Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун
Бехзад чувствовал глубокое сострадание к этой несчастной девушке, ему вдруг страстно захотелось сказать ей о том, как он любит ее, но он сдержался и только тихо произнес:
— Благодеяния Джафара изливались на всех людей. Нет такого человека — мусульманина или иноверца, кто не был бы ему чем-нибудь обязан. Какая же заслуга в том, если я плачу малую часть своего долга?
Маймуна ждала совсем других слов. Неужели сердце обманывает ее? Слезы выступили на ее глазах, и она постаралась незаметно смахнуть их. Но Бехзад увидел это, поймал ее руку.
— Что с тобою, почему ты плачешь? — впервые голос его задрожал.
Девушка только ниже опустила голову, ей показалось, что молния, вонзившись в руку, испепеляет теперь все тело.
— Мне очень грустно, господин! Не обращай внимания, это пройдет…
— Но что заставляет тебя так печалиться?
— Зачем спрашивать, ты же знаешь! Есть ли на свете существо несчастнее девушки-сироты, которая боится, что люди прознают, кто ее родители? Я, дочь Джафара Ибн Яхьи, осталась жить в этом мире — вот главная причина моего несчастья!
Маймуна выдернула было руку, но Бехзад вновь завладел ею и более не выпускал.
— Да, я несчастна, — продолжала Маймуна. — И могу ли я радоваться, когда я наконец все поняла сегодня вечером!..
Она умолкла и сквозь слезы взглянула на Бехзада. Он пристально глядел ей в глаза, казалось, не понимая, о чем она говорит. Глубокую нежность отражал его взгляд: разговор, который ведут глаза, всегда красноречивее слов. Ведь сказал же поэт:
Глаза людские только правду говорят,
О ненависти и любви расскажет взгляд,
Ни отвращения, ни сердца страсти нежной
Они не скроют, гнев не утаят.
Вглядись в глаза — яснее всяких слов,
Признаний всех красноречивей
Сердца зов!
Этот взгляд лучше всяких слов сказал Маймуне, что Бехзад ее любит, но теперь ей хотелось услышать это из его уст. Она отвела глаза в сторону и застыла, как молчаливое изваяние, украдкой поглядывая на бабку, но та спала глубоким сном.
— Ну, договаривай, Маймуна, — нарушил молчание Бехзад. — Что же ты поняла сегодня вечером?
— Мне тяжко вспоминать, избавь меня от этого! Не хочу отягощать тебя своими заботами, ведь у тебя столько других, куда более важных! Незачем знать тебе про глупые девичьи мечты!
— Поделись со мною, может быть, и я мечтаю о том же, — улыбнулся Бехзад.
Маймуна обрадовалась. Она подняла на него блестящие от слез глаза, полные любви и укора.
— Прости, господин, назойливость твоей ничтожной рабыни! Теперь я твердо знаю, что все мои надежды были тщетными. Избавь господь Бехзада, великого вождя, от тех переживаний, какие суждено было пережить мне. Ведь его дело — собирать своих сторонников, подымать на борьбу народ, потрясать основы государства! Откуда у него время обратить взгляд свой на такую девушку, как я? Он должен спешить на сражение с полчищами врагов. Разве важно для него, что творится в сердце бедной сироты?
Она выдернула свою руку и, закрыв лицо, разрыдалась. В сердце Бехзада вспыхнула огромная нежность, но он опять сдержал себя.
— Хочешь, я никуда не поеду? — мягко спросил он.
— О, как это было бы прекрасно! — вырвалось у Маймуны. — Но зачем мне такая жертва? Конечно, я хотела бы, чтобы ты отложил свой отъезд, если только не…
Речь ее внезапно оборвалась.
— В чем дело? — вскричал Бехзад. — Говори же!
Глава 38. Бехзад ставит условие
Маймуне стало вдруг стыдно. Боже, до чего она дошла: хитростью выманивать признание в любви! Мучительно сжалось сердце: сейчас он все поймет и тогда ее надежды пойдут прахом! Да, ее на этот поступок толкает любовь, но это не оправдание! Довольно унижаться, она еще не утратила девичью гордость, сейчас все будет кончено!
Девушка вскочила и бросилась к выходу, но Бехзад успел удержать ее за край одежды.
— Ну куда же ты, Маймуна? — укоризненно покачал он головой. — Почему так внезапно убегаешь?
— Пусти меня, Бехзад! — вскрикнула она, не глядя на него и тщетно пытаясь освободиться от сильной руки.
— Сядь, Маймуна! Тебе некуда идти. Ты чужая в этом городе. Здесь нет иного дома, который бы приютил тебя!
Его слова возымели действие: вспомнив о своем безвыходном положении, девушка перестала вырываться и, закрыв лицо руками, безудержно зарыдала.
Бехзад молчал, сердце его разрывалось от жалости, но он проглотил подступивший к горлу комок и взял себя в руки.
