Александр Струев - Царство. 1951 – 1954
— Пропуск надо изъять.
— Не отдает, говорит, без пропуска на работу не пустят. Если скажете, силой отберем.
Коменданта Кремля Брусницына на месте не было, Хрусталев в настоящее время был за него. Он не хотел брать на себя решение по Истоминой, хотел дождаться начальника, чтобы именно начальник сказал, как действовать, но Брусницын не возвращался.
«А если ее увидит кто? Если вступиться? А если она наговорит не пойми чего?» — тер голову заместитель коменданта.
— Веди ее ко мне! — сняв трубку, велел Иван Васильевич.
В разгар очередной эмгэбэшной чистки Хрусталев уцелел, не угодил в тюрьму, а ведь верхушку Главного управления охраны пересажали. И хотя многие были ни в чем не повинны — основания нашлись. «Если захотеть, то и до уличного столба можно докопаться!» — эта нехитрая истина известна не только работникам госбезопасности. На когда-то неприкасаемых, а теперь отданных следствию генералов заводились дела, вершились приговоры. Сталин не пощадил ни преданного, как пес, Власика, ни ставшего тенью генсека Поскребышева, и старательного министра госбезопасности Абакумова били смертным боем и держали в одиночке в наручниках и кандалах. В 1951 году Хрусталев работал заместителем начальника 1-го управления охраны, после того как изничтожили его начальников, и он должен был загреметь на нары. Но сложилось иначе: в самый разгар расправы Хрусталев, сопровождая сталинскую дочь Светлану и ее детей, находился на Черноморском побережье. На море пробыл все лето. Светлана Иосифовна отзывалась о Иване Васильевиче положительно. Хрусталев прямо-таки сдружился с маленьким Иосифом, строил с ним песочные города, катал мальчика на детской машине, сажал на плечи. Иосифу особенно нравилось ездить «верхом». Наблюдая за радостью сына, Светлана против подобных затей не возражала.
Эти обстоятельства, про которые регулярно сообщали в рапортах присматривающие за Аллилуевой, не позволили новому министру Игнатьеву тронуть генерала. Направив докладную вождю, министр госбезопасности не получил насчет Хрусталева карательного распоряжения. Хрусталева, хоть он изначально значился в черном списке, вывели за скобки расследования по Главному управлению охраны, но показания на попавших под пресс сослуживцев ему давать пришлось. Восемь раз он ездил в Следственное управление МГБ, холодея от ужаса, садился под слепящую лампу напротив хилого подполковника Мухина и отвечал на малоприятные вопросы. Всякий раз, покидая страшное учреждение, Хрусталев несказанно радовался: ведь прямо из Следственного, по крайней лестнице, уводили несчастных в подвал, в камеру.
И вдруг как пушечный выстрел — назначение начальником охраны сталинской дачи! Может, из-за поездки на юг он совершил такой головокружительный кульбит? Товарищ Сталин собственноручно вписал его фамилию в список тех, кто должен остаться при нем. Однако после смерти генералиссимуса из изъятых бумаг следовало, что Хрусталева оставили при Сталине по указанию ныне опального Игнатьева. Сразу после сталинской кончины Иван Васильевич был вызван к Берии и лично дал объяснения, каким образом очутился в Волынском. Хорошо, что Хрусталев когда-то служил и у него. Ивана Васильевича не отправили в Мурманск, не послали во Владивосток, не усилили им секретный Челябинск или далекий Анадырь, где наверняка бы нашлось место заместителя начальника областного управления. Некоторых, в прошлом высоких, чинов кремлевской охраны именно туда и сдвинули, а его — нет, оставили в покое.
Штат сталинской дачи расформировали. Чтобы меньше ходило по столице плаксивых лирических сказок о непогрешимом вожде, бывших при Сталине решено было услать за тридевять земель. Кого-то уволили в запас, предусмотрительно отобрав подписку о неразглашении. Лаврентий Павлович выпустил из тюрьмы арестованных при Абакумове и Игнатьеве эмгэбэшников, тех, кто работал в органах еще при нем, и заполнил ими руководящие должности, а Хрусталева назначили на должность, с которой он когда-то начинал, — заместителем коменданта Московского Кремля.
Хрусталев сидел в служебном кабинете, не кабинете, а скорее каморке, комната эта была меньше, чем у заведующего кремлевской столовой. После просторного кабинета на «ближней», где молодцеватый генерал больше года исполнял обязанности начальника охраны, этот крохотный кабинетец казался насмешкой. Однако и в Кремлевской комендатуре подтянутый военный принялся работать на совесть. Хорошо, с Брусницыным, у которого он оказался замом, не испортил в прошлом отношений, это позволило удержаться на плаву. Будучи молодым офицером, Брусницын работал у Ивана Васильевича в подчинении, и пока первые лица кремлевской охраны обслуживали Сталина, незаметно вырос до полковника, одно время был завгаром, потом командовал Кремлевским полком, а после игнатьевской чистки оказался на мало что значащей до марта 1953 года должности коменданта Московского Кремля. Недавно эта должность стала генеральской и весьма ответственной. В новую команду Хрусталев вписался, и тут этот нелепый случай на проходной! Как не нужен ему прокол!
