Пол Догерти - Тёмный рыцарь
Глава 8
И ТАК ЕВСТАХИЙ, ВЕСЬМА РАЗДОСАДОВАННЫЙ И СЕРДИТЫЙ, ВСТРЕТИЛ СВОЮ СМЕРТЬ
В Уоллингфордском монастыре они провели еще три дня. Евстахий собирал свое воинство из всевозможного отребья: подонков, лондонских воров, наемников из Фландрии, завсегдатаев притонов, грабителей с большой дороги. Все они не останавливались ни перед чем и все больше жирели на гражданской войне, длившейся без малого уже двадцать лет. Они щеголяли в королевских ливреях, однако, на взгляд де Пейна, как были, так и остались волками, причем в волчьей шкуре. Он начинал понимать, как удавалось Мандевилю — или кому иному из знатных баронов — собирать под свои знамена насильников, убийц, воров, чародеев и ведьм. Что ж удивительного в том, что рыцари, подобные Беррингтону, сытые по горло такой компанией, стремились очистить свою душу в рядах Ордена тамплиеров! В целом же, Эдмунду и его товарищам ничего нового узнать не удалось. Смерть Байосиса так и осталась загадкой; все, что они могли сделать, — это позаботиться о достойном погребении. Отпевание происходило в полутьме монастырской часовни, где по стенам метались казавшиеся зловещими тени. Едва мерцали свечи, плавали удушливые облачка воскуряемого ладана, тихо лились из уст монахов погребальные псалмы. Тело покойного окропили святой водой, окурили ладаном, приор произнес положенные слова, после чего самодельный гроб (слегка переделанный сундук, в котором прежде хранился запас стрел) вынесли из часовни и зарыли на «земле горшечника»[91] — в заросшем бурьяном углу кладбища, где хоронили чужеземцев.
Вскоре монастырские колокола прозвонили девятый час,[92] Евстахий попрощался со своим отцом и выехал из Уоллингфорда, подняв тучу пыли; затихли звуки рогов, свернуты были трепетавшие на ветру знамена. Де Пейн со спутниками ехал в арьергарде войска принца. Изабелла восседала на смирной кобыле из королевских конюшен, пожалованной ей королем. Симон де Санлис, граф Нортгемптон, и Мюрдак, архиепископ Йоркский, теперь стали советниками принца. Он же подчеркнуто не обращал на них ни малейшего внимания. Кавалькада быстро продвигалась мимо полей, лугов и изрытых глубокими колеями проселков, затем по старым римским дорогам, иссушенным летним солнцем. Дни стояли на удивление погожие. В полях вызрело зерно, ожидая серпа. В садах ветви сгибались под тяжестью зрелых плодов. Водяные мельницы, недавно подновленные и заново покрашенные, готовились принять урожай. Евстахий преобразил окружающий пейзаж: под колышущимися боевыми знаменами воинство испепеляющим вихрем пронеслось по графствам, лежащим на пути в Кембридж, сжигая, грабя, превращая в развалины усадьбы и поместья врагов короля Стефана. Вспыхивали амбары, оставались груды дымящихся головешек на месте ферм, вытаптывались хлеба на полях, вырубались фруктовые сады, заваливались трупами и нечистотами ручьи и рыбные пруды. Всякого, кто пытался помешать воинам, убивали на месте ударом меча либо вздергивали на ближайшем дубе, клене, вязе. Заслышав о надвигающейся буре, крепостные крестьяне, свободные земледельцы, торговцы бежали, ища спасения в церквях, монастырях, замках, в крайнем случае — в укрепленных поместьях.
После шести дней непрекращающихся бесчинств воинство Евстахия добралось до Бэри-Сент-Эдмундса — величественного аббатства, все строения которого были сооружены из светло-серого камня. За его высокими стенами расположилось немало амбаров, рыбных садков, фруктовых деревьев, загонов для скота и птицы, всевозможных надворных построек. Утопавший в зелени залитого солнечным светом огромного сада, среди роскошных розовых кустов в полном цвету, наполнявших окрестности пьянящим ароматом, монастырь являл собою средоточие мира и благолепия. У аббата хватило здравого смысла встретить Евстахия на дороге, перед главными воротами. Окруженный пономарями и братией в белых одеждах, высоко поднявших кресты и кадила, аббат прочел краткую приветственную проповедь на латыни и пригласил молодого принца проехать в монастырь, осторожно предупредив, что свита принца должна расположиться на окрестных полях и лугах. Покачивавшийся в седле от неумеренных возлияний Евстахий согласился. Его вместе с главными лицами свиты (включая и рыцарей Храма) с почетом провели в аббатство, в отведенные им покои в гостевом доме из того же серого камня Де Пейну досталась узенькая комнатушка. Он снял доспехи, разложил небогатые пожитки и сразу же вышел, потому как раньше сам настоял на том, чтобы они с товарищами встретились внизу, в небольшом розарии близ гостевого дома. У Эдмунда все болело от многодневного пребывания в седле, он устал и был в ярости; очень скоро он и Парменио ожесточенно заспорили с Беррингтоном о том, что происходит вокруг.
