Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Падение в бездну
— Не больно, Макрон! — улыбаясь сквозь слезы, шепнула она.
Макрон осторожно уложил её, слабеющую, на тюфяк. И с отчаянной гримасой перерезал себе вену на запястье. Отбросив прочь окровавленную бритву, Макрон улёгся рядом с Эннией и обнял её. Их лица сблизились. Каждый различал в глазах другого собственное отражение.
Макрон и Энния смотрели друг на друга, пока смерть не затуманила взгляд.
XXXVIII
Со смертью Макрона Калигула почувствовал, что потерял нечто важное. Друга, бывшего рядом с ним долгие годы. Макрон поддержал подростка, испуганного гибелью семьи, научил его выжить. Как забыть тот день, когда они вместе душили Тиберия? Общее преступление связало их крепче, чем совместные посещения лупанаров. Власть развела в разные стороны.
«Мне нужен друг», — тоскливо думал Калигула бессонными ночами. Призрак Тиберия продолжал являться ему. Но теперь — в достойном сопровождении. Из-за спины покойного императора злобно скалился юный Гемелл, выставляя напоказ окровавленный меч, торчащий из живота. За ним маячил Макрон с огромными чёрными дырами вместо глаз. Тело бывшего префекта претория сволокли на Гемонию, где вороны выклевали ему глаза. Безглазый, он являлся в ночных кошмарах императора.
— Друзилла! — Гай потряс плечо молодой женщины, спавшей рядом.
Она открыла сонные глаза и спросила с терпеливой лаской:
— Что случилось, Гай?
— Макрон смотрит на меня! — Калигула указал пальцем в дальний угол. Его взгляд был осмысленно сосредоточен, словно Гай и впрямь видел кого-то.
— Макрон умер, — успокоила его Друзилла. — Это статуя Аполлона.
— Всего лишь статуя, — Гай облегчённо вздохнул. Кровавое видение растворилось в душистом воздухе опочивальни.
Он успокоился и закрыл глаза, стараясь заснуть. Сон не приходил. С каждой ночью Калигула спал меньше и меньше. Но и бодрствовать не мог. Возбуждённое сознание зависало между сном и бессонницей. Все, услышанное и увиденное прежде, принимало невероятный облик: сновидение казалось реальным.
Колыхался балдахин над постелью. В тяжёлых парчовых складках Калигуле мерещились лица сенаторов. Они вытаскивали из складок тог отточенные ножи и, угрожая, показывали императору. И при этом хохотали и кривлялись, подобно уродливым павианам. А Гай летел в тёмную пропасть, накрывая голову тогой, подобно Юлию Цезарю в минуту смерти…
Очнувшись, Калигула подскочил на постели. Отбросил в сторону покрывало, которым зачем-то обмотал голову. Что это было: сон или явь? Гай не спал. Сенаторы выглядели почти живыми, сотканными из плоти и крови. Он протянул руку, стараясь дотронуться до них. Сенаторы растаяли, смешавшись с лилово-серым дымом, парящим над масляным светильником.
— Друзилла! — Гай испуганно прижался к сестре. — Сенаторы хотят убить меня.
Друзилла пробормотала сквозь сон:
— Тебе померещилось. Постарайся заснуть, Гай.
— Нет! — он судорожно затряс головой. — Они столпились у постели и угрожали мне ножами!
Друзилла свесилась с постели и заглянула под ложе. Увидела лишь собаку, спящую на пыльном полу.
— Никого нет, — поднимаясь, заверила она. — Ты вспоминаешь слова Макрона. Это он напугал тебя ненавистью сенаторов. Не бойся: Макрон умер.
— Он оказался прав, — ладонью вытирая слезы, заметил Гай. — Сенаторы убьют нас, если мы поженимся. Старомодные глупцы считают нашу любовь ненормальной. Но мы обманем их!
— Как? — приподнявшись на локте, полюбопытствовала Друзилла.
— Я объявлю о твоей помолвке с двоюродным братом, Марком Эмилием Лепидом, — решил Калигула.
Друзилла сердито нахмурилась:
— Никогда я не выйду за глупого урода Лепида, — со злостью заявила она. — Для этого ты развёл меня с Кассием?
Калигула поспешно обнял её:
— Я не отдам тебя ни Кассию, ни Лепиду. Ты принадлежишь мне. Помолвка состоится лишь для отвода глаз.
— Поступай так, как считаешь нужным, — ответила Друзилла после длительного раздумия. — Я всецело доверяю тебе.
«Тиберий умер, Макрон умер, — подумал Гай, с головой укрываясь тёплым одеялом. — Тиберий Гемелл тоже умер. Мне некого бояться. Любой, угрожающий мне, погибнет в тот же миг. Откуда же этот дикий страх?»
Калигула, загибая пальцы, поимённо вспоминал своих противников. «Все они умрут, когда я придумаю для них соответствующую смерть!» — злорадно думал он. Императору нетрудно избавиться от врагов. А друзья? Разве императору, окружённому льстецами, трудно найти друзей?!
