Лео Киачели - Гвади Бигва
Наступило воскресенье. Оркетские колхозники с утра готовились к встрече с делегатами санарийского колхоза. То был день, намеченный для заключения договора о соревновании. Встречу предполагалось обставить очень торжественно. Народ волновался, нетерпеливо ожидая радостного события.
Впрочем, жители Оркети были празднично настроены независимо от предстоящей встречи с санарийцами. В дни отдыха народ обычно развлекался во дворе правления — пели песни, плясали, играли в мяч. С наступлением темноты комсомольцы тут же на площадке давали спектакли или демонстрировали кинофильмы.
Едва перевалило за полдень, оркетские дома опустели. Народ устремился к правлению, где предполагалась встреча с делегатами соседнего села.
Бардгуния ушел с утра. Найя и Элико позвали его на помощь — молодежь украшала дом правления колхоза. Младшим тоже не сиделось в усадьбе, и они потянулись за Бардгунией.
Сам Гвади был нынче не в духе.
Накануне он решил нарядить своего любимца Чиримию в подаренную Арчилом блузу и в таком виде послать его на праздник. Сыну он не сказал об этом ни слова. «Пускай, — думал Гвади, — блуза будет для малыша неожиданной радостью».
Однако утром он не только не осуществил своего намерения, но даже не показал подарка. Сначала мелькнула мысль: одному дашь, других огорчишь… Неудобно все таки, он всем им отец.
Но затем всплыло еще одно соображение, заставившее его всерьез призадуматься. Что будет, когда эту необыкновенную блузу увидит Бардгуния? Он посмотрит недоверчиво на отца и спросит: «Откуда, бабайя, ты добыл эту штуку?» Допустим, Гвади удастся как-нибудь удовлетворить любопытство старшего сына. Но Мариам? Ей не скажешь: купил-де на базаре. Поди убеди ее в этом. Гвади никогда в жизни не покупал на базаре таких вещей.
Он долго и настойчиво размышлял на этот счет и, наконец, пришел к выводу, что Арчилова блуза — вещь для него совершенно неподходящая и в конце концов может навлечь беду. Взбредет кому-нибудь в голову, что Гвади ее украл, арестуют чего доброго…
Нелегко было Гвади примириться с этим выводом. Зря пропадает вещь! А каких мучений стоило добыть ее! Пожалуй, и пальцы, с помощью которых Арчил распределял доски, не слушаются тоже из-за дурных предчувствий. Гвади представлялось, что и в этом случае, как с блузой, не приходится ожидать ничего доброго.
Все эти заботы и тревоги до того угнетали Гвади, что он, возможно, вовсе не пошел бы на собрание, если б не был давнишним участником упорных сражений с санарийцами. В сердце его до сих пор горело упрямое желание так или иначе досадить соперникам.
Правду сказать, он и одет весьма неподходяще для столь торжественного дня. Гвади хорошо знал санарийцев и не сомневался в том, что они явятся во всем своем великолепии — бородатые, в черкесках, с кинжалами на поясах. Они и в прежние времена ничего не жалели, лишь бы понаряднее одеться.
Кто из хозяев Оркети мог потягаться с ними в этом? Разве один Гоча Саландия. Другого в Оркети, сколько ни ищи, не встретишь.
Гвади сберег в старом сундуке — том самом, что закинул когда-то на чердак, — кой-какую одежду, сшитую еще в те времена, когда он собирался жениться на Агатии. Но вряд ли эта одежда придется сейчас ему впору. Сколько лет не открывал он сундука и не проветривал этих вещей! Давно, верно, моль завелась и все источила. В сундуке хранится еще старинный отцовский кинжал. Гвади хорошо помнил этот кинжал, но уж очень смешно было бы нацепить его на ветхую, истрепанную чоху. Да Гвади как будто вообще никогда не носил оружия на поясе.
Однако на собрание нельзя было не идти, и Гвади решил привести в порядок свою будничную одежду.
Больше всего пришлось потрудиться над чохой. Гвади зашил на живую нитку самые заметные прорехи. Переставил пуговки — чоха стала как будто уже, живот не так выдавался. Расправил каламани и не стал их привязывать, как обычно, ремешками, а просто натянул на ноги.
«Что ж, для Гвади Бигвы не так уж худо!» — подумал он, оглядев себя.
Таким знал его народ. В таком виде явится он и на праздник.
А вот попадись только ему на язычок кто-нибудь из санарийцев! Тут Гвади не ударит лицом в грязь, дай бог ему столько годков, сколько раз блеснет он сегодня своим остроумием!
Не спеша двинулся он по дороге к колхозному дому.
