Александр Дюма - Кровопролития на Юге
Первым наказанием для Кастане было то, что его заставили всю дорогу от Горе до Монпелье нести в руках голову Буайе. Сначала он решительно отказался, но тогда голову привязали за волосы к его запястью; он поцеловал ее в обе щеки и, превратив пытку в акт веры, принялся читать над ней молитвы, как над мощами мученика.
В Монпелье Кастане был подвергнут допросам и сначала отвечал, «что у него не было никакого дурного умысла и он вернулся в свои края, поскольку ему было не на, что жить в Женеве». Но его принялись пытать, и мучения были столь невыносимы, что, несмотря на все свое мужество и выдержку, он был вынужден сознаться, что «имел заранее обдуманное намерение ввести в Севенны, через Дофине или морским путем, войско реформаторов вместе с офицерами; в ожидании этого подкрепления, заранее послали эмиссаров, коим поручалось поселить в умах стремление к бунту, и сам он был одним из этих посланцев; Катина, по всей видимости, уже вернулся в Лангедок или в Виваре с тою же самою целью, с большими деньгами, каковые дали ему иностранцы, чтобы он их раздал, а следом за ним должны были явиться еще более значительные лица».
Кастане был приговорен к четвертованию живьем. Перед казнью в тюрьму к нему пришли аббат Тремонди, кюре собора Богоматери, и аббат Пломе, каноник главной церкви епископства, дабы в последний раз попытаться его обратить, но он даже не пожелал с ними разговаривать. Они не стали терять даром время и поспешили к эшафоту, чтобы ждать его там. Завидя их, Кастане испытал, казалось, большее отвращение, чем при виде орудий пытки; палача он назвал братом, а обращаясь к обоим духовным лицам, крикнул: «Убирайтесь от бездны отверстой, вы, саранча! Что вам тут надо, проклятые искусители? Я хочу умереть в той вере, в какой родился. Оставьте меня, ханжи, оставьте меня». Однако оба аббата не двинулись с места, и Кастане умер, изрыгая проклятия не на колесо, не на палача, а на двух священников, которые в миг его смерти своим присутствием отвратили его мысли от того предмета, на который им должно было устремиться.
Валетта приговорили к повешению; его казнили в один день с Кастане.
Вопреки показаниям Кастане, сделанным еще в марте, прошел месяц, а о новых происках или возмущениях не было ни слуху ни духу. Но 17 апреля, около семи часов вечера, г-н де Бавиль получил сообщение, что в Монпелье объявились несколько рубашечников, вернувшихся из чужих краев, однако никто не мог указать дом, где они укрываются. Г-н де Бавиль сообщил об этом герцогу Бервику, и оба они отдали распоряжение обыскать дома, хозяева которых, по их мнению, способны дать приют недовольным.
В полночь привели в готовность войска, которые удалось собрать: то были двенадцать отрядов полицейской стражи и солдат, во главе коих стояли надежные люди. Военный губернатор Дюмен указал каждому кварталы, какие надлежало осмотреть, и в половине первого пополуночи все разом вышли из ратуши, шагая молча и повинуясь знакам своих начальников, потому что им строго-настрого было приказано избегать всякого шума.
Первые обыски ничего не дали; напрасно было перерыто несколько домов, но наконец Жоссеран, прево епархии, вместе с капитаном городского ополчения Вила вошли в один из домов, доставшихся им на долю, и нашли там трех мужчин, спавших на циновках, постеленных на полу. Прево разбудил их, спросил, кто они такие и что делают в Монпелье; а поскольку разбуженные отвечали не вполне уверенно, он приказал им одеться и следовать за ним.
Один из этих троих был Флессьер, дезертир из фимарсонского полка, осведомленный о подробностях заговора больше всех; второй Гайар, по прозвищу Немец, в прошлом солдат полка Эно, а третий — Жан Луи, по кличке Женевец, дезертировавший из полка Куртена.
Флессьер, который был у них за главного, рассудил, что сдаться безо всякого сопротивления было бы для него великим позором. Итак, он сделал вид, что повинуется прево, а сам, нагнувшись за своей одеждой, лежавшей на сундуке, нашарил под ней два пистолета и зарядил их. По щелканью затворов прево догадался о том, что происходит, и, бросившись на Флессьера, схватил его сзади в охапку. Тогда тот, не имея возможности повернуться, выбросил руку назад и выстрелил из пистолета поверх плеча прево, которому пуля лишь слегка опалила волосы, однако ранила в руку слугу капитана городского ополчения, державшего фонарь. Но тут Жоссеран, поскольку Флессьер пытался выстрелить еще раз, ухватил его за запястье руки, сжимавшей пистолет, а другой рукой выстрелил ему прямо в голову.
Покуда Жоссеран и Флессьер боролись, Гайар накинулся на Вила, стиснул его в руках и, за неимением оружия, стал толкать к стене, чтобы размозжить ему голову, но когда грянул выстрел Флессьера, он заметил, что раненный в руку слуга капитана Вила выронил фонарь, который упал на пол и почти погас; и вот Гайар понадеялся, что в темноте ему удастся бежать, и, внезапно выпустив своего противника, бросился к двери. К несчастью для него, у обоих выходов, которые вели на две улицы, были поставлены стражники и солдаты; от неожиданности они дали ему беспрепятственно миновать одну из дверей, но затем стражники, видя полуодетого человека, убегающего во всю прыть, бросились за ним и выпустили в него несколько пуль из ружей, одна из которых нанесла ему рану, хоть и легкую, но все же замедлившую его бегство, так что его тут же догнали и схватили. Он немедля был доставлен в ратушу; туда же принесли труп Флессьера.
