Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :
Бываютъ минуты, когда сердце или разбивается, или закаляется. Такъ было и съ сердцемъ Анри. Менѣе чѣмъ когда нибудь для него былъ возможенъ отъѣздъ изъ Парижа, гдѣ конституція была при послѣднемъ издыханіи. Но онъ могъ отправить жену въ Ниццу. Герцогъ всегда такъ ее любилъ. Съ тою же почтою, съ которою онъ отправлялъ женѣ письмо съ просьбою отправиться въ Ниццу, Анри писалъ m-me де-Валь:
"Ахъ! еслибы она видѣла меня среди убійцъ, которые угрожаютъ мнѣ каждый день, та, въ смерти которой вы меня обвиняете, поняла бы, что подлость сдѣлала бы меня недостойнымъ ея.
"Никогда я не былъ болѣе вѣренъ принципамъ, которые она мнѣ внушила, какъ въ то время, когда я имѣлъ несчастье ее ослушаться.
"Я ее буду вѣчно оплакивать, и для меня будетъ облегченіемъ въ моемъ горѣ отдаться моей печали, моимъ слезамъ, моимъ сожалѣніямъ. Печали сердца, политическія сожалѣнія, слезы о прошломъ и о будущемъ, вотъ итоги за два послѣдніе года". И изъ всего, на что Анри надѣялся, изъ всего, что онъ сдѣлалъ, у него не оставалось ничего… ни даже вѣры въ эту конституцію, едва доведенную до конца и уже вышедшую изъ моды.
Увы! не изъ за этой ли конституціи, настоящаго шедевра, какъ говорили тогда, "умозрительной логики и практическаго безсмыслія"… Вирье видѣлъ теперь, что "произвольная анархія превратилась въ законную анархію"?.. И такъ же, какъ его друзьямъ, ему приходилось скрестить руки передъ его произведеніемъ, не имѣя надежды ослабить его пагубныхъ послѣдствій. Собраніе рухнуло бы, объявивъ своихъ членовъ отнынѣ неизбираемыми.
Для однихъ подобное рѣшеніе являлось верхомъ "глупаго рыцарства"… Для другихъ — ослѣпленіемъ. Наконецъ были и такіе, въ ихъ числѣ и Анри, для которыхъ оно являлось откровеннымъ сознаніемъ безсилія.
"…Видѣлъ я, — пишетъ онъ, — что значитъ кричать о свободѣ и какъ злодѣи подъ этою вывѣскою устраивали ужасающую анархію. Душа моя изнемогаетъ отъ этой картины, и болѣе чѣмъ когда нибудь я желаю полнаго отдаленія отъ всякой общественной дѣятельности. Тяжко сознаться самому себѣ, что могъ быть безсознательнымъ орудіемъ столькихъ золъ, что былъ, пожалуй, солидаренъ съ вещами, которыя порицаешь, наконецъ, сознаться и въ томъ, что всѣ попытки, усилія, чтобы уничтожить злоупотребленія, привели только къ злоупотребленіямъ по отношенію къ самому королю".
Анри писалъ это на другой день послѣ засѣданія, въ которомъ Людовикъ XVI стоя, съ непокрытою голсвою, присягалъ конституціи. Онъ видѣлъ, какъ король поблѣднѣлъ, когда послѣ первыхъ его словъ, всѣ члены собранія, самымъ грубымъ образомъ, сѣли. Для свидѣтеля, опечаленнаго подобнымъ оскорбленіемъ, парламентская монархія умерла. Разцвѣтетъ ли когда другая монархія, монархія Генриха IV, на столь глубоко расшатанной почвѣ?.. Покидая собраніе съ тѣмъ, чтобы никогда болѣе въ него не вернуться, Вирье говорилъ: "быть можетъ!"
