Галина Романова - Роман Галицкий. Русский король
Алёна поняла его взгляд.
- Не смей! - прошептала она. - Ты князь, а не холоп! Не думай даже унижаться перед ним!
- Алёна! - с мукой выкрикнул Владимир, срывая с себя её руки. - Да что ты говоришь-то! Не могу я больше! Не могу! Домой хочу! На Русь! Хоть изгоем - но на Русь! В Галич хочу! Боярам бы в ноги поклонился. Пущай их советы, пущай что угодно - лишь бы домой! Тяжко мне!
Алёна отступила, прижав руки к груди.
- Боярам? В Галич? - прошептала она. - А ты забыл, как они меня убить хотели? Как ты бежал от них - меня спасая и детей? А ты…
- Помню я всё! - рассердился Владимир. - Да сердце болит! Не могу я больше! Не могу! Кажется, сойди ко мне божий ангел, молви: «Ворочу я тебя на Русь, посажу на галицкий стол, только отрекись от самого дорогого»…
Не дослушав, Алёна закрыла лицо руками и поспешила прочь. Укрывшись в шатре, как подкошенная, рухнула на колени перед укреплёнными на шесте образами, зачастила, осеняя себя крестным знамением:
- Господи Боже, Господи Боже, Господи Боже! Спаси и помилуй! На тя уповаю - просвети разум Владимира, укрепи дух ему… и ниспошли нам спасение! Господи Боже! Спаси и помилуй! Ниспошли ему помощь и спасение! Не о себе прошу - о Владимире и сыне! Господи, Господи, Господи…
Внизу ходила стража. Попарно, сторожась не то лихих людей, не то доброхотов пленного князя. Иногда Владимир, бродя по вершине башни, поглядывал на них сверху. Много бы он дал, чтобы так же прогуляться по земле. Камень, окружавший его, наводил тоску. И ветер стих, и шатёр совсем стал похож на лебедя со связанными крыльями. Вот-вот придёт княжий повар, возьмёт за горло, перережет тонкую шею и начнёт свежевать, чтобы подать к столу.
И, словно отвечая мыслям о лебеде, над башней взвилась стрела. Описав полукруг над головой князя, она упала на камни, и Владимир осторожно выглянул вниз - а ну, как подослал Бэла к нему убийц и те лишь ждут, чтобы он высунулся наружу?
Над заборолой взлетела ещё одна стрела, упала наземь. Потом, через некоторое время, ещё две.
Медленно, осторожно, вдруг испугавшись всего на свете, Владимир перевесился через край. Внизу стояли двое угров-сторожей, которые, явно развлекаясь, стреляли из луков. Сейчас один озирался по сторонам, а второй запрокинул голову и, заметив высунувшегося Владимира, приветственно помахал князю рукой, отвесив короткий поклон.
Этот жест вдруг напомнил Владимиру, кто он такой. Досада на себя взяла верх. Пусть он в плену, но он князь, и холопы не смеют обращаться с ним как с ровней.
- Вы кто такие? - сердито окликнул он их.
- Привет тебе, король Вольдемар! - крикнул один. - Я есть Ворш, а то Ласло, мой товарищ. Мы хотим говорить с тобой!
- Говорите, - кивнул Владимир, с высоты своей башни озираясь по сторонам.
- Слухи есть из твоей родины, король Вольдемар!
- Что? - Владимир еле удержался, чтобы не прыгнуть вниз. - Из Галича?
- Так есть! Война там! Наш король Бэла послал туда новые войска! Твои люди не хотят больше нашего Андраша! Хотят своего, русского князя!
- Правда ли? - Не поверив своим ушам, Владимир свесился вниз.
- Правда! Галичане мятутся! Они хотят искать нового короля!
Владимир прислонился к каменной ограде, до зелёных кругов под веками зажмурил глаза. Галичане, его галичане! Наконец-то они опомнились, поняли, кто есть кто. Но - тут же охладила его восторг шальная мысль, - Кого призовут они? Ведь он в плену. Позовут ли галичане Романа волынского или поищут кого-нибудь ещё?
- Эй, король Вольдемар, - позвали снизу. - Ну как, добра ли весть?
- Добра, - отозвался Владимир и, помедлив, расстегнул на запястье серебряное обручье. - Это вам! Как будут вести, приходите ещё!
Сторожа вдвоём кинулись за упавшим в траву обручьем, а Владимир опустился на колени и, подняв глаза к небу, зашептал молитву.
3
Ростислав не медлил. Подняв дружину, он наскоро собрался, простился с женой и дочерью - в глубине души уже мнил их княгиней и княжной галицкими, - и через малое время был уже в пути.
Дни стояли солнечные, тёплые и удивительно свежие. Лето подошло к своей макушке и щедро дарило земле свою благодать. В лесах уже почти умолк птичий перезвон, но зато на смену ему разливался пряный густой аромат зацветающей липы и басовито гудели над нею пчелы. Изредка из пролетающей тучки орошал поля и леса мелкий дождик, после которого трава и кусты блистали алмазами росинок, и мир обряжался в яркие краски.