Утренние огорчения, порожденные неудачей с блузой, позабылись. Но Гвади был все же задумчив и шел, заложив руки за спину. Время от времени он шевелил все теми же тремя пальцами правой руки. Пальцы эти не знали покоя с той самой минуты, как Арчил сделал ему свое предложение.
«Вот проклятие господне! Чего-чего только люди не придумают!» — мелькнуло у него в голове.
Наблюдая за собственными пальцами, он заметил, что один из них — тот самый, о котором Пория сказал: «Это не твой», — никак не может поладить с двумя другими. Как ни старался Гвади, этот палец все норовил прочь от остальных. Гвади вообще ни на грош не верил Арчилу. Он сомневался во всем, что бы тот ни сказал. На этот раз он усомнился даже в том, что два и один составляют действительно три. Кроме того, возможно ли и законно ли делить три так, чтобы получалось два и один?
От пальцев мысли Гвади перескочили к буйволице.
Он перебрал в памяти все хитрые, изворотливые речи, с помощью которых выманил у Арчила Пория обещание подарить ему буйволицу, после того как Арчил завладеет хозяйством Гочи.
Ловко придумал Гвади! И как же быстро он все это сообразил! Молниеносно!
А с блузой промахнулся, хоть и не часто это с ним бывает. Ум у него — как бритва: режет без отказу.
Промахнулся он главным образом из жадности и по невежеству. Никогда ему не приходилось держать в руках такую красивую вещь. Не посоветовался как следует с собственным разумом. Сегодня спросил у него, у разума, совета, тот и предостерег: не надо-де никому показывать.
Гвади снова стал вспоминать вчерашний разговор. Похвалил себя за смекалку. Похвалив, повеселел, приободрился.
— А как же, — спросил он себя, — ты выдал Найю за Арчила? Припомни, как это случилось?
Он остановился и огляделся по сторонам, нет ли кого поблизости. Подтянул живот и согнулся, приготовившись смеяться долго и с наслаждением.
Смеялся и смеялся, пока слезы не навернулись на глаза.
— Просватанную просватал, чириме? — твердил он, захлебываясь от хохота, фыркая и отдуваясь.
Но почему же Пория и виду не подал? У него, дескать, в мыслях никогда не было прибрать к рукам Найю и новый дом Гочи.
Тут что-то не так. Собачий сын, придумал, должно быть, какое-то жульничество, — иначе с какой стати он дал бы себя обмануть так просто?
Ничего, Гвади разберется.
— А? «Изволь, говорит, пожалуйста, пускай будет по-твоему». Так сразу, даже не подумав, согласился, негодяй, подарить Гвади буйволицу!
Гвади не так глуп, чтобы принять пустое обещание за подлинный подарок. Но все же заставить человека обещать, сделать так, чтобы он проговорился, совсем не такое уж никчемное дело. Обещание тоже имеет свое значение и силу.
Слово человеческое — как удочка: не всякий раз попадется рыба, а удочку закидывать все же приходится. Гвади не о чем тужить. Исполнит Арчил обещание — слава богу, не исполнит — Гвади все равно не в убытке.
Так же было и с блузой. Арчил и не думал дарить блузу. Не только не думал — наверняка не хотел. С деньгами ему тоже не очень приятно было расставаться. Но в конце концов Гвади подцепил на крючок и десятку и блузу.
Раз Арчил уже сговорился с Гочей, он непременно женится на Найе. Дело решенное. Тогда Гвади скажет: «А как насчет обещанного?»
Нет, что и говорить, Гвади не зря задумал это выгодное дельце; рано или поздно он как следует погреет на этом руки.
Только вот — доски для Гочи…
Нужно еще подсчитать… по пальцам… Два и один…
Гвади подумает, обмозгует.
Как бы не вышло так, что он погонится за буйволицей и потеряет дом, который сам собою дался ему в руки.
Избави боже остаться совсем ни при чем…
Впрочем, пожалуй, он не упустит ни дома, ни буйволицы…
Вот и колхозный дом. Он так и горит — столько флагов развевается на верхнем и нижнем балконах.
У ворот толпятся какие-то люди…
«Видно, приехали, опоздал я», — подумал Гвади, ускоряя шаг.
Подошел ближе. Нет, свои, оркетские. К воротам по обе стороны приставлены лестницы. Кто-то сидит на самом верху, другие цепляются за перекладины лестниц. Что-то кричат. Громче всех разносится голос Элико. Тянут вверх какое-то полотнище, передавая его с рук на руки.
Подняли наконец. Развернули.
Даже в глазах зарябило. Краски играют на солнце — одна ярче другой.
«Это еще что?» — подумал Гвади, подходя к воротам.
Стали натягивать. Прибили к столбам.
Гвади видит: Бардгуния взобрался наверх и стоит на самом краю перекладины. Эх, сорвется!
— Аи, аи! — закричал Гвади и побежал что было духу.
