Борис Тумасов - Русь залесская
- А ещё скажи, что отныне Тверь признала себя ниже Москвы и князь Константин чтит великого князя Ивана Даниловича за отца.
Данилка подошёл к коню, засыпал овса.
- Ешь перед дорогой!
Конь покосился на хозяина, заржал.
- Уразумел? - Данилка похлопал его по крутой холке, направился в овин.
Лука ещё спал. Наклонившись, Данилка крикнул ему в самое ухо:
- Пробудись!
Лука ошалело вскочил, протёр глаза.
- К чему будил? Сон такой снился… - Лука причмокнул от удовольствия. - Снилось мне, будто ел я свинину, жаренную с чесноком.
- И как, наелся? - рассмеялся Данилка.
- Ты не дал. Закричал не ко времени.
- Слушай, Лука, - Данилка оборвал смех, сел на сено, - хочу просить тя.
- О чём?
- Посылает меня боярин во Псков к князю Александру.
- Самого либо с кем?
- Самого.
- До чем просить хочешь?
- Скажи Василиске, что я вернусь, - смущаясь, проговорил Данилка. - Непременно вернусь. Пусть ждёт…
Глава 3
ПСКОВ - МЛАДШИЙ БРАТ НОВГОРОДА. В КЛЕТЬ ЕГО! СЛОВО МИТРОПОЛИТА. ПРИГОВОР ВЕЧЕ. ЗА ЛИТОВСКИЙ РУБЕЖ.
С Чудского озера дуют на Псков ветры: зимой пронзительные, с весны влажные. Они ударяются о замшелые башни и крепостные стены, хозяйничают в посаде и городе. Ветры ворошат соломенные крыши рубленых изб, вращают тесовых петушков па боярских теремах. Зимой ветры скользят по льду Великой реки, в иную пору будоражат воду.
Стоит Псков на пути у рыцарей-крестоносцев на Русь, перекрыл дорогу и князьям литовским.
Псков - младший брат Новгорода, и коли грозила ему вражья сила, то поднимался на рать старший брат - люд новгородский. Так и устояли рыцарям да иным, кто шёл в эту землю.
День и ночь не сходят с Гремячей башни дозорные; день и ночь…
Бывший тверской воин Фёдор Васильев прильнул к стене, тоскливо смотрит вдаль. Отсюда, с высоты, видно лес, дорогу в Литву, село в стороне, но сколько ни гляди, а Твери не увидишь. А Фёдор всё смотрит, и перед глазами у него родной город.
Давно уже он во Пскове. С тех пор, как орда к Твери подступила. В тот день велел ему боярин Колыванов с десятком дружинников охранять княгиню в пути.
Из Новгорода повёз Васильев княгиню с детьми во Псков. Тут и приютили их. Не дали псковичи в обиду. А потом и князь Александр с дьяконом Дюдко приехал. И узнал Фёдор Васильев от дьякона горькую правду, как разграбили и сожгли татары Тверь. Никто того не видел, разве только ночь, как плакал Фёдор.
Ветер с присвистом завывал в островерхой башне Гремячей, нагонял тоску. Фёдор оторвался от бойницы, сказал другому дозорному:
- Пойду ужо!
- Цо нагляделся и цего узрел?- Пскович добродушно усмехнулся. - Всё глядишь да глядишь.
- А коли б тебя на чужую сторону, поди, волком взвыл бы!
- Цего там, - поддакнул пскович, - для тя Псков не Тверь… Ну да как ни тяжко те, а всё же Русь это! А вот как брата мово меньшого рыцари заполонили, всего натерпелся.
Неожиданно дозорный припал к бойнице.
- Никак, скацет кто-то?
Фёдор всмотрелся. И впрямь, по дороге, что вела на Новгород, виднелся верхоконный. Когда всадник приблизился, Фёдор сказал:
- Воин! Чей?
У самых ворот всадник осадил усталого коня, крикнул что было мочи:
- Эгей, воротники, отворяйте ворота!
Дозорный свесился, крикнул с высоты:
- Откель будешь и по какому слуцаю?
- Из дружины великого князя московского к князю Александру!
Фёдор Васильев сбежал вниз, коротко бросил караульным у ворот:
- Пустите!
Заскрипел опускаемый на цепях навесной мост, застучали копыта. Фёдор ждал с нетерпением и любопытством: «Кто он? Может, и о Твери что расскажет?»
Всадник уже въехал в крепость, сошёл с коня, размял затёкшие ноги. Весело промолвил, глядя на Фёдора:
- Сведи, брате, к князю!
Ломая каблуками хрустящий ледок, они шли рядом. Навстречу попадались редкие прохожие. На Фёдора и приехавшего воина никто не обращал внимания. Фёдор нет-нет и метнёт косой взгляд на московита. Совсем молодой парень, белобрысый, из-под шелома прядь выбилась. Идёт, молчит, о чём-то своём думает. Не выдержал Фёдор, спросил:
- В Твери не доводилось быть?
