Пол Догерти - Тёмный рыцарь
Эдмунд подошел к окну и выглянул: небо затягивали низкие черные тучи, предвещавшие скорую летнюю грозу.
— Думаю, что яд был во всех трех кубках, — высказал предположение лекарь. — Но кувшин пуст, так что это только догадки.
— Господин!
Де Пейн обернулся. Капитан наемников снял шлем и отбросил кольчужный капюшон, открыв узкое лицо, покрытое шрамами, и коротко подстриженные рыжие волосы.
— Да? — откликнулся тамплиер.
— Господин, этот кувшин принес послушник, он сейчас ждет снаружи. Перед тем я попробовал вино, — он развел руками, — и не почувствовал ничего особенного.
— А кубки? — спросил Беррингтон.
— Они, должно быть, и до этого стояли здесь, — ответил капитан. — Однако же, будь в них отрава, ее непременно заметил бы его высокопреосвященство архиепископ. После того как я попробовал вино, — продолжал наемник, — я впустил послушника в комнату. Его высокопреосвященство взял кувшин и сам наполнил все три кубка. Принц и граф были уже за столом. Говорят, — капитан с ненавистью взглянул на аббата, — что принц был проклят святым Эдмундом за разграбление его монастыря, а значит…
— А значит, — перебил его де Пейн, — лучше не трогать святого Эдмунда. Позови того послушника.
Старый монастырский слуга мало что мог добавить к тому, что было уже известно. Дрожа от страха, он объяснил, что несет службу в винных погребах. Это вино он брал в присутствии отца-келаря, который может это подтвердить. Из погреба он сразу отнес вино в покои принца. К нему никто не приближался. Капитан, охранявший дверь снаружи, изрядно отхлебнул из кувшина, потом послушник внес вино в комнату. Принц тотчас потребовал кубок. Архиепископ стал наполнять кубки, а послушник тем временем удалился. Капитан подтвердил его слова и добавил, что больше в комнату никто не входил.
Беррингтон собрал кубки, поставил их на поднос и, поклонившись аббату, сказал:
— Преподобный отче, я отнесу их в лазарет его высокопреосвященству архиепископу. Быть может, он расскажет нам что-нибудь еще. Капитан, приказываю тебе во исполнение твоего долга: вели своим людям сохранять спокойствие. Шумом и беспорядками делу не поможешь. Отец настоятель, как только мы поговорим с архиепископом, мне потребуется помощь твоей канцелярии, монастырские гонцы и самые резвые кони из твоих конюшен. Охрану обеспечит капитан. Гонцы должны разыскать короля и сообщить ему о том, что здесь случилось. Но сперва…
Держа в руках поднос, Беррингтон направился в лазарет — помещение с белеными стенами и темными потолочными балками. В центре помещения вокруг архиепископа суетились помощники лекаря. Беррингтон поставил на столик поднос, и все они направились к архиепископу, кроме побледневшей Изабеллы, которая буквально свалилась на скамью у входа. Майель это заметил и вернулся к ней, остальные же собрались у ложа Мюрдака. Архиепископу дали слабительное и напоили его отваром из трав и подсоленной водой, чтобы вызвать рвоту — вся комната пропиталась ее запахом. Архиепископ, с белым как мел лицом, покрытым крупными каплями пота, был в сознании, веки его подрагивали. Аббат присел на табурет у ложа, наклонился к больному и тихонько заговорил. Архиепископ слабым голосом отвечал ему, а аббат громко озвучивал его ответы для собравшихся.
— Он наполнил два кубка, а потом и свой. Принц заявил, что его мучит жажда, то же сказал и Нортгемптон. Они выпили все до капли и потребовали снова наполнить кубки. Его высокопреосвященство так и сделал, затем пригубил свой кубок. Вскоре он ощутил первые симптомы отравления, а принцу и графу сразу сделалось совсем плохо. Они жаловались на то, что им нечем дышать.
Аббат погладил холодную руку Мюрдака, покрытую сетью вздувшихся вен. Архиепископ зашептал снова.
— Он рассказывает, как принесли вино, — то, что мы уже знаем. — Аббат вздохнул. — Он не почувствовал никакого особенного запаха. Хочет, чтобы его забрали отсюда и отвезли в любимое дорсетское имение.
И этот день, и последующие были наполнены лихорадочной деятельностью. Де Пейн, пустив в ход «золотые аргументы» из аббатской казны, уговорил наемников принца отправиться на юг, чтобы присоединиться к войскам короля в Лондоне, оставив лишь почетный эскорт для сопровождения покойных. Два мертвых тела омыли, забальзамировали и совершили над ними положенные обряды, после чего торжественно поместили у главного алтаря аббатства. Поскакали и вскоре возвратились гонцы. Король, вне себя от горя и гнева, тем не менее проявил осторожность и не стал никого ни в чем обвинять. В письме он сообщал, что ведет сейчас трудные переговоры с Генрихом Плантагенетом. Тамплиерам он давал скрупулезные указания, как именно им надлежит с почетом препроводить тело его сына в Фейвершемское аббатство в Кенте, где находится семейный склеп: там была похоронена мать Евстахия.