* * *Калигула вспомнил об Ироде Агриппе, которого выпустил из тюрьмы в первый месяц правления.
Агриппа не вернулся в Иудею. Жил в Риме с многочисленной семьёй. Снимал роскошный дом в богатом квартале. Кредиторы, прежде угрожавшие Ироду Агриппе долговой тюрьмой, теперь почтительно раскрывали перед ним кошельки. Знали, что новый император благоволит к иудею.
Гай Цезарь вступил в дом Агриппы, любопытно рассматривая неримскую обстановку. В нише атриума, где обыкновенно ставили фигурки Ларов, тускло поблёскивал светильник удивительной формы — с семью ветвями.
Ирод Агриппа выбежал навстречу императору, радостно потрясая воздетыми руками.
— Славься, Гай Цезарь! — воскликнул он по-латыни с почти незаметным акцентом. Агриппа хорошо владел языком величественного Рима, в котором провёл больше времени, чем в родной Иудее. Даже имя его было латинским. Внука царя Ирода назвали в честь Марка Випсания Агриппы, лучшего друга Августа и деда Калигулы.
Гай с удивлением осмотрел живописный наряд иудея. Поверх римской туники Агриппа набросил восточный халат, затканый золотыми нитями. Кудрявую голову покрывала круглая войлочная шапка, такая маленькая, что Калигула задумался: как она держится на макушке.
Агриппа поклонился на восточный лад, сильно перегнувшись в поясе, а не по-римски — лёгким движением головы. Калигула насмешливо потрепал тщательно расчёсанную бородку иудея.
— Блохи ещё не завелись?
— Насилу избавился от тех, которые прицепились в тюрьме, — смущённо признался Агриппа.
— Римляне поступают разумно, бреясь и коротко подстригаясь! — Калигула наставительно потряс пальцем перед крючковатым носом Агриппы.
Иудей вздохнул:
— Бритьё в моем народе считается мерзостью. Борода — украшение истинного мужа.
Калигула рассмеялся и подмигнул Агриппе:
— Покажи мне обещанные восточные соблазны! За этим я и пришёл.
Агриппа, не переставая кланяться, увлёк Гая в триклиний.
В триклинии иудея не стояли обеденные ложа. Мягкие подушки, большие и маленькие, горками валялись на ковре, в длинном мягком ворсе которого ноги тонули по щиколотки. Агриппа усадил Калигулу на ковёр и заботливо обложил его подушками. Гай с наслаждением растянулся на полу, прижавшись щекой к прохладному шёлку.
Агриппа, пристально глядя в лицо Гая, щёлкнул пальцами правой руки. Неслышно открылась боковая дверь. В триклиний гуськом вошли музыканты в полосатых халатах. Они расселись на возвышении, сплетя ноги удивительным образом. И заиграли на инструментах, неизвестных императору. Музыка, пронзительная и дребезжащая, поначалу неприятно удивила Калигулу. Немного привыкнув, он уловил в ней особый, пленительный ритм.
Соблазнительно колыхаясь, императора окружили танцующие девушки. Их лица были закрыты. Поверх блестящей ткани обворожительно подмигивали узкие чёрные глаза, щедро накрашенные сурьмой. Обнажённые тела прикрывали прозрачные набедренные повязки. Калигула протянул руку и развязно пощупал пышное бедро ближайшей танцовщицы. Отвечая императору, она сладострастно качнулась по направлению к нему.
— Они еврейки? — спросил Гай у Агриппы.
— Нет! — иудей изумлённо округлил маленькие чёрные глазки. — Две из Персии, остальные — аравийки. Еврейки голыми не пляшут. Они целомудренны. Иначе нельзя. Если женщину моего народа застанут с человеком, который ей не муж, забросают камнями до смерти.
— В Риме бы ввести такое наказание! — засмеялся Калигула. — Ни одной матроны не останется в живых!
Ирод Агриппа подобострастно вторил смеху императора.
— Цезарь! Позволь представить тебе мою верную супругу, Кипру, — попросил он.
Калигула милостиво кивнул. Агриппа отдал приказание на гортанном арамейском языке. Танцовщицы, повинуясь быстрому жесту господина, закутались в тёмные покрывала.
Вошла Кипра, некрасивая полная женщина в окружении пяти детей. Калигуле низко поклонились два мальчика-подростка с глазами живыми и чёрными, как у отца. Две девочки, десяти и пяти лет испуганно выглядывали из-за материнской спины. На руках Кипры плакал грудной младенец.
— Это моя младшая дочь, зачатая в ту ночь, когда ты повелел выпустить меня из тюрьмы, — игриво потирая ладони, объяснил Агриппа. — Я назвал её Друзиллой, в честь твоей благословенной сестры.
Кипра смущённо улыбнулась. От сладких воспоминаний румянец разлился по смуглому лицу женщины. Крупный мясистый нос портил её лицо, но большие чёрные глаза были прекрасны и смотрели на Ирода Агриппу с любовью и преданностью.
