Павел Загребельный - Изгнание из рая
- Я бы поставил, - повторил тот, и Гриша не стал допытываться, почему же он этого не делает, он почувствовал, что тут скрывается какой-то подтекст, как это всегда водится в хитроумной литературе.
- Оценки не нужны, - заявил профессор уже без подтекстов, то есть напрямик. - Нам поручено провести с вами беседу, и мы это сделали.
- Беседу? - удивился Гриша.
- Да.
- А экзамены?
- Назовите это экзаменами. Лично я не против. Могу сказать, что вы себя проявили. Ваш уровень меня удовлетворяет. Думаю, что мои коллеги тоже не имеют к вам претензий.
Коллеги покивали, поулыбались, поблагодушествовали. В самом деле: претензий никаких.
- А теперь мне как? - ничего не мог понять Гриша.
- Теперь вам надо пройти в кабинет ректора. Там тоже хотят с вами иметь... гм... беседу...
- Сам ректор?
- Вполне возможно. Со своей стороны, мы вам желаем.
Снова улыбки, взаимопонимание и доброжелательность.
В кабинете ректора Левенца ждал человек вроде бы и солидный и почтенного возраста, однако на ректора как-то не похож. Слишком уж въедливыми были у него глаза. Да еще все время шуршал бумагами. Как только Левенец в дверь, тот уже и зашуршал. И не переставал шуршать, хоть ты плачь.
- Товарищ Левенец?
- Да.
- Из Веселоярска?
- Точно.
Человек кивнул, дернулся, будто хотел подать руку, но не подал, сказав только:
- Недайкаша.
- Не понял про кашу, - простодушно взглянул на него Гриша.
- Это моя фамилия, - объяснил человек. Так вы из Веселоярска?
- Да вроде бы.
- Это новое село?
- Как вам сказать? Вновь построенное. После затопления старого. Вновь построенное и дважды уже переименованное. А так - ему свыше трехсот лет.
- Но теперь это не отсталое, а образцовое село?
- Можно сказать и так.
- И люди в нем должны быть какие? Образцовые?
"Куда он клонит? - подумал Гриша. - И к чему тут вся эта образцовость? Каким-то гадством тут пахнет".
- А что такое? - изображая сплошную наивность, спросил он.
- Ничего особенного.
И снова шуршит, как мышь в сухих кукурузных стеблях.
- Вы подавали заявление в институт?
- Подавал. На факультет механизации сельского хозяйства. Заочный.
- С какой целью?
- Да с какой же? Поднять свой уровень.
- Уровень механизатора?
- Точно.
- Вот тут у меня характеристика, подписана председателем колхоза. На вас эта характеристика?
- Если на меня, значит, на меня.
- Тут написано, что вы механизатор.
- Написано - значит, написано.
- Но это не отвечает действительности.
- Да и в самом деле. Написали "механизатор", а надо было: "механизатор широкого профиля". Потому что я - на всех машинах.
- Вы хотите выдать желаемое за действительное.
- Что-то я не пойму...
- Ведь вы теперь не механизатор, а председатель сельсовета.
- Председатель? И уже не механизатор?
- Уже нет.
- А когда начнется вторая жатва, пойдет кукуруза, пойдет свекла, вы думаете, я буду сидеть в кабинете? Я сяду на комбайн!
- Несерьезно, товарищ Левенец.
- Что - несерьезно?
- Председатель сельсовета на комбайне - это несерьезно.
- Слушайте, - воскликнул Гриша. - Вот я как-то был в Киеве и видел, как заместитель Председателя Совета Министров выходит из государственных дверей, садится в машину, ключик - в замок зажигания, чик-чик и поехал! Это что, по-вашему?
- Несолидно, товарищ Левенец!
- Что несолидно? Что ключик - в зажигание и чик-чик без шофера?
- Несолидно обманывать государство.
- Как это, обманываю? - аж подскочил от праведного возмущения Гриша.
- Выдаете себя за механизатора, не будучи им.
- Ну, хорошо, пусть сегодня я не механизатор. А когда подавал заявление - был я им или нет?
- Нужно было известить институт, что вы уже не принадлежите к производственной сфере.
- Не принадлежу? А как же Продовольственная программа и единый агрокомплекс?
- Надо еще разобраться, принадлежите ли вы к агрокомплексу.
- А к чему же я принадлежу?
- Спрашивать разрешите мне. Мы имеем заявление о том, что вы нарушили положение о приеме в институт. Заявление подтвердилось.
- Хотел бы я знать, чье это заявление!
- Оно адресовано нам, так что об этом не будем. Речь идет о другом. Вы заслуживаете наказания. Точно так же, как те, кто давал вам фальшивые справки и рекомендации.