И в самом аббатстве, и среди людей принца ходили упорные слухи, что наследником престола теперь станет, несомненно, второй сын Стефана, Вильям Булонский. Но всего через несколько дней эти слухи были опровергнуты королевским манифестом о вечном мире между Стефаном и Генрихом. Оба вождя торжественно дали обет: королем остается Стефан, Генрих же провозглашается его вероятным наследником. Манифест этот вызвал множество пересудов. Беррингтон, на лбу которого залегли глубокие морщины от всех этих треволнений, собрал своих спутников — обсудить последние события. Майель не без ехидства заметил, что Евстахий не мог умереть в более подходящий момент, как и заядлый роялист Нортгемптон, не говоря уже о прискорбной болезни архиепископа Йоркского, одной ногой стоявшего в могиле. Все с большой неохотой согласились: загадочный Уокин, неизвестно где скрывающийся, с большим успехом осуществил свои планы мести Стефану и всей королевской семье. Быстрая перемена фортуны уже давала о себе знать. Аббат послал гонцов к принцу Генриху с поздравлениями. Беррингтон сказал, что поступит точно так же, дабы Орден рыцарей Храма снискал расположение нового правителя.
— Мы завершили свою миссию здесь, — объявил Беррингтон.
— Завершили? — резким тоном усомнился Майель.
— Я раздумывал над тем, что когда-то сказал Эдмунд, — пояснил Беррингтон. — Что еще мы в силах сделать? Продолжать охоту на Уокина я и сам смогу. Считаю, что Эдмунд и Парменио должны возвратиться в Палестину и доставить в Иерусалим нашим начальникам письма с подробным рассказом о произошедших здесь событиях. А я останусь здесь, позабочусь о порядке в конгрегации, разберусь с владениями ордена в Англии, свяжусь с тамплиерами в различных частях королевства и, — он хитро улыбнулся, — сумею не хуже других оказать почет и уважение новой звезде, восходящей на востоке.
— А я, братец? — подала голос Изабелла. — Если ты не против, я могла бы уехать вместе с Эдмундом…
Де Пейн, глубоко задумавшись, ничего на это не сказал. Принять предложение Беррингтона было заманчиво, но его не устраивала роль мальчика-посыльного.
— Я тоже могла бы уехать, — повторила Изабелла.
— Если захочу ехать я, — заметил де Пейн.
— Если ему следует уезжать отсюда, — уточнил Парменио.
Компания сидела в саду, прозванном «маленьким раем». Генуэзец вскочил на ноги, не в силах сдержать охватившее его волнение.
— В чем дело, брат? — требовательно спросил Беррингтон.
— Я не отношусь к числу твоих братьев, — заметил Парменио. — Я, ты, Эдмунд — мы все дали обет отыскать Уокина и любых иных злодеев, которые могут служить ему, и уничтожить их всех. Таков был приказ нашего Великого магистра.
— Да ведь я же, — перебил его Беррингтон, — могу и впредь делать все для исполнения этого приказа. Майель мне поможет. Ведь совсем недавно вы оба — и ты, и де Пейн — говорили, что хотите возвратиться. Мне казалось то, что я предлагаю, — это компромисс, который устроит всех.
— То было недавно, — запальчиво возразил Парменио. — Мы спорили, не зная точно, в Англии ли Уокин. Теперь же правда нам известна. Мы сами были очевидцами его злодейств. К тому же Стефан пока остается на престоле. Мы объяснили ему, для чего прибыли сюда. Может ли кто-то из нас уехать, не выполнив своей задачи, теперь, когда Уокин во многом преуспел? Не думаю, что король Стефан с этим согласится. Положение стало куда серьезнее. Если бы мы уехали до того, как совершились эти убийства, тогда еще куда ни шло, теперь же мы просто обязаны остаться. Да король может просто не дать нам дозволения на отъезд! Как бы то ни было, я не собираюсь возвращаться, по крайней мере, сейчас. — Он посмотрел на де Пейна. — Эдмунд, в Аскалоне я спас тебе жизнь, — напомнил Парменио, — поэтому и прошу тебя: мы должны остаться, во всяком случае, на какое-то время.
Де Пейн, согласившийся с доводами генуэзца и дивясь про себя страстности его речей, кивнул — он решил остаться. К тому же ему не понравилось, что Беррингтон все решил за них. Верно, раньше он и сам настаивал на возвращении, но тогда его душил гнев. Теперь же Евстахия и Нортгемптона нет в живых, а Мюрдак при смерти. Как же можно уехать, не отомстив за столько смертей? Теперь уж поздно уезжать. Судя по выражению лица Беррингтона, тот собирался продолжить спор, но затем скривился и перешел к обсуждению других вопросов: необходимо сделать припасы, да не забыть вернуться в Лондон — получить полагающиеся средства из доходов английской конгрегации ордена. Потом они пошли каждый по своим делам. Де Пейн пытался было разговорить Парменио, но генуэзец пробормотал, что на сегодня сказал вполне достаточно.