— Ты хотела мне что-то сказать, я слушаю, — тихо сказал он.
Маймуна, как ни старалась, ничего не могла с собой поделать. Слезы продолжали струиться по ее лицу, дрожь сотрясала тело. Силы совсем покинули ее, ноги подогнулись, и она покорно опустилась на ковер рядом с Бехзадом. Краем рукава она отерла слезы и робко посмотрела на любимого. Его взгляд был устремлен на нее с нежностью; еще немного, и Маймуна сказала бы ему, что ей хочется услышать от него, но все же стеснительность взяла верх. Бехзад улыбнулся.
— Говори, же, Маймуна, говори, — ласково сказал он. Голос его дрожал.
— Довольно, мой господин! — Заплаканные глаза, казалось, придавали Маймуне еще больше привлекательности. — Ты слишком добр, но я больше не хочу пользоваться твоей добротой. Скажи лучше, что тебе безразлична моя судьба, избавь себя от лишних забот!
— Зачем я буду лгать? Ты вовсе не безразлична мне, напротив… — горячо зашептал Бехзад. — Неужели сердце ничего тебе не подсказывает? Или ты владеешь собой лучше меня? А может, у тебя вовсе нет сердца?
Маймуна посмотрела ему прямо в глаза и вдруг, словно увидев в них что-то, улыбнулась. Мгновенно высохли слезы, девушка засмеялась легко и радостно — так смеется ребенок, которому вернули любимую игрушку.
— Я тебе не безразлична… не безразлична! — повторяла она. — Говори же, молю тебя, говори!..
Бехзад притворился, что не понял, о чем она просит:
— Что ты хочешь услышать от меня, Маймуна? Скажи скорее!
— Неужели я должна еще что-то объяснять! Разве слезы мои не говорят за меня? Скажи, ради бога, скажи, что любишь меня! Или уйди и мы расстанемся навсегда!
Она отвернулась и замерла, в страхе и трепете ожидая его ответа. Бехзад медлил: он думал о важности дела, возложенного на него; не помешает ли этому делу его признание в любви к Маймуне. Но скрывать долее свое чувство было выше его сил.
— Нужно ли говорить об этом? — вымолвил он наконец. — Конечно, я люблю тебя, Маймуна!
При этих словах девушка улыбнулась и вдруг, охваченная радостью столь же сильной, как только что пережитое горе, залилась счастливым смехом, хотя слезы помимо воли все еще катились по ее щекам.
— Ты любишь меня, Бехзад, любишь?! — вопрошала она. — Неужели это правда? Бехзад, милый, скажи, что это не сон?
Бехзад вдруг помрачнел, словно вспомнил о чем-то печальном. Выражение озабоченности появилось на его лице.
— Это не сон, — повторил он вслед за Маймуной и замолчал, глядя в сторону и в задумчивости потирая подбородок.
Маймуна испугалась: неужели он уже раскаивается в своих словах?
— Что с тобою? — воскликнула она. — Ты жалеешь о только что сказанном? Ты не любишь меня?..
— Люблю, — тихо отвечал он, — однако…
— Что, «однако»?
— Позволь мне сделать тебе еще одно признание.
— Мне достаточно было услышать, что ты меня любишь, — так же тихо сказала Маймуна и опустила голову. — А теперь можешь говорить все, что захочешь. Ну, не медли же! — добавила она, заметив, что он колеблется. — Не думай, будто я боюсь, что ты уедешь!
— Я уезжаю надолго, и ты должна смириться с предстоящей разлукой — таково условие моей любви.
— Вот ты уже и ставишь мне условия, — печально прошептала девушка. — А я люблю тебя безо всяких условий.
Смущенный этим мягким упреком, Бехзад опустил глаза.
— Ты права, — после некоторого раздумья согласился он. — В любви нельзя ставить условия. Но ведь я забочусь о твоем благе, Маймуна, — позволь тебе об этом напомнить, — и тут ты должна мне повиноваться.
— Моя любовь к тебе так глубока, что она не позволяет стеснять тебя в чем бы то ни было. Люби меня, и я подчинюсь всем твоим требованиям.
— Ты уже знаешь, что мне нужно ехать. Но я отправляюсь, чтобы там, вдали от тебя, бороться и за твое счастье. Вот это я и хотел тебе сказать. Отныне ты — владычица моей жизни! Ты слышала, что я послан сюда общиной хуррамитов, — это чистая правда, — но я больше, чем просто их посланец! Поверь, я не смогу наслаждаться нашей любовью, пока не отомщу моим врагам! Вернуться к тебе целым и невредимым с победой, отомстив за твоего отца и других невинно убитых, восторжествовать над злым роком, — вот в чем для меня счастье! Я знаю, что ставлю тебе тяжкое условие, я многого требую, но у нас нет иного выбора. — Бехзад поднялся. — А теперь пойди поспи, ты слишком устала, — уже спокойно добавил он.
