Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 1
А у немцев, между прочим, с противогазами полный порядок: и для людей, и для лошадей. Даже для служебных собак.
Развернув номер от пятого февраля, Тухачевский сразу наткнулся на крупно набранный заголовок: «Постановление ЦИК. Об амнистии осужденных по делу «Промпартии» Рамзина, Ларичева и др.»
Глаза с жадной торопливостью выхватывали отдельные строчки. Случилось небывалое: восстановлены во всех политических и гражданских правах!
Он сорвался с места и, откинув звякнувший клинкет, выскочил в коридор. Пробежав мимо салона, забарабанил в дверь Путны.
Витовт Казимирович встретил его в пижаме и шлепанцах.
— Разбудил?
— Доброе утро. Я уже час как не сплю,— Путна кивнул на постель, где переплетом вверх лежала раскрытая книга с английским заглавием.
— Взгляни-ка сюда,— Тухачевский сунул ему газету.— Как тебе нравится?
— Крепко,— не поднимая глаз, покачал головой Путна.— Хотелось бы знать, зачем это ему понадобилось.
— Нелегкий вопрос. Неужели все-таки и до него дошло, что так больше нельзя? Невозможно!.. Сама логика жизни требует. Страна только-только начала выбираться на твердую почву. Наращивает обороты промышленность, укрепляется оборона, растет международный авторитет...
— Ты себя хочешь уговорить или меня? Если меня, то не стоит... Сам по себе факт, безусловно, отрадный, но не в том смысле, как тебе хочется. Очередной тактический ход — не более.
— Цель? — Тухачевский прильнул разгоряченным лбом к холодному стеклу, за которым колыхалась облитая антрацитовым глянцем вода. Радостное возбуждение угасло, уступив место привычной тоске ожидания, загнанной куда-то на самое дно. Витовт прав: наивно было бы обольщаться.— Мне накрепко въелась в извилины одна реплика Рамзина: «Я хочу, чтобы в результате теперешнего процесса «Промпартии» на темном и позорном прошлом всей интеллигенции можно было поставить раз и навсегда крест»... Всей интеллигенции! Не больше, не меньше. До чего же нужно довести человека, чтобы вырвать такие слова.
— Хочешь откровенно? — выдержав долгую паузу, спросил Путна.
— Давай.
— В какой-то мере ты прав. Наука, промышленность, оборона — все эти соображения, очевидно, имели место. Профессоров, инженеров, изобретателей чуть было под корень не извели. Заодно с кадровыми военспецами, между прочим. Вспомни, какие чудовищные статьи писал Горький!.. Слово «интеллигент» звучит бранью: шляпа, очки, портфель и все такое... Но главное в ином. В иезуитской логике и азиатском коварстве. Ленинградский процесс не дал полной ясности. Так?.. Хотя бы в отношении убийства Сергея Мироновича. Больше того, он породил множество довольно- таки скептических вопросов. Особенно здесь, за границей.
— Каких именно?
— Кому это выгодно, например.
— И кому же?
— Сам решай. В Гайд-парке мы, кажется, коснулись этой темы?.. Я не хочу навязывать своего мнения.
— С убийством Кирова все непросто,— пересилив себя, признал Тухачевский. Он не хотел этого разговора и не должен был его начинать, но уклониться с полдороги, трусливо смазать посчитал унизительным.— Прибыв в Ленинград, Сталин прямо на перроне влепил Медведю затрещину.
— За то, что случайно проморгал Николаева? — Путна поцокал языком.— Бедный чекист... И потом эти досадные аварии, гибель свидетелей... Не ОГПУ, а ликбез. А тебе известно, что за несколько месяцев до выстрела в Смольном Киров дважды попадал в автомобильную катастрофу? Куйбышев, между прочим, тоже. А Михаил Васильевич Фрунзе? Кстати, Куйбышев умер сразу после того, как поставил под сомнение методы расследования убийства Сергея Мироновича. Уж это ты знаешь! Три смерти при таинственных, как принято писать, обстоятельствах. Кому они на руку?
— Оставим прошлое,— Тухачевский потянулся за газетой.— Что было, того не переделаешь.