Иван Васильевич встретил Валю в дверях.
— Присядь! — он указал на стул.
— Мне к товарищу Берии попасть надо, к Лаврентию Павловичу! — проговорила женщина и только потом поздоровалась: — Здравствуйте, товарищ генерал!
— Присядь, присядь! — Хрусталев взял ее за плечи и насильно усадил.
Она порывалась встать.
— Два дня я Василия Иосифовича прождала, а его — нет! Сказали — арестовали.
— Да, Валя, арестовали!
— Это неправильно, это ошибка!
— Органы разберутся!
— Я хочу, чтобы поскорее разобрались!
— Разберутся!
— Васенька же сын Иосифа Виссарионовича, не забыли про это?!
— Кто ж этого не знает!
— Как же так? — всхлипнула женщина. — Это недоразумение, ошибка! Лаврентий Павлович наверняка не знает, он бы первый возмутился!
— Знает Лаврентий Павлович, — вымолвил генерал.
— Не может быть! Лаврентий Павлович такого бы беззакония не допустил, он Васеньке самый близкий человек. И Георгию Максимовичу ничего не известно, я уверена. Разве бы он позволил?!
— И он в курсе.
Женщина вся обмякла, посмотрела на генерала полными слез глазами:
— Правду говорите?!
— Правду.
— И они… ничего?
— Они думают.
Валя онемела.
— Думают… — несчастно повторила она. — Получается, Вася враг?
— Скорее не враг, — уклончиво ответил Иван Васильевич.
— Он не может быть врагом, никак не может!
— Да, не может.
— За что ж его держат?
— Пройдет пара дней и все образуется.
— Образуется? — с надеждой пролепетала Валечка.
— Все будет хорошо. Ты пока иди домой, дух переведи.
— У меня нет дома. Я у товарища Сталина жила.
— Верно. Получается, некуда тебе идти?
— Некуда.
— А может, к Свете?
— К Свете?
— Да. К Светлане Иосифовне.
— Не знаю.
— Я ей позвоню.
— К товарищу Берии я попаду? — снова подала голос женщина.
Хрусталев говорил с Валентиной, а сам нервно перебирал карандаши, которые вынул из металлического стакана, катал их, опять ставил в стакан, снова вынимал и снова собирал. Что сказать ей, как объяснить, что времена переменились? Что с ней вообще делать?!
— Меня товарищ Берия примет?
— Что ты ему скажешь? Что?! С Василием Иосифовичем скоро выяснится, тогда придешь спрашивать.
— Тут опоздать нельзя! Ни в коем случае!
— Успокойся, Валечка!
Сидя на стуле, Валя тихо раскачивалась из стороны в сторону, так, как будто ветер качает высокое дерево. Хрусталев насел на телефон и наконец дозвонился до Светланы Иосифовны. Светлана говорила твердо, только когда он рассказал про Валентину, которая пришла в Кремль заступаться за Василия, голос дочери Сталина чуть дрогнул.
— Дайте Вале трубку! — попросила она.
— Валюша, приезжай ко мне, я тебя жду!
Прямо в трубку Валя расплакалась, но ехать согласилась. У Хрусталева словно гора с плеч упала. Он сам довез ее до «Ударника» и с рук на руки передал Светлане Иосифовне.
19 мая, вторник
Баня была натоплена докрасна.
— Как там?
— Пекло, Николай Александрович! — отрапортовал адъютант. — Давайте я поддам, а потом пар опущу, чтобы пробрало, как вы любите?
— Сходи, поддай, Сережа, пролей баньку, а мы с Никитой Сергеевичем пока на терраске посидим, потолкуем.
Адъютант понимающе кивнул.
— Но сперва организуй коньячок, закусочку, а после с Андрюшкой сами в баньку бегите, — позволил маршал, усаживаясь на длинную скамью перед столом.
Булганин расслабил галстук, а потом вообще стянул его и повесил на спинку скамейки. Он наполовину расстегнул рубашку и обернулся к Никите Сергеевичу:
— Хорошо как!
Весна стояла в разгаре, сочная, радостная, последние майские деньки. Отцветала вишня, вот-вот засинеет-забелеет вдоль дорог неповторимая, завораживающая взгляд сирень. Хрущев уселся рядом с Булганиным, предварительно, чтобы не помять, отодвинув в сторону его нарядный галстук, и уставился на подступивший лес. Юная, набирающая силу поросль лезла со всех сторон, распускалась, раскрывалась, благоухала. Они долго смотрели на это неудержимое буйство природы и молчали. Дело близилось к вечеру. Хрущев чуть пододвинулся, уступая место суетливому булганинскому адъютанту, который накрывал на стол. Николай Александрович с одобрением посматривал на своего Сережу, наблюдая, как тот прилежно расстилает вышитую фиолетовыми цветочками скатерть, расставляет тарелки, рюмки, режет сало, раскладывает колечками пахучую украинскую колбаску, выкладывает в отдельную мисочку копченую рыбку, открывает маринованные маслята и, наконец, откупорив коньяк, бережно разливает, не проронив на скатерть ни единой капельки. Министр Вооруженных Сил одобрительно кивал.
