Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :
"…Что касается насъ, насъ это очень забавляло… Національная гвардія прибыла со свернутымъ знаменемъ. Дорогою было замѣчено, что на немъ былъ изображенъ аристократъ, повѣшенный на фонарѣ, и было рѣшено, что для людей, отправляющихся на обѣдъ къ аристократвѣ, будетъ любезнѣе не предъявлять ей подобной картины.
"Быть можетъ, не въ послѣдній разъ демократы свертывали свое знамя, чтобы попировать…
IV.Но патріотическій праздникъ, столь забавный для дѣтей, имѣлъ печальныя послѣдствія для аббата де-Вирье. Черезъ нѣсколько дней ему пришлось поплатиться сильною лихорадкою за свою гордость во время банкета. Ему пришлось выслушивать невозможныя оскорбленія, шутки, на которыя вдохновляла гражданская конституція духовенства.
Въ концѣ осени, когда положеніе политики только ухудшилось, аббатъ "Bébé" совсѣмъ расклеился.
"Моя мать очень была встревожена, — разсказываетъ m-lle Вирье, — тѣмъ болѣе, что повсюду говорили о преслѣдованіи непокорныхъ священниковъ. Было рѣшено, что мы, подъ предлогомъ болѣзни дяди, отправимся въ Женеву, какъ бы для того, чтобы посовѣтоваться съ знаменитымъ докторомъ Тиссо. Имѣлось въ виду такимъ образомъ спастись отъ людей, которымъ могло придти въ голову развернуть свое знамя.
"Изъ Женевы было легко добраться до Савои, гдѣ у моей тетки, m-me де-Блоне, почти на самой границѣ, было маленькое помѣстье, подъ именемъ Весси. Мой отецъ отнесся къ этому проекту весьма сочувственно…"
Дѣйствительно, Анри казалось, что онъ отдаетъ дѣтей своихъ какъ бы на попеченіе бабушки. M-me де-Блоне оставалась для него все тою же доброю тетей Николь, которая его самого воспитывала; несмотря на прожитыя 30 лѣтъ, съ того времени ея привязанность оставалась все такою же сильною, и едва ли не стала еще болѣе сильною съ тѣхъ поръ, какъ Анри былъ такъ несчастливъ. Не кажется ли порою, что наша привязанность точно осѣняетъ собою и охраняетъ дорогихъ людей отъ опасности? Такъ думали всѣ тѣ, кто любилъ Анри.
Никогда m-me Вирье ни писала ему такъ много, ни просила его такъ убѣдительно вернуться къ ней. Но во всѣхъ своихъ отвѣтахъ Анри избѣгалъ сказать что нибудь опредѣленное о своихъ проектахъ. Его экзальтація въ письмахъ, которыя онъ писалъ въ Весси, поражала, просто пугала его жену.
"…Съ тобой я былъ бы счастливъ въ самомъ мрачномъ убѣжищѣ… Сердце мое радостно бьется отъ одной мысли объ этомъ… Но зачѣмъ останавливаться на ней. Зачѣмъ говорить — я желалъ бы, когда я не хочу болѣе желать… Я отдаюсь, предаю себя, съ закрытыми глазами, съ опущенными руками, всѣмъ существомъ, на волю Провидѣнія… Какъ отрадно сознаніе, что всякая точка нашей земли, какова бы она ни была, есть гавань, указанная безконечнымъ добромъ…"
Не скрываетъ ли всегда за собою тайна какое нибудь новое несчастье для несчастнаго? Не слышалось ли здѣсь прощаніе Анри?
Когда наконецъ было получено отъ него формальное приказаніе выѣхать изъ Пюпетьера, не дожидаясь его, то не оставалось болѣе сомнѣній, что онъ опять замышляетъ что-то новое, таинственное.
Стоялъ ноябрь, отъ вѣтра, который носился надъ старымъ жилищемъ, стонали крыши, приходили въ отчаянье деревья, облетали послѣдніе цвѣты, въ немъ слышались мрачныя предсказанія всѣмъ тѣмъ, передъ которыми раскрывалась неизвѣстность. Печальный отъѣздъ. О немъ m-lle Вирье вспоминаетъ такъ:
"Чтобы не возбуждать подозрѣнія, мы вышли будто на прогулку, окруживъ больного дядю, котораго тащили подъ руки. Когда мы нѣсколько отошли, мы принялись плакать и кричать, что не уменьшило затрудненія…"
Впереди двѣ дочери m-me де-Вирье, за ея платье держался маленькій Аймонъ, который, по волѣ странной судьбы, былъ впослѣдствіи другомъ поэта разочарованій и разрушенія. Рука объ руку съ Ламартиномъ, Аймону привелось, однажды, посѣтить эти лѣса и дороги, которые онъ въ дѣтствѣ покинулъ, спасаясь бѣгствомъ. Ламартинъ и Аймонъ были давно братьями. Вдохновеніе, которое въ разгарѣ XVIII столѣтія направило Анри къ религіозному идеалу, безкорыстному, такъ мало извѣстному въ его время, сдѣлало изъ него предка великаго поэта… Развѣ человѣческія поколѣнія не похожи на поколѣнія листьевъ, о которыхъ говоритъ Гомеръ? Опавшіе листья образуютъ сокъ тѣхъ, которые зазеленѣютъ…
Долина Пюпетьеръ вдохновила Ламартина на одну изъ самыхъ высокихъ его гармоній, но прелюдія къ ней принадлежитъ Вирье.