- Рекомендацию мне дало общее собрание колхоза!
Недайкаша не слушал Гришу, продолжал свое:
- Ректора мы накажем за то, что допустил вас к экзаменам.
- Не было экзаменов! Только беседа.
Тот так и въелся:
- Какая беседа? С кем?
- Ну, с профессором, с доцентами.
- Накажем и их.
Сколь напрасными могли бы показаться споры философов всех времен о том, есть ли у человека душа или нет. В этом человеке души не нашли бы никакие академии наук. Гриша готов был изрубить его, как капусту, а он спокойненько перечислял, кого надо покарать, кого предупредить. И за что же? Что это происходит на белом свете!
- Мы проверили, - не унимался Недайкаша, - вы не привозили для руководства института ни поросят, ни индеек, ни сала, ни меду - это свидетельствует в вашу пользу.
- Я же приезжал в институт, а не на базар! - взорвался Гриша.
- Ездят по-всякому. Но к вам в этом плане нет претензий. Мы только делаем вам замечание, указывая на нарушение и аннулируем ваше заявление, поскольку вы нарушили существующее положение.
- Да оно ведь неправильное - вы же сами видите!
- Пока положение существует, его надо выполнять. Изменится положение тогда другое дело.
- И что же мне? Ждать, пока оно изменится? А сколько ждать?
- Этого я вам не могу сказать. Наберитесь терпения.
- Да я набрался его с самого рождения. А особенно - на зимних ремонтах техники. Вы когда-нибудь слышали об этих ремонтах? В нетопленых мастерских, без запчастей и материалов и двенадцать рэ в месяц!
- Поймите меня правильно, - встал, наконец, Недайкаша из-за стола, и Гриша увидел, что он невысокого роста и весьма болезненный на вид, - наш долг придерживаться законов, следить, чтобы не было никаких нарушений. Ваш случай особый, и если бы не это заявление на вас, мы бы не придирались. Но теперь - надо подождать. Думаю, все будет в порядке и со временем можно будет вернуться к этому вопросу...
Тут в духе старинных романов Недайкаша должен был бы воскликнуть: "Я прощаю вас за невольный обман!" - а Гриша в свою очередь: "А я прощаю вас за чрезмерную придирчивость!" - а потом броситься в объятия друг к другу, расцеловаться и заплакать.
Гай-гай, кто же обнимается, целуется и плачет в наш атомный век? К тому же мы знаем, чем кончаются все эти сладкопевные прощения. Разве в бессмертной поэме "Фауст" над несчастной Маргаритой, брошенной в темницу, не звучит голос с неба: "Спасена!" - вопреки безжалостным словам Мефистофеля: "Она обречена!"? А что получается на самом деле? Побеждает не всепрощающий голос неба, а жестокая дьявольская сила. Короче говоря, Гриша мог пожалеть, что надел новые брюки. Необязательно надевать новые брюки только для того, чтобы оказаться в состоянии апории. Зато он теперь убедился в целесообразности мудрого совета Ганны Афанасьевны читать законы и постановления. Чтобы жить счастливо, надо знать то, что твердо установлено. А, как говорил философ, кое-что твердо установлено не потому, что оно само по себе очевидно и убедительно, а потому, что оно удерживается окружающим его.
Гриша возвращался автобусом в Веселоярск, вокруг расстилались широкие поля богатой родной земли, снова словно бы летал над этой землей невидимый хор, но уже не на золотистых, а на черных крыльях, и хотя пел снова о просе, да не так, как раньше, а наоборот:
А мы просо вытопчем, вытопчем!
Ой, дед-ладо, вытопчем, вытопчем!
Более всего он боялся сказать обо всем Дашуньке. Ну как ты тут объяснишь? Но она все поняла без объяснений.
- Не приняли? Только и хлопот! Все равно примут - куда они денутся! Бездари всякие по десять раз сдают экзамены и прорываются в институты. А ты ведь у меня умный! Умный же?
- Да, наверное, не очень глупый, - насупился Гриша, а потом вдруг просиял и встрепенулся и уже со свежими силами предстал перед Ганной Афанасьевной, которая, к сожалению, не владела необходимой для таких случаев чуткостью и не подняла Гришино настроение еще на несколько градусов, а наоборот, резко опустила его, сообщив:
- Тут, пока вас не было, депутатская группа по торговле и бытовому обслуживанию проверила продмаг и выявила отсутствие в продаже пшена.
- Пшена?
- Ага. Они будут вам докладывать, чтобы вы приняли меры, Григорий Васильевич.
- По пшену?
- По пшену.
Гриша вспомнил, как еще перед открытием Веселоярского музея под открытым небом, забрел сюда откуда-то дурень со ступой, таскал ее всюду, допытывался у пионеров:
