Александр Струев - Царство. 1951 – 1954
— Ничего не чувствую! — ухватившись одной рукой за гранитный парапет, а другой — за расторопного коменданта Кремля, проворчал он.
Бережно поддерживая председателя правительства, комендант Кремля осторожно прошел с Георгием Максимилиановичем самые трудные четыре шага, потом, слава Богу, ходьба пошла веселей.
— Весь зад отсидел. Ну стулья! — прихрамывая, жаловался Маленков.
— Расходитесь, — сюсюкал предупредительный Брусницын. — Иосиф Виссарионович на стульчик никогда не ругался.
Сразу после парада Берия уехал, пообещав к восемнадцати быть в Георгиевском зале, где давали государственный прием.
— Василий с дачи сбежал, — сообщил Хрущеву Букин.
— Как сбежал? — остолбенел Никита Сергеевич.
— Уехал.
— А пост?!
— На чужой машине удрал. К нему динамовский вратарь Алексей Хомич заезжал. Василий на заднем сиденье его «Победы» пристроился и плащом накрылся.
— Вот ротозеи, неужели такой простой хитрости предвидеть не могли?! Куда он поехал?
— Неизвестно, — потупился Букин.
— Сейчас напьется и наделает делов! Когда разыщут, чтоб глаз с него не спускали! Спасибо на Красную площадь пьяный не приперся, вертеп перед иностранцами не учинил! Все-таки надо мне с ним поговорить! — мрачно заметил Никита Сергеевич. — А Светлана что?
— Светлана Иосифовна в порядке, все тихо, культурно. На парад приходила, ни с кем особо не разговаривала. С министром путей сообщения поздоровалась, и с товарищем Фурцевой пару слов…
— Светланка обстановку понимает, а этот вертопляс! — с сожалением махнул Хрущев. — Ладно, ищите дурня!
— Бериевские уже ищут, — отрапортовал Букин.
— Эти найдут! — вздохнул Никита Сергеевич. — Нам, Андрюша, к шести надо в Кремль вернуться.
— Зачем я с тобой поеду? Не хочу, сам поезжай! — спорила с мужем Нина Петровна.
— Нужно, Ниночка, нужно! Этот прием для нас важен, первый прием без Сталина, понимаешь? Хочу, чтоб обязательно ты со мной пошла.
Нина Петровна хмурилась.
— И надеть что, не знаю.
— Тебе все хорошо!
— Нет, Никита! Там женщины будут красивые, в дорогих нарядах, в украшениях, а я?
— Ты у меня самая любимая и самая красивая! — беря жену за руку, приговаривал Никита Сергеевич.
— Скажи, что надеть? Вот это темное платье подойдет?
— Подойдет.
— У меня, Никита, ни серег нет, ни колец! — вздыхала Нина Петровна.
— Да кому они нужны, кольца! Мы же на праздник солидарности трудящихся идем, а не на смотрины! — развел руками Никита Сергеевич.
— Есть у меня брошка с жемчугами, ты на тридцатилетие подарил, помнишь? Может, ее надеть?
— Надень! — согласился супруг. — Иди, я тебя поцелую, моя родненькая!
Он обнял жену и бережно, как любимую дочку, поцеловал.
— Значит, едем? — Глаза его светились.
Нина Петровна больше не сопротивлялась.
— Как на параде было? — спросила она.
— Как обычно, только порядка нет. Я имею в виду не сам парад, а нас на правительственной трибуне. Неясно, кто теперь главный. Всем понятно, что главный Берия, но каждый подразумевает, что вроде и он главный.
— И ты так думаешь?
— Ничего я не думаю! Я работаю, ты ж меня знаешь. Может, мне темный костюм одеть?
— Надевай. Давай-ка Люба его прогладит, и ботинки возьми новые, лаковые.
— Будем с тобой как принц с принцессой! — глядя в зеркало и приложив к груди пиджак, заулыбался Никита Сергеевич.
Кузнецкий мост был оживленной улицей. Пьянющего Василия Сталина под руки вывели из ресторана «Берлин», с огромным трудом посадили в легковую машину МГБ, окна которой были наглухо зашторены, и повезли за город.
— Куда везете, б…ди? — промычал генерал. — Арестовали?!
— Успокойтесь, Василий Иосифович, домой везем.
— Убить меня захотели, как отца?! Не выйдет! — попытался вырваться Сталин. — Сейчас вас отпи…жу!
Офицеры железной хваткой зажали хулигана с двух сторон.
— Сидите тихо, товарищ генерал!
Василий Сталин слюняво всхлипывал.
— Пустите, пустите, гады! Ну, пустите, пожалуйста!
— А вы драться не будете?
— Не буду.
— Обещаете?
— Обещаю.
Сопровождающие ослабили хватку, в этот момент генерал изо всех сил рванулся, пытаясь вывернуться. Одна рука его высвободилась, и он с размаха въехал кулаком по затылку водителя. Водитель потерял сознание. Оставшись без управления, машина стала уходить вправо, на полном ходу ударилась о тротуарный бордюр, отскочила, в нее с визгом врезался шедший в крайней полосе грузовик. «ЗИМ», теряя скорость, перескочил гранитный парапет, наскочил на вековую липу, мотор забухтел и затих. Василий Сталин сумел освободиться и, метнувшись в распахнувшуюся при ударе дверь, побежал вдоль дороги.
— А-а-а-а!!! — орал он, убегая в расстегнутой шинели. — А-а-а-а!
Когда его снова схватили, заволокли в машину и крепко стянули руки ремнем, он уже не ругался. Под глазом у генерала наливался лиловый синяк, сукровица кровавыми соплями сочилась из распухшего носа.
— Пришлось е…нуть, а то бы ушел, — извиняющимся голосом пробормотал капитан госбезопасности, обращаясь к начальнику.
— Правильно сделал. У нас приказ — задержать!
— Доберусь до вас, до волков, тогда попляшете! — угрюмо грозил пьяный Василий Иосифович. Голова у него кружилась.
— Сиди, молчи! — зло сказал майор.
— Скажу отцу… — выдавил Василий.
— Отцу! — ухмыльнулся майор и тихонько докончил: — На том свете скажешь!
Генерал неудачно плюнул, коричневая от крови слюна раскисала на лацкане парадного кителя.
— Волки бериевские…
Машины Хрущева пронеслись по Арбату, выскочили к дому Пашкова и с нарушением правил дорожного движения, оставляя по правую руку Большой Каменный мост, въехали в Спасские ворота Московского Кремля. Регулировщики в белоснежных парадных рубашках взяли под козырек.
— Вот мы и в Кремле! — обнимая жену, проговорил Никита Сергеевич.
Десятилетиями в Кремле не делался ремонт, но Георгиевский зал выглядел торжественно и величаво. Парадность зала поражала — высоченные вызолоченные стены терялись в стремительной легкости сводчатого потолка. Гармоничность пространства подчеркивали невесомо парящие над головой, искрящие хрусталем золотые купола люстр. Небывалая свежесть воздуха при таком плотном скоплении людей была приятной неожиданностью. Умели же цари строить! На праздничный прием многие пришли с женами. Члены Президиума держались особняком, собравшись за специально сервированным, чуть в отдалении, столом. Центральное место занял сверхсерьезный Маленков с худосочной чопорной супругой; сразу за ним сидел высокомерный Берия; с другого края от Маленкова красовался безукоризненный, точно с картинки, министр Вооруженных Сил Булганин, по случаю праздника одетый в парадную маршальскую форму; напротив председателя правительства устроился Вячеслав Михайлович Молотов — олицетворение прозорливости и мужества; наклонившись к миловидной пухленькой дочке, почти заслонив невысокого Анастаса Ивановича Микояна, который, как всегда, был прост и улыбчив, сидел Каганович, седовласый Климент Ефремович Ворошилов устроился с самого края. Неприветливый, колючий Каганович сел на самом краю. Именно к этому столу, на который были устремлены сотни любопытствующих взоров, и проводили Никиту Сергеевича с супругой. Хрущевым досталось место по соседству с Лаврентием Павловичем.
— Рад тебя видеть, Никита Сергеич! Нам с тобой надо чаще бывать на людях, — заметил Берия. — Шампанского? — обратился он к Нине Петровне.
— Спасибо, я не пью!
— Вы не пейте, пригубите, и все. На приемах главное — вовремя чокаться, — разъяснил Лаврентий Павлович и протянул Нине Петровне фужер.
Где-то в стороне ненавязчиво звучала музыка.
— Слышал, что Васька вытворил?
— Слышал, — отозвался Хрущев.
— Гаденыш! Не знаю, что с ним, засранцем, делать. Весь в папу, дерзкий, вздорный, только один минус — не папа! — сощурился министр. — Да и папа под конец жизни, мягко говоря, поднадоел.
Рядом с центральным расположились еще два привилегированных стола — справа и слева. Один заняли поражавшие необъятными золотыми звездами и широченными красными лампасами отважные адмиралы и бравые маршалы, усыпанные искрящимися боевыми наградами. Другой занимало осанистое руководство Министерства внутренних дел и госбезопасности, на этот раз, по примеру начальника, одевшее штатское, но выглядевшее гораздо солиднее, чем маршалы и адмиралы.
— Козырные! — скосившись на энкавэдэшников, определил академик Лысенко.
— Слово имеет председатель Совета министров товарищ Маленков!
В зале раздались аплодисменты. Берия хлопал вальяжно, поощрительно, словно позволяя Маленкову выступать. Присутствующие подстраивались под него — захлопал Лаврентий Павлович, и они захлопали, перестал хлопать — и они перестали. Маленков развернул бумажку и начал читать.
