будущем.
— Было. Но я из тех охотников, для которых сама охота дороже ее трофеев. И я беден. Может быть, только и натяну, что на эту жалкую булочную. Иначе, зачем мне ваша пещера Лихтвейса? Я люблю свободу, чистый воздух, а вы заставляете меня ползти на четвереньках по подземелью. Чтобы обеспечить жалкую старость.
— Сколько вам лет?
— Не так много по документам. Но гораздо больше на самом деле. Я старею, как портрет Дориана Грея. Я слишком много плачу за прожитое. А дураки думают, что я много беру.
— Вы тронули меня. Я помогу вам обеспечить старость. Вы будете греться на солнышке на скамеечке в Люксембургском саду.
— Вы там были?
— Увы, родина предков известна мне только по книгам.
— Я там тоже не был. Послушайте, а что, если этот сад так же запущен, как эта роща?..
— Где вы бывали с девушкой…
— Далась вам эта девушка! Если бы не она, может быть, я стал бы красным инженером, претворял в жизнь план ГОЭЛРО.
— Поверьте, наш план реальнее. Но расскажите все-таки о роковой встрече с девушкой.
Она просила напрасно. Иногда Техник рассказывал о себе сам, но никогда — по просьбе.
— Никакой роковой встречи. Она упала — и все. А я не люблю, когда люди падают. Это неэстетично. Мой принцип — не падать!
— Кажется, вы еще и не совсем трезвы, — заметила Софи.
— Да. Пришлось. В интересах дела.
— Нашего?
— Других у меня сейчас нет.
— С кем же вы пили? С начальником охраны банка?
— Я пью только с друзьями. Соратниками по оружию.
— В роще?
— Да. Там состоялся некий совет, гофкригсрат, по-немецки. Присутствовали только важные лица.
— Бессмертный и другие? Вы с ума сошли! Неужели вы решили их привлечь?
— Я не идиот, Софи. А вот вы?
— Я произвожу впечатление идиотки?
— О, нет! Потому я и спрашиваю. Я веду игру честно. А вы? Кто такой Бессмертный, я знаю хорошо. И других тоже. А кто с вами? Или за вашей спиной? Или вообще играет вами, как куклой? Кто? Кто вы?!
Он перешел в эту внезапную атаку не потому, что был пьян, и не потому, что ему надоело пустословие о сентиментальности и бедности. Просто он всегда чувствовал в ней угрозу.
По-своему Техник был очень неглуп, но тут он не понимал главного: сама горячность напора показывала, что правда ему неизвестна, и это уже успокаивало Софи. И она ответила вполне спокойно:
— Кто я? Когда? Сейчас, в прошлом, завтра?.
— Всегда!
— Сегодня я вас не подведу. Завтра собираюсь стать богатой, ну, а вчера уже прошло.
— Вы и в чека будете так держаться?
— Всегда.
— Черт вас возьми! Я боюсь вас. Ну, докажите мне как-нибудь, что нас действительно что-то связывает, что мы не враги!
— Как это доказать?
— Ну, хотя бы нарушьте вместе со мной чистоту этой беленькой кроватки.
Софи рассмеялась:
— Вот до чего доводит сентиментальность!..
— Не смейтесь, или я вас изнасилую!
— Господи, до чего мужчины примитивны. Всю жизнь твердят о женской хитрости и не видят очевидного. Да если бы я обманывала вас, я бы давно уложила вас в эту кроватку.
— Не обманывайтесь сами. Соблазнить меня не так просто, а тем более водить на этой веревочке.
— Ах, простите. Вы же однолюб. Вы не можете забыть девушку в роще. А может быть, у вас такой половой комплекс… Я забыла. Французы, кажется, называют это «женщина на один раз».
— Вы проницательны.
Он встал со стула и подошел к окну. Оттуда еще жарко било низкое солнце.
— Успокоились? — спросила Софи. — Вы сами виноваты. Чувства нам только мешают. Мы сообщники — и только. Так лучше.
Он обернулся.
— Расскажите о гофкригсрате.
— Военный совет в Филях принял решение не отступать. Напротив, объявить войну Советской власти.
— А как же осторожный Кутузов?
— Вы мне льстите. Я поддержал это решение скрепя сердце.
— Но это опасно.
— Конечно. Их просто убьют.
— А вас?
— Разве Кутузов размахивал шашкой, как Багратион?
— Вы рассчитываете отсидеться в ставке?
— Нет, в нашей уютной булочной.
— А не…
— Не задавайте так много вопросов. Вы читали Жюля Верна — «Таинственный остров»? Чтобы добраться до нашего острова, нужно выбросить весь балласт.
— Это мудро.
— Вы сказали комплимент самой себе. Именно вы натолкнули меня на мудрые мысли.
— И как вы себе все это представляете?
— Дикси. Что значит «я сказал все». Моя покойная мама учила меня сдержанности.
— Благодарю. А чему учил вас папа?
— Это не совсем эстетично. То, что он говорил. Спросите сами, когда мы будем в Париже. Он там. Его очень шокировала моя репутация Робин Гуда, бандита, по-нашему.
Техник отошел от окна и снова сел на стул.
— Ну а теперь главное. Вы заметили, что наша беседа постоянно возвращается к проблемам отношений мужчины и женщины? Это не случайно.
— Может быть, на сегодня хватит… половой проблематики?
— Я говорю только от отношениях. Не обязательно половых, но официальных.
— Что это еще?
— Дорогая Софи! Я уважаю ваше целомудрие и непорочность, вашу лилейную чистоту и так далее, но вам придется выйти замуж.
— Я всегда думала, что брак мое личное дело.
— И ошибались. Глубоко заблуждались. Брак, если хотите, всегда был прежде всего делом общественным. Об этом говорили еще римляне…
— Пожалуйста, без цитат.
— С удовольствием. Тем более что я забыл соответствующую цитату.
— Спасибо. Но я все-таки плохо представляю, какое общество заинтересовано в моем браке?
— Конечно же наше. Акционерное. Или товарищество на паях, как вам угодно. Не могу же я приобрести булочную на свое имя? Вы сами однажды справедливо заметили, что это небезопасно. У славы, простите каламбур, есть свои издержки. Не можете этого сделать и вы одна. Если я слишком известен, то вы слишком скромны для такого начинания. Это тоже привлечет внимание. Вы понимаете мою мысль?
