Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Поук Лиззи

Воздух в комнате наполнен запахом кислого молока и сладостью опиумного дыма. За плечом Томаса виднеются грязные стены и пол, усеянный пустыми бутылками из-под выпивки. Рядом с замызганным матрасом Элиза замечает полупустую бутылочку зелёного стекла с настойкой опия.

Она смотрит вниз, на голубого жирного таракана, заползающего на босую ногу брата.

– Томас, ради всего святого, что за…

– А это ещё кто? – Изо рта у него воняет гнилью.

– Это Аксель. – Элиза бросает взгляд на своего друга. – Он приехал со мной. Из Баннина. Одна я поехать не могла, ты же знаешь. – Аксель неловко улыбается и кивает.

– Я думала, ты уже на пути домой, – говорит она брату.

– Ты получила письмо? – Томас щурится от яркого света и потирает подбородок.

– Ты про мое письмо, которое ко мне вернулось?

На его лице растерянность, как будто он не до конца понимает, что происходит.

– Аксель, мне нужно помочь брату привести себя в порядок, – произносит она, не сводя с Томаса глаз. – Подождите меня в баре.

Аксель уходит, а Элиза, тяжело вздохнув, заходит в комнату. Она раздевает его, как это сделала бы мать, и Томас не протестует. Ни слова против не говорит и тогда, когда она берет тряпку, чтобы обтереть ему руки и убрать со щёк засохшую корку рвоты. Элиза находит рубашку почище и терпеливо надевает на брата. Она велит ему прополоскать рот водой из фляги и, смочив зубной порошок на щетке, найденной на буфете, насильно впихивает ее Томасу. Он берет и неохотно проводит по дёснам.

– Ты об отце что-нибудь слышал? – коротко и тихо спрашивает она. Томас, чистивший зубы, останавливается и качает головой.

Элиза чувствует, как все, за что она держалась, уходит из-под ног.

Когда он достаточно приходит в себя, они выходят в коридор. Аксель устроился в углу в баре, наблюдать за отливом.

– Пожалуй, лучше нам выйти на пляж, – говорит она, провожая брата к двери. Аксель их заметил, но не пошёл следом.

Ей приходится взвалить на себя вес брата, пока они медленно бредут к океану. Она чувствует в сумке бутылочку с опием, несмотря на ее крошечный размер. Элиза забрала ее, когда Томас отвернулся. Известно много случаев, когда мужчины и даже женщины травились опием.

Они выходят на песок и несколько минут молча наблюдают за волнами, медленно отползающими от берега. Отступая, вода оставляет после себя мусор – ракушки и пучки водорослей, пятиконечные морские звёзды и крабы цвета яиц малиновки [39].

– Отдай, – тихо говорит Томас.

Элиза поворачивается к брату. На его лице застыл оскал.

– Отдай, – повторяет он.

– Ты о чем? – ослабевшим голосом спрашивает она.

– Элиза, не валяй дурака. Верни мне пузырёк. – Должно быть, на него почти мгновенно отрезвляюще подействовал свежий воздух. Он вцепляется ей в руку и тянет с плеча сумку.

– Не… – Элиза пытается ее удержать, но Томас хватает ее за раненую шею. Вспышка боли ослепляет. Она отчаянно упирается ногами в песок, но все тщетно. За прошедшие годы она уже много раз была в таком положении, терпя на себе яростные взрывы Томаса. В ушах шумит море, пока она пытается оторвать его пальцы от своего горла. Он наконец спотыкается, и она делает вдох, наполняя лёгкие воздухом.

– Я верну его, если расскажешь правду о том, что случилось с отцом.

Томас опускает руки и отходит от неё на шаг. Медленно поднимает кверху ладони, как будто они могут быть покрыты кровью.

– Прости, – в смятении качает он головой. – Прости.

Элиза вытаскивает из сумки бутылочку и бросает в него. Она приземляется на песок с глухим стуком.

– Ты же знаешь, зачем я здесь. – Она пытается говорить спокойно. – Ты задолжал мне ответы. Объяснение. А для начала расскажи, кто такой Уинтерс.

Томас втягивает носом воздух, по его лицу видно, как он взбешен. Наконец, немного поостыв, он хватается за голову и шепчет:

– Все уже должно было закончиться. Все должно было быть улажено. – Наверняка она неправильно его расслышала. – Я не знаю, где отец, – поднимает он голову вверх. – Я даже не знаю, жив ли он. – У Элизы скручивает желудок. Томас дрожащей рукой приглаживает волосы. – Этого не должно было случиться вот так.

– Так он тогда был жив? – вопрос горячий. Обжигает рот. – Томас, он был жив? – кажется, ее сейчас вырвет.

– Я не знаю! – рявкает он. Он выглядит потерянным. Возможно, это из-за опиума.

Она проглатывает своё разочарование.

– Так сейчас отец живой? – Она говорит медленно, стараясь сохранять спокойствие. – Томас!

Брат отворачивается от нее.

– Знаешь, Виллем и остальные дома считают, что ты как-то причастен к тому, что случилось. – Она провоцирует его, чтобы вытянуть из него больше информации.

– И ты им веришь? Веришь Виллему? – Томас сильно стискивает зубы.

– Я…

– Ну ещё бы. Слушай, если мы собираемся продолжать этот разговор, – он снова быстро проводит рукой по волосам, – мне нужно выпить. Мне необходимо спиртное. Я не могу ясно мыслить.

Хозяин винной лавки передвигается мучительно медленно. Это грузный человек в грязном фартуке. У него обгоревшее на солнце лицо, обрамлённое длинными бакенбардами, и сдавленные тяжёлыми веками глаза, которые избегают смотреть на них. Похоже, он хорошо изучил привычки Томаса. Не говоря ни слова, он берет бутылку рома и ставит на стойку. Элиза почёсывает руки, лишь бы чем-то занять пальцы. Тишина мучительна. Томас отсчитывает грязные монеты и протягивает мужчине.

Они возвращаются к морю, над ними низко нависло небо цвета рыбной плоти, в воздухе запахло тиной. Элиза чувствует себя так, словно балансирует, стоя на краю обрыва. Все силы уходят на то, чтобы сдержаться и не ударить брата по груди. Не расцарапать ему лицо ногтями. Потребовать, чтобы он все выложил. Но она слишком хорошо его знает. Знает, что должна ждать, пока он сам начнёт говорить.

Томас отмахивается от песчаных мух и подносит бутылку ко рту. По подбородку стекают капли. Утеревшись, Томас блаженно содрогается.

Чтобы не заорать, Элиза рассматривает море. Оно медленно перекатывается перед ними, как бархат, становящийся шероховатым и гладким, когда проводишь по нему рукой. Вопросы в голове вспыхивают один за другим, ей хочется выдернуть их и швырнуть их жар в Томаса. Заставить его говорить.

– Я знаю, о чем все думают, – наконец произносит Томас. – Прекрасно понимаю. – Слова повисают в тишине, пока он шумно отхлёбывает из бутылки. – Виллем и остальные. Они думают, что мне нужна флотилия. Что я каким-то образом избавился от отца, чтобы все это стало моим. – Элиза не отвечает. Она должна дать ему выговориться. – Все совсем не так, – продолжает он, уставившись на песок. – По крайней мере, этого не планировалось.

Он отхлёбывает ещё, и у Элизы сжимается горло. Воздух дрожит, на горизонте зловещие тучи озаряют молнии. Она не знает точно, что ожидала от него услышать. Признания в убийстве собственного отца? Рыдания, стоны и мольбы о прощении? Нет. Она знала, что он будет казаться спокойным, пока не станет слишком поздно. У него всегда так.

Томас поворачивается к ней.

– Но я виноват в том, что ему пришлось исчезнуть.

Дневник Чарльза Дж. Г. Брайтвелла, торговца жемчугом. Угроза от китов

Я должен составить письменный отчёт о том, что сегодня произошло, ибо боюсь, те, кто не видели собственными глазами, этому не поверят.

Я потерял человека, старательного, трудолюбивого работника, при самых невероятных, ужасающих обстоятельствах.

Ниже я постараюсь описать как можно точнее все, что случилось.

В этом дневнике я уже подробно останавливался на том, какую опасность представляют акулы для торговца жемчугом и его команды. Нам приходится сталкиваться с самыми разными морскими существами, от гигантских груперов [40] до скатов манта [41] – эти последние до того любопытны, что часто цепляются за воздушные шланги водолаза большими, сросшимися с головой плавниками. Однако самый большой ущерб, без сомнения, наносят частые гости в этих водах – киты. Эти левиафаны с кротким нравом, с легкостью бороздящие океанские просторы. Киты с любопытством относятся к водолазам, необъяснимый интерес у них вызывают пузырьки воздуха, поднимающиеся на поверхность воды из воздушного шланга. Иногда кто-то из них даже может принять люггер за своего собрата и подплыть к судну, чтобы рассмотреть получше. Бывает, кит очень близко выныривает из воды и отряхивается всем телом, как мокрая псина, и тогда с его шкуры отрывается рыба-прилипала и прилетает к нам на палубу. Мне уже доводилось видеть китов, трущихся о киль, чтобы соскрести балянусы [42] (когда это происходит, удержать люггер в вертикальном положении – та ещё задачка), и по собственному опыту могу сказать, что ночью плач отставшего детёныша кита в нескольких дюймах от вашего уха – весьма зловещая и пугающая штука.