— Бандиты! — кричал де Пейн, давая волю накопившемуся гневу. — Мы всего лишь бандиты, мы сжигаем фермы и мельницы во славу Божию!
Парменио усердно закивал, поддерживая его. С тех пор как они выехали из Уоллингфорда, генуэзец стал еще более скрытным и замкнутым.
— Так что скажете? — требовательно спросил де Пейн.
Майель вместо ответа улыбнулся, словно смаковал какую-то невысказанную шутку. Изабелла сидела на скамеечке из дерна, разглядывая браслеты, украшавшие ее запястья.
— Ради чего? — крикнул де Пейн Беррингтону. — Ради чего мы здесь? Чтобы грабить? Мы же рыцари Храма, а не gregarii, не разбойники с большой дороги.
И снова Парменио поддержал его. Майель отвернулся. Изабелла закрыла лицо руками.
— У нас нет выбора, Эдмунд, и тебе это известно. — Беррингтон подошел к нему и положил руку на плечо. — Я ведь уже говорил, мы принесли королю дурные вести. Его просьбу невозможно было отклонить: если бы мы отказались сопровождать его взбалмошного сынка, это навредило бы нашему ордену.
Де Пейн принялся возражать ему, но в конце концов, вынужден был согласиться: выбора не было. Возвратившись в чисто выбеленную узкую комнатку, он присел на край дощатого ложа и всмотрелся в холст на стене, изображавший мученичество святого Эдмунда.[93]
— Миражи, — прошептал он, вспомнив, что ему говорил Низам. — Мы просто гонимся за миражами. А что же такое действительность? Уокин или кто-то еще?
Он разделся, вытянулся на кровати и провалился в сон, так и не решив для себя, что же следует предпринять. Разбудили его ближе к вечеру. Через стрельчатое окошко струился свет угасающего дня. Еще какое-то время Эдмунд пытался не обращать внимания на настойчивый стук в дверь. Из-за двери Парменио окликал его по имени. Потом рыцарь вдруг вспомнил, где находится, поспешно натянул длинную рубашку, сапоги, схватил перевязь с мечом и отодвинул засов. Генуэзец, с трудом переводя дух, жестами просил его выйти в коридор.
— Ради святого Эдмунда, пойдем! Там принц…
Де Пейн поспешил вслед за Парменио из гостевого дома во внутренний двор монастыря. Евстахий, с обнаженным мечом в руке, орал на аббата, который осмелился в чем-то перечить ему. Аббат упрямо качал головой, то и дело осеняя себя крестным знамением, как бы защищаясь от потока богохульств, изрыгаемых принцем. Справа от аббата стояли Беррингтон и Майель. Изабелла, сидевшая на невысокой ограде, быстро подошла к де Пейну и приложила палец к губам.
— Принц желает опустошить монастырские закрома, — шепотом объяснила она.
— Богом и дьяволом клянусь! — неистовствовал Евстахий, потрясая кулаком перед носом аббата. — Я получу здесь провиант, имею полное право! — Он резко развернулся и пошел через двор, выкрикивая угрозы.
Мюрдаку и Нортгемптону, стоявшим в тени монастырских строений, Евстахий велел следовать за ним. Вдруг принц остановился, опять резко развернулся на каблуках, пальцы снова легли на рукоять меча, только что вложенного в роскошные, обтянутые парчой, ножны. Евстахий ринулся к аббату. Де Пейн до половины вытащил свой меч из ножен, Парменио поглаживал рукоять кинжала, Беррингтон же выступил вперед, навстречу стремительно надвигающемуся принцу. Аббат не двинулся с места, сжимая одной рукой большой крест, висевший на груди. Евстахий замер, ожег аббата взглядом и неожиданно расхохотался. Похлопал аббата по плечу, сделал шаг назад и насмешливо изобразил благословляющий жест. Торопливо подошли Нортгемптон с Мюрдаком, но у Евстахия уже было совсем другое настроение.
— Не о чем тревожиться, господа мои! — прокричал он. — Чуть позже приходите в мои покои на совет в узком кругу. — Он взмахом руки велел им удалиться, потом взял аббата под руку и пошел с ним по монастырскому двору, беседуя учтиво, словно они были самыми близкими друзьями во всем аббатстве.
Де Пейн смотрел им вслед, все еще не выпуская рукоять меча. Не спеша подошли Беррингтон и остальные.
— Принц безумен, — прошептал де Пейн. — Ради всего святого, Майель, Беррингтон, зачем только мы впутались в это дело! В каждом из окружающих видишь врага. Любое слово может звучать, как проклятие. Черный дым застилает лазурь небес. Средь моря зелени пылают громадными кострами зажиточные дома и убогие хижины.