- Нет. А что, сам небось тверич?
- Оттуда… Не ведаешь, что там нынче творится?
- Встала Тверь… Князь Константин из деревень смердов нагнал, стены срубили, терема… Тверичи, кто уцелел да по лесам хоронился, вернулись… А ты-то чо в Тверь не идёшь?
- Князя Александра воин я, и негоже князя в беде покидать. Тя-то как кличут?
- Данилкой!
- А меня Фёдором… А вот и князь!
Навстречу им приближался князь. За ним степенно двигались три боярина. Данилка сразу разглядел князя. Невысокий, коренастый, глаза под нависшими лохматыми бровями прячутся.
- Посерёдке идёт боярин, вишь? То Колыванов, первый княжий советчик, - успел шепнуть Фёдор.
Поравнявшись с князем, Данилка стал, отвесил поклон. Остановился и Александр. Сурово спросил:
- Чей будешь воин и откуда приехал?
- Из дружины великого князя московского, гонцом к тебе, князь!
- С какой вестью прислал тебя князь Иван?
- Велел боярин Плещеев передать тебе слова великого князя Ивана Даниловича, чтоб шёл ты, князь, с повинной, а не то и Псков разорит, как Тверь!
Гневно засверкали глаза у Александра, а бояре зароптали.
Боярин Колыванов выкрикнул из-за спины князя:
- Много мнит о себе Иван!
Псковский боярин погрозил посохом:
- Пусть попробует сунется! Псков не Тверь! Литва и рыцари не раз пробовали, и Москве путь укажем!
- Гость ты у нас, князь Александр, а гостя Псков в обиду не даст! - поддакнул другой псковский боярин, - Поможем тебе, князь! Небось из города не прогоним, посадником тебя псковским попросим!
Александр поднял руку и, выждав тишины, сказал, обращаясь, к, Данилке:
- Слышал, что бояре глаголют? А тя за дерзкие твои речи в клети сгною, то и ответ мой будет Ивашке! Возьмите его! - приказал он подошедшим дружинникам.
Те кинулись к Данилке, стали крутить руки. Рванулся он, бросил одного наземь, другого. Но Фёдор и другие дружинники навалились на него, потащили в клеть.
* * *
От митрополичьего двора со скрипом отъехали крестьянские сани. На санях, в монашеском одеянии, нахохлившись, сидит бывший тверской владыка - архимандрит Алексий. Из далёкого Новгорода, куда укрылся он от вражеского разорения, призвал его в Москву новый митрополит. Строг был с ним Феогност, за всё спросил: и почему князя Александра не предостерёг, и почему не наставил его, чтоб признал великим князем Ивана Даниловича, и почему в Тверь не воротился, когда орда ушла?
За всё то судил митрополит Алексия и, лишив архимандритского сана, услал в Симонов монастырь замаливать грехи.
Сурово сдвинув брови, Феогност проводил взглядом сани с опальным архимандритом, не отошёл от окна, пока позёмка не замела за ним след. Только потом медленно прошёлся по горнице, поправил надвинутый на глаза клобук. Чёрная с проседью борода прилипла к парчовой ризе. Сказал без жалости:
- Гордыня обуяла Алексия, о сане митрополита мечтал. Нынче молитва и пост исцелят его от сего недуга…
В горницу, бесшумно ступая по персидским коврам, вошёл Калита, встал под благословение.
- Садись, сын, сказывай, с чем пришёл? - Митрополит уселся в обитое красным аксамитом кресло.
Князь сел напротив, положил большие руки па крытый бархатом стол. Не сводя глаз с митрополита, тихо заговорил:
- Отец мой, преблагой владыка, о князе Александре хочу речь повести. Боярин Плещеев из Новгорода прибыл, сказывает, Александр гонца мово в клеть кинул, Псков на нас подбивает, к тому и вотчинное боярство новгородское клонит.
Митрополит сидит, молчит, лишь серебряный крест на груди поглаживает. Калита подумал: «Коли поддержит меня Феогност, то он и своей властью псковичей уймёт… А что ты на это ответишь, преблагой владыка?» И Калита вслух сказал:
- Хочу совета твово, отец. Может, войной на Псков идти, Александра изгнать, чтоб смуту не заводил? - Калита прищурился, ждал ответа.
За окном подвывал ветер, время от времени сыпал порошей в слюду. Зима злилась последние дни.
«На Псков идти войной трудно. Впереди будут псковичи, а в спину, того и гляди, как бы Новгород не ударил. Боярство там злоумышленное, - рассуждал сам с собой князь. - А вот коли Феогност пригрозит псковичам, что от церкви отлучит, они по-иному заговорят. Да об этом митрополиту сказывать не следует. Сам о том речь поведёт. Пусть думает, что я не догадываюсь, о чём он мыслит».