"…Утѣшаюсь въ моемъ безсиліи даннаго времени, — писалъ онъ, — надеждою, что рано или поздно, король обратится къ крови своихъ вѣрныхъ подданныхъ. Тогда онъ найдетъ во мнѣ ту преданность, которая ему нужна; издалека, какъ вблизи, я буду на готовѣ".
III.Тѣмъ временемъ m-me де Вирье получила въ Пюпетьерѣ письмо, съ извѣстіемъ о болѣзни герцога де-Роганъ.
Не дожидаясь даже брата, единственнаго покровителя, къ которому она могла обратиться за помощью, графиня отправилась въ путь.
Братъ этотъ, едва промелькнувшій въ началѣ нашего повѣствованія, былъ графъ де-Дижонъ, умный драгунскій капитанъ, надъ развязными манерами и небрежностью туалета котораго въ былое время подсмѣивались въ отелѣ де-Роганъ.
Дижонъ не эмигрировалъ, разсчитывая на то, что ему не придется ни въ чемъ измѣнять своимъ привычкамъ, чтобы быть во вкусѣ равенства, требованій дня. Послѣ того, какъ полкъ его былъ распущенъ, онъ все странствовалъ, на досугѣ изучая духъ страны.
Онъ одинъ могъ рискнуть взяться доставить сестру въ Ниццу, безъ препятствій.
Онъ встрѣтился съ ней въ Ліонѣ и тутъ они вмѣстѣ обдумали свой маршрутъ. Ѣхать югомъ было невозможно. Въ Авиньонѣ шла рѣзня, въ Марселѣ была полная анархія.
Единственный путь, нѣсколько обезпечивающій безопасность, былъ черезъ Савоію. Но и то еще слѣдовало принять разныя мѣры предосторожности. M-me Вирье, несмотря на ея слабое здоровье, пришлось трястись въ телѣгѣ, останавливаться гдѣ попало на ночлегъ, а братъ ея, съ палкою въ рукахъ, правилъ экипажемъ съ видомъ настоящаго гражданина. Онъ такъ хорошо игралъ свою роль, что никому не пришло бы въ голову заподозрить ни брата, ни сестру, что они эмигрируютъ.
Такой у нихъ былъ видъ, что въ одинъ прекрасный вечеръ, когда они прибыли на одинъ постоялый дворъ, служанка спросила двухъ извозчиковъ, не согласятся ли они пообѣдать вмѣстѣ съ однимъ бѣднягой.
Но они гордо отказали, и графу де-Дижонъ пришлось отобѣдать на концѣ скамейки, поставивъ себѣ тарелку на колѣни. Но ничто не обходится безъ ошибокъ. Когда на слѣдующее утро онъ запрегъ телѣжку, онъ сунулъ золотой въ руку служанки, которая наканунѣ хотѣла доставить ему честь отобѣдать съ извозчиками; думая, что она получила мѣдную монету, честная дѣвушка опустила золотой въ карманъ не глядя. Но вотъ, въ то время, когда Дижонъ, пощелкивая кнутомъ, былъ уже довольно далеко отъ постоялаго двора, служанка, вся запыхавшись, несетъ ему его золотой… въ полной увѣренности, что онъ далъ его по ошибкѣ…
— "Да нѣтъ же, милая, — говоритъ ей, смѣясь Дижонъ, — этотъ золотой былъ вамъ за то, что вы сдѣлали вчера, а вотъ вамъ еще другой за то, что вы сдѣлали сегодня…"
По счастью, они были уже на границѣ и слухъ объ этомъ эпизодѣ распространился, когда опасные аристократы успѣли уже черезъ нее перебраться.
Изъ Шамбери въ Ниццу путешествіе было долгое, мучительное, но обошлось безъ препятствій. Увы! герцогъ де-Роганъ не подождалъ графини де-Вирье, чтобы умереть. Черезъ нѣсколько недѣль послѣ смерти жены онъ послѣдовалъ за нею. Съ герцогомъ де-Роганъ исчезалъ одинъ изъ послѣднихъ, вѣрнѣе, даже послѣдній изъ этихъ вельможъ, такихъ же непонимающихъ страшной эпохи, которая начиналась, какъ и непонятныхъ для нея. Старый аристократъ умеръ, какъ испаряется благоуханіе, которое вышло изъ моды.
