Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа
…Вечерело, а помощи ждать было неоткуда. Я вспомнил, что верстах в семи-восьми отсюда есть духан. Я бывал в нем не раз и однажды даже ночевал. Называли этот духан – по имени хозяина – духаном Дуру Дзигуа. Сидеть дальше не имело смысла, и я потащился по дороге. Стертые, распухшие ноги горели в сапогах, оказавшихся вдруг тяжелыми и тесными. Снял сапоги – еще хуже. Я не привык ходить босиком, содранную кожу жгло, будто ноги опустили в соленую воду.
Пройдя версты две, я понял, что, если не покажется луна, мне в темноте и шагу не сделать. И тут я услышал стук копыт. Но не радость, а страх охватил меня: вдруг, думаю, мерещится. И правда, все стихло. В отчаянии я только что по лбу себя не бил. Прошел еще немного, прислушался: были отчетливо слышны стук копыт и говор. Я присел у дороги и стал ждать, счастливый, как никто на этом свете.
…Их было двое. Оба пешие, но один вел за уздечку коня. Когда они подошли ближе, я различил в одном из них монаха, который, как объяснял он позже, собирал пожертвования на монастырь. Второй был богато одетый молодой человек. Под распахнутой буркой мерцал золотой кинжал, а сбоку висел маузер в инкрустированной деревянной кобуре. У акционерного общества была своя милиция, и поначалу я принял этого человека за милицейского. Роста не особенно высокого, но широкий в плечах, крепкого телосложения. Оставлял впечатление физической силы. Этот молодой человек, как оказалось вскоре, и был Дата Туташхиа.
Когда они поравнялись со мной, я поднялся и приветствовал их. Монах остановился и спросил, не нуждаюсь ли я в чем-либо. Туташхиа и шагу не сбавил, сухо поклонился и продолжал путь. Монах был мне ни к чему, мне нужна была лошадь Туташхиа, и я крикнул:
– Погоди… Христианин ты или турок, окаянный?..
Он остановился.
– Что вам угодно, сударь? – вполне доброжелательно спросил он.
В Западной Грузии все вежливы, все доброжелательны. Гостя угощают доброжелательно; наверное, и головы сносят тоже доброжелательно.
Я объяснил ему свое положение и попросил уступить лошадь, чтобы довезти приборы до духана Дуру Дзигуа.
– Ничем не смогу помочь вам, сударь, – сказал Туташхиа, немного помедлив, и двинулся дальше.
Я оторопел. Это было единственное спасение, и оно ускользало.
– Вы бросаете меня в беде, в этих глухих местах! – закричал я.
Он опять остановился, теперь уже довольно далеко от меня, и снова задумался.
– Пожалей его, ведь тоже дитя божье, – сказал монах. – Помоги, и господь наградит тебя за доброе дело.
Туташхиа усмехнулся и пошел себе дальше, а монах, потоптавшись, вернулся ко мне и взвалил на себя добрую половину моей ноши. Не прошли мы и десяти шагов, как Туташхиа оглянулся и стал подтягивать подпругу коня. «Сядет сейчас в седло, и поминай как звали», – подумал я, но он дождался нас и, приняв наш груз, перекинул его через седло.
– Садитесь, сударь, прошу вас, – он подсадил меня в седло.
Я понимал, что благодарность тут неуместна, даже опасна, и молчал. Монах, видно, тоже это понимал. Молчал и Туташхиа. Лишь немного спустя он проронил:
– Вынудили все ж таки!
– Бог милостив! – сказал монах, которому послышалось раскаяние в словах абрага.
– Я хотел сказать, что напрасно пожалел вас, батюшка! – уточнил Туташхиа.
Монах перекрестился, а я молчал, боясь разозлить абрага. Ссадит еще и груз сбросит. Слава богу, от таких страданий избавил. «Что ж, мир велик, – думал я, пытаясь оправдать его, – и у каждого свои представления о добродетели. Какой он есть, этот человек, такой и есть, и ничего здесь не поделаешь».
Из кустарника на дорогу выскочили козы. За ними с криками и гиканьем несся сынишка духанщика Дзоба. Он круто остановился перед нами и поклонился каждому в отдельности. Туташхиа о чем-то спросил мальчика, и Дзоба, принимая поводья, ответил:
– Проехали уже, дядя Дата. Теперь их до завтрашнего полудня не будет!
Я ничего не понял, потому что не расслышал вопрос Туташхиа, – кваканье тысяч лягушек оглушало меня. И как квакали, проклятые! Каждая на свой лад!
Дзоба был на редкость сметливым мальчишкой. Еще раньше он поражал меня своим природным умом. Его никто не учил, он сам умудрился выучиться грамоте и счету и обучал еще свою старшую сестру Кику. Но Кику была туповата. Грация и красота сочетались в ней с ограниченностью несколько даже странного свойства. Эта странность носила весьма недвусмысленный характер. Иначе чем можно объяснить то обстоятельство, что однажды она спросила меня:
– А правда ли, что дети рождаются оттого, что женщина и мужчина ложатся в одну постель?