Дружина ходко рысила по накатанной дороге. Ростислав скакал впереди, а его вой коротали время за разговорами, благо места вокруг были мирные. Больше всех старался Нечай. В прошлом был он одним из самых молодых дружинников Ивана Берладника - восемнадцати лет пришёл в его дружину, разделил с князем все тяготы изгнания и сопровождал потом его мёртвое тело из Салоник в Звенигород, а после вместе с несколькими товарищами разыскал вдову и сына и поведал им о судьбе князя. Сейчас он возвращался домой и, откинувшись в седле, вовсю разглагольствовал, вспоминая родную Червонную Русь.
- Эх, Галич, Галич! - говорил он. - Краше всех он городов русских, Червонной Руси отец и мать! Какие там храмы, какие терема! А стены, а усадьбы… Да что город! Там и небо синее, и воздух свежее, и трава зеленее. Зимы там мягше. Лето, правда, мокрее, но зато там и пахать начинают раньше и урожай на всей Руси собирают первыми. И поганые половцы не так часто захаживают. А как земля обильно родит! И чего там только нету!
- Во, опять завёл старую песню, - переговаривались за спиной остальные дружинники. - Всяк кулик своё болото хвалит.
Большинство воев были смольянами или детьми старых берладниковых дружинников, родившимися уже после смерти Ивана Ростиславича.
- А бабы там какие, - продолжал о своём Нечай. - Брови - что луки тугие. Косы - что трава-мурава шёлковая. Очи - как огонь. Взглянет - как гривной одарит!
- То-то ты на смольнике женился - на галичанках обжёгся! - со смехом воскликнул один дружинник.
- Ври, да не завирайся, Коста! - наставительно заметил Нечай. - Я на ней потому и женился, что похожую сыскал!
Его товарищи понимающе переглянулись. Многие знали жену Нечая - рыжую, как и его жеребец, крикливую суетливую бабёнку, что каждый год была череваста и успела одарить Нечая дюжиной ребятишек.
- Мели, Емеля - твоя неделя, - отмахнулся Коста.
- А ты молчи, коли не знаешь! - вспылил Нечай. - Думаешь, я просто так болтаю?.. А ведаешь ли ты, что нашу галицкую соль во все земли везут? Ведаешь, что, ежели б не Червонная Русь, не было бы у Руси торговли с иными землями? Мы и соль везём, и железо, и узорочье всякое… Вот ты в соборе Успенья Богородицы в Смоленске бывал? Нет! А я был. Стены там изразцами муравлеными выложены. Наши, галицкие изразцы. А стремена у тебя ведаешь, откуда? Тоже наши, галицкие. Отец мой ковалём был, я у него молотом часто в кузне бил, так что нашу работу завсегда отличу… Да это ещё что!
Коста недовольно заворчал что-то себе под нос, отвернулся, не желая продолжать спор, а Нечай тут же переключился на нового собеседника - юного меченошу Ростислава, Демьяна, и пустился в долгий рассказ о своей жизни в Галиче.
* * *
В тот день на рассвете пошёл мелкий дождик, переставший только к полудню. Когда тучи разошлись и в просветах показалось солнце, вой повеселели, расправили плечи, высыхая на ходу. Кто-то засвистал разудалую мелодию.
Дорога вилась вдоль реки. Сочно чавкая копытами по влажной после дождя земле, проскакали через рощу, обогнули излучину и выехали на опушку Ростислав первым осадил коня.
Река здесь делала плавный поворот, образуя луг. Дорога тянулась через него туда, где высился Галич. Матово поблескивали омытые дождём крепостные стены и избы посада. За ними виднелись кровли теремов и усадеб, сверкали позолотой купола соборов. В небе клубились, отходя к югу, грозовые тучи, и на их свинцово-синем фоне город играл яркими красками, распахивая навстречу Золотые ворота.
А между городом и дружиной разворачивались полки.
Конница пёстрой ощетиненной копьями толпой выливалась из распахнутого зева ворот, разворачивалась сомкнутым строем, а позади неё толпились пешцы. На заборолах было черным-черно от простого люда, что сбежался поглядеть на войско. Поблескивали доспехи - кольчуги, латы и шеломы. Хлопали на ветру стяги. Это торопилось выйти навстречу Ростиславу войско, посланное на помощь сыну королём Бэлой.
Старый дружинник Волуй выехал вперёд, прищурил светлые, выцветшие глаза.
- Это не наши, - определил он. - Вон то, верно, галицкие. А это не наши.
- Угры, - сказал кто-то.
Ростислав поглядел поверх войска туда, где стоял Галич. Спокойный, неприступный, он словно свысока поглядывал на людскую суету у подножия своих валов. Город, где он никогда не был, ибо родился в Звенигороде, и отец, отправляясь на первое княжение, не взял его и мать с собой. Город, где ему в детстве и отрочестве так и не пришлось побывать. Город, который ныне сам признал его своим князем.