— Не переделаешь? — с ожесточенной радостью отозвался Витовт Казимирович. Но на прошлом завязано наше славное настоящее и лучезарное будущее, куда ты взираешь с таким оптимизмом. Вся штука в том, что ответы предельно просты. Лично для нас вполне достаточно одного. После Михаила Васильевича наркомвоенмором поставили Ворошилова. Сталин все, как всегда, рассчитал. И тогда, и теперь. Слыхал, поди, что готовится новое представление? Почище прочих. Самое время прикинуться невинной овцой. Явить граду и миру частичную справедливость.
— Частичную? Да ты вчитайся как следует! Полное восстановление во всех политических и гражданских правах!
— Такое же полное, как после чисток,— горько усмехнулся Путна.— Сначала посадили абсолютно невинных людей, а потом вдруг опомнились. Веселое дело! С первого дня было известно, что процесс дутый. Взять хотя бы капиталиста Рябушинского, которого «Промпартия» якобы прочила в министры. Едва эта выдумка появилась в печати, как сразу же нашлись люди, которые напомнили, что Рябушинский благополучно скончался за два года до начала суда. Топорная работа, бред сумасшедшего... Чтобы под боком у НКВД и правительства могла существовать законспирированная, разбитая на пятерки многотысячная организация инженеров и прочих спецов!
Путна умолчал о том, что услышал однажды от одного весьма осведомленного человека. Приговоренный к расстрелу, а затем помилованный Рамзин и месяца не отсидел из назначенного ему срока.
— Но ведь они же признались,— Тухачевский, казалось, уловил недосказанное.
— А ты слышал эти признания?
— По-твоему, выходит, что все, о чем писали в газетах,— сплошная ложь?
— Что ты! Святая истина. Спасибо товарищу Ягоде и его бдительным органам, сумевшим раскрыть и обезвредить подпольную шпионскую контрреволюционную банду вредителей:— Путна устало махнул рукой.— Протри наконец глаза, Миша!.. Пять лет подпольной работы на заводах, стройках, в научных учреждениях. Ты хоть понимаешь, что это такое? И главное, конечная цель — свержение Советской власти, реставрация капитализма в России при помощи иностранной военной интервенции. Мыслимо такое? Когда в каждом коллективе, в каждой ячейке сексот?.. Притом все телефоны прослушиваются. Это началось еще с «вертушек» во время болезни Ленина. В кабинете хозяина поставили соответствующую аппаратуру. На первых порах он сам занимался этим делом.
— Ты-то откуда знаешь?
— Бориса Бажанова помнишь?
— Это который сбежал?
— Он самый. Когда начали печататься его мемуары, Сталин посылал самолет за каждым выпуском. Так-то, браток. Все предельно просто. Это не отступление,— он потряс зашелестевшей газетой,— это раскручивается спираль, загребая новый виток.
— А может, и тут спустят на тормозах?
— Надеешься?.. Ну-ну...
— Пытаюсь понять, уяснить.
— Я уже сказал. Более чем достаточно... «Шахтинское дело», «харьковский центр», «московский центр», «Трудовая крестьянская партия», «Союзное бюро» — все, все вылеплено из воздуха. Понимаешь?.. Нет у нас контрреволюционного подполья и оппозиции, в сущности, тоже нет. Развеяна по городам и весям, по тюрьмам и лагерям. Но зато есть всеобщий страх перед бесконтрольным террором органов. И жуткое слово «вредитель», которым может быть заклеймен кто угодно. Это же надо придумать! Я специально справлялся в энциклопедиях. В «Британике», в «Ляруссе», у Брокгауза и Ефрона — всюду идет речь только о насекомых. Й нигде — о людях. Не странно ли?... Кстати, ты знаком с новейшими методами истребления сельскохозяйственных вредителей? Вредителей леса? Впору задуматься. Опасный синоним!
— Дай бог, чтобы ты ошибался.
— Дай бог! Но бога нет, и ошибка едва ли возможна. На пути к единоличной диктатуре он не остановится ни перед чем, а тактических уловок ему не занимать. Сперва с Зиновьевым и Каменевым против Троцкого, потом с Бухариным и Рыковым против Зиновьева — Каменева. Помяни мое слово: скоро он окончательно добьет зиновьевцев, затем уничтожит правых, а после... Я думаю — всех.
— Так уж и всех.
— Всех, кто делал революцию и помнит кое-какие подробности, можешь не сомневаться.
— Ты имеешь в виду завещание Ленина?