Тогда я растерялся. Спрашивала почти незнакомая девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Пришлось ответить, что это именно так. Через час она опять спросила, а как именно происходит это. Глаза у нее блестели, и было ясно, что все-то ей известно, только хочет она поглядеть, как я буду выкручиваться. То ли просто дурочка, то ли больная… Глупых женщин легко совращать. Мужчины инстинктивно чувствуют это, и для посетителей заведения своего отца Кику была очень притягательна. Словом, все способности и разум, которые бог послал семье Дуру Дзигуа, достались Дзобе, а Кику и, между прочим, сам Дуру Дзигуа остались внакладе.
Однажды Дзоба увидел у меня в руках маленькую книжку стихов. Я отдал ему эту книжонку. Не прошло и месяца, я опять попал в духан. Все стихи он знал наизусть, да еще с каким чувством их читал!.. Он помогал отцу, не очень-то грамотному, подсчитывать расходы и доходы. Мальчишка никогда не видел пароход и спросил меня, какой он на вид. Я рассказал ему и объяснил принцип работы. Он сел и нарисовал пароход. На рисунке были подробности, о которых я даже не упомянул. «Откуда ты все это знаешь?» – «Иначе и быть не может», – ответил он. Дзоба слышал, что существуют гимназии, и мечтал учиться в одной из них. У Дуру в Кутаиси был брат, и отец как-то пообещал сыну – отправлю к дяде учиться. Мальчик хотел стать художником.
– Ну, как живешь-поживаешь, Дзоба-браток? – Туташхиа пошарил в кармане и вытащил огрызок карандаша.
– Да ничего, спасибо, дядя Дата, живу себе помаленьку.
– Вот я тебе карандаш привез.
Дзоба схватил огрызок и послюнявил его.
– А бумага… бумаги у тебя не найдется, дядя Дата?
– Вот бумаги нет, но в следующий раз привезу непременно.
Мальчик улыбнулся и вдруг переменился в лице.
– Ты принесешь! Ты меня никогда не обманываешь. Это отец меня вон с каких пор обманывает: поедешь, говорит, в Кутаиси, в гимназию…
– Я дам тебе бумагу, Дзоба. Много бумаги, целую тетрадь, – пообещал я мальчику.
Духан стоял на перекрестке дорог и был единственным пристанищем во всей округе. Клочок пахотной земли – вот и все владенье Дуру Дзигуа. Хозяин сам вел буфет, сам и стряпал – жена у него давно умерла. Кику убирала, стирала, прислуживала за столом и следила за спальными комнатами. Дзоба бегал по мелким поручениям, да и то изредка, а так топтался в духане, учился премудростям трактирного дела.
– Постояльцев у вас много? – спросил Туташхиа, когда показался духан.
– Всего трое. Вот и вы втроем пожаловали. Будет шестеро. Поставим в комнаты еще по топчану, и отдохнете за милую душу, – обнадежил нас Дзоба.
Одно было странно: по здешним дорогам можно было идти часами, и ни души не встретишь. Но в духане всегда были постояльцы. У входа в духан Туташхиа спросил Дзобу:
– Что там за люди?
– Бодго Квалтава и два его человека.
«Бодго Квалтава и два его человека» – меня как громом ударило. Это же те разбойники, что обчистили в Поти греческую шхуну, взяли деньги и драгоценности. Может быть, конечно, это другой Квалтава… Но такое совпадение!
Дата!.. Он явно от кого-то скрывается или чего-то избегает. …Дзоба сказал ему, что они не проедут раньше завтрашнего полудня. Кто не проедет?.. В конце концов, вовсе не обязательно, что этот Дата именно тот абраг Туташхиа. Но почему тогда у меня из головы нейдет Дата Туташхиа?..
При имени Квалтавы Дата Туташхиа заколебался. Он медлил переступать порог, посторонился, пропуская вперед монаха, еще помешкал и, будто махнув про себя рукой – раз пришел, так входи, – убрал оружие, запахнул бурку поглубже и последовал за монахом.
Вошел и я.
Духан представлял из себя довольно большую комнату с четырьмя столами вдоль стен и маленькой стойкой Дуру в левом углу. Две двери в одном конце зала вели в комнаты для приезжих. Дверей как таковых, собственно, и не было – одни проемы. В другом конце была кухня и две комнаты, где жили хозяева. Едва Туташхиа переступил порог, как духанщик Дуру вышел из-за стойки, подошел совсем близко к нему и тихо произнес:
– Добро пожаловать, Дата-батоно! Прошу вас.
Тут и Кику появилась, встала рядом с отцом на правах хозяйки дома, поклонилась нам и уставилась на мои ящики.
Дуру явно не хотелось, чтобы его особое почтение к Дате Туташхиа было замечено другими, но я стоял близко, и от меня не ускользнуло, что он заискивал перед абрагом. Духанщики обычных гостей встречают с преувеличенной учтивостью. Посетителей именитых – с тем восторгом, неподдельно искренним, с каким Дуру встретил Туташхиа.