"…Событія точно гора, которая давитъ насъ, точно пропасть, которая насъ влечетъ къ себѣ… Но уже виднѣется гостепріимная долина за долиной слезъ… Пробужденіе, которое называется смертью, есть послѣдній предѣлъ этихъ угрожающихъ вершинъ… а за ними — сіяющая вѣчность, океанъ свѣта, ожидаетъ уповающаго путника, который возносится на крыльяхъ вѣчной любви [60]…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Признанія барона де-Жилліе. — Императоръ Леопольдъ. — Его политика. — Письмо Водренія. — Таинственная личность. — Онъ называетъ себя Монтальбано. — Необычайныя предложенія. — Жилліе проситъ Анри именемъ принцессы Елизаветы проводить Монтальбано въ Кобленцъ. — Условія, поставленныя неизвѣстнымъ относительно путешествія. — Затрудненія Анри. — Эмиграція въ Кобленцъ. — Письма виконта де-Вирье-Бовуаръ. — Путешествіе Анри черезъ Брабантъ. — Прибытіе въ Боннъ. — Письмо къ графу д'Артуа. — Прибытіе въ Кобленцъ. — Пріемъ принцевъ.
I.Вмѣстѣ съ поэзіею незавершенныхъ судебъ, на долю Анри выпадала и поэзія таинственныхъ неудачъ.
Однажды, утромъ, въ ноябрѣ 1791 г., къ нему явился баронъ де-Жилліе. Жилліе казался встревоженнымъ. Онъ только-что былъ у принцессы Елизаветы и пришелъ сообщить Анри объ одномъ дѣлѣ, для котораго требовался безусловно вѣрный и надежный агентъ.
Въ предшествовавшемъ году предполагали, что недоброжелательство австрійскаго императора разрушило всѣ планы Salon franèais. Съ тѣхъ поръ обстоятельства измѣнились, и теперь интересы Леопольда были солидарны съ интересами Людовика XVI.
Распространяясь, революція угрожала всѣмъ сосѣднимъ странамъ. Въ особенности со стороны Бельгіи, казалось, плотина прорывалась. Являлась опасность для самого императора. И онъ, столь равнодушный къ несчастью сестры, то и дѣло высылалъ полки за полками въ Монсъ, въ Люттихъ, въ Камуръ. Такая мѣра не могла никого удивить въ то время, когда, по словамъ Мирабо, "каждая женщина производила на свѣтъ или Мазаніелло, или Артвельда".
Можно было не удивляться, но нельзя было французскимъ роялистамъ не воспользоваться положеніемъ, обостренность котораго поражала даже самыхъ легкомысленныхъ людей.
"…То, что дѣлается въ Брабантѣ,- писалъ Водрейль графу д'Артуа, — могло бы для насъ быть весьма интереснымъ и выгоднымъ, при желаніи. Повидимому, если не вмѣшается Провидѣніе и не запретитъ дьяволу заниматься нашими дѣлами, у заговорщиковъ не будетъ другихъ препятствій, кромѣ тѣхъ, какія они создаютъ себѣ сами.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При видѣ Жилліе, входившаго къ Анри, можно было подумать, что Провидѣніе услыхало молитву Водрейля.
Точно вызванный ею, за нѣсколько дней передъ этимъ, къ барону де-Жилліе явился неизвѣстный, велѣвшій доложить о себѣ, какъ о графѣ Монтальбано. Это былъ человѣкъ гордой осанки; все лицо его было испещрено рубцами, что нисколько не умаляло его благороднаго вида. Монтальбано говорилъ чрезвычайно сдержанно и свою осторожность скрывалъ подъ плохимъ знаніемъ французскаго языка.
Какъ онъ дурно ни выражался, Жилліе, однако, скоро узналъ, что онъ явился съ порученіемъ, отъ котораго зависитъ благополучіе королевской семьи. И если онъ обращается къ барону, то именно потому, что ему извѣстно, что онъ пользуется довѣріемъ принцессы Елизаветы, которая имѣетъ большое вліяніе на своихъ братьевъ-эмигрантовъ.
Дѣйствительно, Монтальбано было поручено устроить сближеніе "Monsieur" (впослѣдствіи Людовикъ XVIII) и графа д'Артуа съ одною таинственною личностью, представителемъ которой являлся Монтальбано. Личность эта, по словамъ Монтальбано, занимала въ Европѣ такое высокое положеніе, что вмѣшательство ея можетъ имѣть рѣшающее вліяніе на событія.
Отъ нея зависѣло, чтобы австрійскія войска, расположенныя на французскихъ границахъ, сдѣлали диверсію въ пользу монархіи. Такова была сутъ переговоровъ неизвѣстнаго съ Жилліе, которые онъ закончилъ словами:
"Согласны ли вы на участіе, какое я вамъ предлагаю?.."
Казалось бы, что можетъ быть болѣе страннымъ, чѣмъ такое сообщеніе отъ такого человѣка. Но уже давно приходилось не задаваться дипломатическими пріемами. Поддержка, которую могли обезпечить австрійскія войска, была настолько вѣрна, подробности, которыя сообщалъ объ ея организаціи Монтальбано, были такъ опредѣленны, его знаніе государственныхъ людей Австріи настолько полно, что было бы неблагоразумно не отнестись къ этому дѣлу съ должнымъ вниманіемъ,
Сообщенія этого неизвѣстнаго, по приказанію принцессы Елизаветы, были тщательно разсмотрѣны. Они не только не мѣнялись, но напротивъ съ каждымъ днемъ дополнялись какою нибудь новою подробностью, но Жилліе такъ и не удалось допытаться отъ своего собесѣдника, кто таинственное лицо, представителемъ котораго онъ былъ.