Для графини Вирье осталось о немъ только дорогое, трогательное воспоминаніе. Но какой контрастъ между этимъ воспоминаніемъ и суровою дѣйствительностью, въ которую окунулъ ее братъ сейчасъ же по ихъ прибытіи въ Ниццу.
Дижонъ никогда не былъ сентименталенъ. Онъ смотрѣлъ на чувство, какъ на нѣчто лишнее въ жизни, и въ данное время слезы казались ему столь же безполезными, какъ и цвѣты на могилѣ бѣднаго герцога.
И немедленно тѣмъ же путемъ онъ доставилъ жену Анри безъ особыхъ приключеній обратно въ Пюпетьеръ. "Въ дождливое время, — объяснялъ онъ позже, вѣроятно мучимый совѣстью за это слишкомъ быстрое путешествіе, — надо стать подъ навѣсъ, когда нѣтъ дѣла на дворѣ".
Не получая никакихъ вѣстей отъ Анри за эти нѣсколько недѣль путешествія, графиня де-Вирье надѣялась найти его въ Пюпетьерѣ; но ее встрѣтили только дѣти. Въ письмѣ, которое ей показалъ аббатъ де-Вирье, Анри перечислялъ всѣ причины, которыя, несмотря на конецъ учредительнаго собранія, удерживали его въ Парижѣ.
Дѣйствительно, собранія не существовало, но опасности, какимъ подвергалась королевская семья, были такъ серьезны, что была устроена охрана вокругъ Тюльери изъ тѣхъ нѣсколькихъ людей, "которые представлялись такимъ лакомымъ кускомъ для фонарей…"
Надо ли говорить, что Анри былъ въ числѣ ихъ? Онъ ходилъ взадъ и впередъ такъ усердно подъ окнами королевы, что она наконецъ его замѣтила.
— …Взгляните, — обратилась она, однажды, къ m-me де-Турзель, указывая ей на Анри. — Видите вы этого молодого человѣка… Это графъ де-Вирье; онъ былъ депутатомъ… Право, онъ слишкомъ рискуетъ собою изъ-за насъ.
— Это мой племянникъ, — отвѣтила маркиза, — и онъ только исполняетъ свой долгъ…
— Тѣмъ не менѣе скажите ему, — продолжала королева, — чтобы онъ былъ болѣе остороженъ. Такая преданность, какъ его, слишкомъ драгоцѣнна, чтобы ей жертвовали по пустому.
Конечно, маркиза передала Анри слова королевы, но она не настаивала на нихъ, она была слишкомъ убѣждена, что онъ не послушается ихъ. Никакая преданность не могла удивить эту чудную женщину.
Она на половину скрывала отъ m-me де-Вирье опасности, какимъ подвергался Анри, и всячески успокоивала Анри по поводу вѣстей, какія получались отъ ея племянницы изъ Дофине. А тамъ творились страшныя вещи. Крестьяне сожгли еще 94 замка, и хотѣли обвинить жену Анри въ отравленіи людей, которыхъ она пріютила у себя изъ состраданія, послѣ пожара.
"…Насъ собирались убить, — пишетъ m-lle де-Вирье. — Мать моя вынуждена была пригласить національную гвардію изъ Шабона. На террассѣ, подъ тремя старыми липами, былъ накрытъ столъ. Мать моя, печальная, должна была угощать. Это въ первый и въ послѣдній разъ, что я видѣла ее въ парадномъ туалетѣ. На ней было бѣлое платье, кисейное или газовое, съ длиннымъ кушакомъ. Такъ хорошо помню выраженіе ея лица, прелестное, и вмѣстѣ съ тѣмъ такое грустное…