Жану Луи Женевцу тем временем повезло: покуда происходили две стычки, о которых мы сейчас рассказали, он незаметно подобрался к окну, отворил его и выскочил на улицу, а там, сразу свернув за угол дома, исчез, словно тень, из виду у солдат и стражников, стороживших двери. Он долго блуждал по улицам от перекрестка к перекрестку; случай привел его на берег Пуасоньеры, где он увидел нищего, спавшего у тумбы. Он немедля разбудил его и предложил поменяться одеждой. Поскольку платье у него было новехонькое, а нищий, напротив, одет в лохмотья, тот решил, что прохожий над ним потешается, но Жан Луи настаивал, и тот понял, что он не шутит. Обмен был тут же произведен, и два шутника расстались, весьма довольные друг другом. Жан Луи добрался до городских ворот, собираясь выскользнуть из них, как только их отворят, а нищий, в свой черед, поспешил прочь от незнакомца, опасаясь, как бы тот сразу не раскаялся в совершенном обмене.
Но приключения этой ночи были еще далеко не окончены. Нищего задержали, опознав платье Женевца, и привели в ратушу, где ошибка была обнаружена. Женевец же шел по темной улице и заблудился, как вдруг увидел, что навстречу ему идут трое с фонарем; он приблизился к ним, дабы воспользоваться их светильником, но человек, несший фонарь, был как раз слуга капитана Вила, тот самый, которого ранил Флессьер и который шел теперь на перевязку. Женевец хотел отступить, но было уже поздно: слуга его признал; Женевец попытался убежать, но раненый вскоре его догнал и несмотря на то, что одна его рука была прострелена, проворно ухватил беглеца другою, да притом еще и закричал во все горло: «На помощь!» — так что двое его спутников тоже подскочили и вцепились в Женевца. Его тут же повели в ратушу, где препроводили к герцогу Бервику и г-ну де Бавилю, ожидавшим результатов этого ночного предприятия.
Едва пленник предстал перед ними, как, воображая себя уже повешенным, что было, впрочем, вполне простительно, учитывая, что в те времена люди были скоры на расправу, он упал на колени и признался в том, кто он таков и что привело его в ряды фанатиков; далее он добавил, что примкнул к ним не добровольно, а по принуждению, и в случае, если ему сохранят жизнь, готов сообщить крайне важные сведения, которые помогут задержать главных заговорщиков.
Предложение было чересчур заманчиво, а жизнь того, от кого оно исходило, представляла слишком малую ценность, и герцог Бервик с г-ном де Бавилем не стали долго торговаться: маршал и интендант поклялись Женевцу честью, что в случае, ежели его признания и в самом деле окажутся так важны, сохранят ему жизнь; на этих условиях сделка совершилась, и Женевец показал нижеследующее:
«Из чужих краев поступало множество писем, в коих злоумышленникам в нашей провинции сулили великую поддержку людьми и деньгами, а посему они затеяли обширный заговор с целью раздуть новый мятеж; эти письма, а также другие послания, приходившие со всех сторон, внушали надежду на то, что г-н де Мирмон, последний принц-протестант из дома Бурбонов, приведет на подмогу пять-шесть тысяч человек, вместе с которыми прибудет по морю сам и высадится в Эг-Морте или в порту Сета; в то же время через Дофине прибудут две тысячи бородачей или реформатов, которые присоединятся к войску сразу после высадки.
Понадеявшись на это, Катина, Клари и Жонке покинули Женеву, вернулись во Францию, присоединились к Раванелю, обошли втайне уже четыре епархии, зараженные духом фанатизма, все там подготовили, устроили склады пороха и пуль, а также прочих боеприпасов и продовольствия, а кроме того, завербовали всех своих знакомых, кто по возрасту годен под ружье; вдобавок был составлен список, в коем значилось, сколько причитается деньгами или натурой с каждого города, городка или селения в пользу лиги божьих чад; таким образом, предполагается, что в наличии есть уже от восьми до десяти тысяч человек, готовых выступить по первому знаку; кроме того, было решено, что восстание вспыхнет одновременно в разных местах, люди распределены по городам и деревням, и всем даны точные распоряжения, кому что делать. В Монпелье сотня наиболее решительных мятежников подожжет разные кварталы, дома заядлых католиков; тех, кто будет тушить пожары, станут убивать; с помощью реформатов перережут гарнизон, овладеют цитаделью, захватят герцога Бервика и г-на де Бавиля; в Ниме, Юзесе, Але, Андюзе, Сент-Ипполите и Сомьере проделают то же самое; над этим заговором трудятся уже около трех месяцев, причем заговорщики, дабы их не разоблачили, обращаются только к тем, в чьем содействии заранее уверены; ни одной женщине, ни одному более или менее ненадежному лицу этой тайны не доверили, но, напротив, толковали о деле лишь в самых тесных собраниях, ночами, в немногих загородных домах, куда допускались только те, кто знал пароль; короче говоря, всеобщее восстание и одновременное исполнение всех замыслов назначено на 25 число апреля».
