Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 1
— Чудненько. Всё правильно. Только ещё распишитесь и дату поставьте…
На этом закончилась эпопея любовной связи Валерки с разведённой женщиной-вамп. Уже в общежитии, за чашкой чая, Валерка, успокоившийся и отошедший от потрясений пережитого, рассказал всю историю связи. Познакомились случайно, на трамвайной остановке.
— Вижу — красивая женщина с сеткой яблок стоит, решил помочь — место уступил. В трамвае разговорились. Я сказал, что студент, скучаю по дому, места себе не нахожу от того, что всё вокруг не так, как дома. Живу в общаге. Она молча выслушала, а когда подъехали к её остановке, вежливо спросила, не донесу ли я сетку до дома. Если надо, она заплатит, а то рука у неё вывихнута и ей трудно нести. Яблоки купила по случаю и не рассчитала, что не донести. Я согласился с радостью. Донёс до дома. А она меня в квартиру пустила, говорит, донеси до места. Ну, в общем, познакомились. Потом стала приглашать меня всюду. Сначала в кино, потом в кафе. Платила за себя сама, я сам за себя… Так прошло недели две. Но потом как-то так само по себе вышло, что я на всю ночь у неё остался. В общем, переспали мы. Мне понравилось, стал у неё почти каждый день бывать. Но это вы и так знаете. Деньги родителей быстро закончились. Послал телеграмму — прислали ещё, но предупредили, что больше у них нет. А меня понесло, стал чувствовать себя суперменом. Вхожу в ресторан, она красивая, стройная, на неё все взгляды, а я — цветы, столик, хорошую закуску, вино, фрукты… Шикую. А на ночь к ней в постель… Какая тут учёба? Всё к чёрту полетело. Но деньги опять быстро кончились, и взять негде. Медаль свою золотую за школу в ломбард заложил, когда последние деньги закончились. Надюха словно этого и дожидалась. «Ладно, — говорит, — не горюй. У меня деньги есть. Дам в долг сколько хочешь.» Я и стал брать. Так постепенно оказался в должниках. Набралось где-то больше трёхсот рублей. Тут она как-то мне и говорит: «Давай, Валерик, — она меня так звала, — переезжай ко мне. Тебе всё равно не на что жить, а так у меня питаться будешь, я и рубашки постираю…» Вот так я и оказался у неё в квартире. Она, как только я зашёл, двери на замок заперла и ключ к себе в карман. Я сначала не понял, а когда дошло, поздно было. Одежду всю забрала под видом стирки и куда-то убрала. Сказала, что отнесла в химчистку. Взамен выдала старый, свой, женский спортивный костюм и тапочки, ни шагу назад. «Вот, — говорит, — твоя униформа. В ней и будешь по дому ходить». Я говорю: а как же занятия в институте? Меня же искать будут? А Надюха говорит: «Позвони, скажи, что в гости уехал или приболел, чтоб, мол, не волновались. А я справку медицинскую для тебя достану. Так что всё будет шито-крыто».
Толик не выдержал этого горестного рассказа и спросил:
— И ты согласился?
— А куда мне было деваться. Она условие поставила: деньги или свобода. А где я мог столько денег взять? Родичам написать стыдно, они и так в долги из-за меня влезли… А тут она предложение сделала, от которого мне трудно было отказаться: пересплю с ней ночь — гасит десять рубчиков. Я прикинул, что за месяц полностью «отработаю» и согласился. Тут-то и началось. Она на работу уйдёт, на столе бутерброд с колбасой или сыром оставит и стакан сладкого чаю, и всё! Кухню с холодильником и продуктами на замок, чтоб я там не командовал и не ел лишние деньги. Днём у меня кроме бутерброда со стаканом чая лишь диван и телевизор. Всё! Хоть волком вой! Балкона, чтобы выйти и у соседей попросить хоть хлеба взаймы, тоже нет. Четвёртый этаж, окна прямо на улицу. Да вы и так знаете. Можно было бы спуститься по веревке, но мне негде было её взять. А потом, я высоты с детства боюсь. Телефон отключала и тоже в кухню под замок прятала. Вечером приходит, сразу же на кухню: жарит, парит, варит. Ужин готовит — первое, второе, третье, фрукты, кофе, сок. Ешь не хочу. А много ли за раз съешь? Хоть и с голодухи. Но к этому привыкнуть всё же можно. Зато после ужина в постель: деньги отрабатывать. И за ночь раза два-три поднимает. Я говорю: «Мы так не договаривались, чтобы каждый час с тобой спать». А она смеётся: «Я же за ночь тебе плачу, а не за раз…» После такой нагрузки всё, что съел, улетает. Утром голодный и спать хочется. Через две недели чувствую, что не выдержу. Отощал так, что трусы спадать на бёдра стали. Подумывал руки на себя наложить, но родителей жалко. Из-за какой-то шалавы повеситься — стыдоба. И решил я, ребята, бежать. Как «Кавказский пленник», помните, у Толстого есть такая повесть?
— Помним, помним, — подтвердил Савва. — Только там война была. А тут — в центре большого города, можно сказать прилюдно, сидит человек взаперти и сделать ничего не может. Да я бы!..
Савва хотел что-то ещё сказать, как бы он поступил в этом случае, но Толик Корабел прервал:
— Да погоди ты, Старик. Ясно, что ты бы смог. Давай послушаем Валерку, что он придумал. Интересно же.
Валерка снова сосредоточился, будто бы он ещё там, в западне у Надюхи.
— Ну вот, думал-думал, придумал. Стал писать записки и кидать их в форточку прохожим под ноги. Ну, сами знаете, о чём я там писал. Неделю кидал, пока бабуля какая-то не подобрала. Другие или ногой откинут, или поднимут, посмотрят, что не деньги, и отшвырнут в сторону. Как-то две школьницы подняли, прочитали, у виска повертели пальцем, посмеялись и ушли. Ну, а у меня со здоровьем всё хуже и хуже. Потенция пропала, не стоит, хоть плачь. А Надюха кричит — чем теперь отрабатывать будешь? Но на время оставила меня в покое и разрешила есть днём. Оставит кусочек колбасы или сыра, хлеба с маслом, сахар, чай. Но я уже привык голодать, ничего не хочу. Лежу в прострации. Надюха забеспокоилась, врача вызвала, о чём-то с ним шепталась. Тот уколы назначил, показал Надюхе, как делать. Та и стала мне в зад колоть. Сидеть на твёрдом не могу…
Валерка схватился рукой за зад.
— До сих пор болит. Ну, а остальное вы знаете сами.
— А от чего уколы-то были? — не выдержал Эдик.
— От чего, от чего… А то не понял, — загудел Толик. — Потенцию поднимать. — А сам-то как думаешь, — спросил он Валеру.
— Наверное, после них опять аппарат заработал. Я попытался скрыть, а Надюху не обманешь. Разденется передо мной, а он, подлец, встаёт, — закончил под общий взрыв хохота Валерка. — Ладно вам гоготать-то. Если бы вас каждого туда, на моё место…
— А я уже себя предложил, — вытирая слёзы от смеха, прокричал Толик Корабел.
— А я бы её за одну ночь так уделал, что сама бы сбежала, — пробасил Пашка. — С твоим аппаратом на такой станок, как Надюха, ясно дело, не выдержишь.
— Мы подтвердим, — хохотал Савва. — Когда Пашка в бане раздевается, там все банщики сбегаются посмотреть на чудо природы.
Но тут Пашка засмущался:
— Да ладно вам зубоскалить. Я так… пошутил, а вы серьёзно.
— И мы, Пашенька, тоже пошутили, — всё ещё не отойдя от смеха, прогоготал Толик.
* * *История, случившаяся с Валеркой, стала той невидимой чертой, что навсегда провела для Саввы грань между желанием переспать с женщиной и тормозом в голове, а стоит ли это делать. Часто побеждал тормоз, а желание куда-то исчезало, когда он вспоминал Валерку из далёкого студенческого братства.
Валерка, несмотря на пропуски и опоздания, каким-то чудом сумел сдать и вторую сессию, хотя и с отработками. А потом успешно закончил институт. После первого курса, когда комната общежития была расселена, их пути-дороги разошлись, они почти что не встречались. Так, изредка столкнутся где-нибудь в институте. «Привет». «Привет. Как дела?» «Ничего. А у тебя?» «Тоже все нормально. Ну, пока». А потом окончили институт и вовсе потеряли друг друга из виду.
Встретились они случайно, лет пять-шесть назад. Савва Николаевич летел на международную конференцию в Стокгольм и сидел, коротая время, в кафе Пулковского аэропорта. Заказав чашечку кофе и пару сосисок, Савва Николаевич любовался пейзажем за окном. Начиналась весна, появились первые проталины в набухшем и почерневшем, словно свинец, снегу и первые пробивающиеся к солнцу травинки. И еще он увидел, как две жирные вороны не могли поделить добытый где-то кусок пирога и спорили на своём гортанном вороньем языке, сидя возле пирога и не давая друг дружке клевать. «Ну словно люди! Нашли даром, а разделить между собой не могут», — подумал Савва Николаевич. Тут откуда ни возьмись прилетел старый ворон. Он, недолго думая, стукнул по голове одну ворону, потом другую. Те с криками возмущения отлетели. Ворон же как ни в чём не бывало стал медленно клевать сердцевину пирога, а когда всё вкусное склевал, взмахнул мощными крыльями и улетел. Воронам ничего не осталось, как молча склевать остатки.
«Вот она, наглядная картина жизни», — опять подумалось Савве Николаевичу. Но тут его мысли неожиданно прервал подсевший к нему за столик солидный мужчина с аккуратной бородкой, в хорошем кожаном пальто и с кейсом, который он поставил рядом на стул. Мужчина бесцеремонно, долго и внимательно смотрел, как Савва Николаевич ест сосиски, запивая их кофе, а потом выдал:
