Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
И, лишь возвратившись перед рассветом в терем и отведя на конюшню своего Белоцвета, Святослав расседлал его, похлопал на прощание по шее и, наклонившись, доверительно шепнул коню:
– А ведь она не любит Олешу, так-то, брат!
И опять засмеялся.
Глава 7
Волшебный полёт
Прошло несколько дней. Овсена, с утра затеяв стирку, вышла полоскать бельё в Непре. Бельё и так было чистое, однако Овсена, как и многие другие женщины, ходила полоскать его в речной воде, поскольку оно тогда пропитывалось необычайной свежестью и долго хранило приятный запах.
Дом кузнеца Молотило стоял на самом краю Подола, дальше начинался лес. Здесь река делала небольшой изгиб, образуя уютную тихую заводь. В этой заводи, пройдя по мосткам, и полоскала бельё Овсена, целиком погрузившись в раздумья.
После праздника Великих Овсеней она была сама не своя – то вдруг умолкала не вовремя, то становилась говорливой и весёлой, а то впадала в задумчивую печаль. Мать Молотилиха, заметив перемену в дочери, ворчала:
– Таки закрутил тебе голову Олеша, добился своего, оглашенный! Да и то сказать, три года липнул, что тебе банный лист. Может, так оно и лучше? – Потом, подумав ещё, возражала самой себе: – Как бы не хуже стало от его упорства, синица не пара орлу, высоко летающему!
Она тяжко вздыхала, всплёскивала руками и принималась за прерванную работу, заканчивая разговор обычным:
– Делай как знаешь, дочка, как сердце подсказывает!
Кто-то уже во второй или третий раз окликнул Овсену по имени, прежде чем она вышла из задумчивости и обернулась на зов. А обернувшись, так и замерла от неожиданности и растерянности, будто поражённая внезапно грянувшим громом. Бельё выскользнуло из рук и, медленно поворачиваясь, стало отплывать от мостков, погружаясь в речные струи.
У желтеющих кустов, держа в левой руке поводья чудного белого коня, стоял Святослав.
Овсена слегка тряхнула головой и невольно сделала движение рукой, как бы прогоняя нежданно возникшее марево. Потом зажмурила очи и вновь открыла их. Князь, как и прежде, стоял на том же месте, поблёскивая синими пронзительными очами.
– Гляди, Овсена, стирка твоя Русалкам с Водяным достанется, погоди!
Набросив повод на сук полузатопленной коряги, Святослав вырвал один из воткнутых у берега рыбацких шестов и, подойдя к краю мостка, ловко подцепил уплывающую одежду. Холодная вода струйками полилась на мосток.
Овсена, до того стоявшая, будто окаменев, теперь слишком быстро кинулась снимать свисающую с шеста сорочку, совершая при этом много суетливых и лишних движений. Неожиданно она поскользнулась на мокрых брёвнах и, беспомощно взмахнув руками, ойкнула и стала падать.
Заученные мышцы Святослава, привыкшие к мгновенному боевому выпаду, сработали молниеносно, даже скорее, чем разум. Шест полетел вправо в воду, а левая рука подхватила падающую Овсену. Однако Святослав и сам не устоял на мокром мшистом бревне и потерял равновесие. В последний момент, уже падая, он успел левой ногой оттолкнуться от мостков, и вместо падения на твёрдый настил они плюхнулись в неглубокую – по пояс – воду.
Овсене показалось, что всё происходит будто во сне, медленно-медленно. Сначала ощутила, как железная, похожая на отцовскую рука бережно, но уверенно подхватила её, и от этого стало жарко, кровь горячей волной ударила в виски. Потом они не падали, а летели, и рука ни на миг не отпускала её. Овсена даже не почувствовала холода осенней воды, она только ощущала сильную руку и мощную грудь. Она всё видела и чувствовала, однако не до конца, даже после холодной купели, верила, что всё это происходит в яви. Слишком часто подобное виделось в грёзах!
Конь Святослава вздрогнул от окативших его холодных брызг и недовольно замотал головой, настороженно глядя на людей, занятых непонятными ему действами.
Святослав, не выпуская Овсену из рук, подхватил её удобнее и понёс к берегу. Миновав камни, он остановился, но не спешил опускать девушку на песок, а она, прикрыв очи, не шевелилась, боясь, что чудный сон сейчас закончится. Мокрая одежда резче очертила ладную стройность Овсены, и Святослав, не удержавшись, вдруг наклонился и поцеловал её в упругие уста. Гибкое тело девушки напряглось, очи распахнулись, как глубокие криницы, – в них не было ни возмущения, ни упрёка, а только немой вопрос о затаённом счастье, в которое она боялась поверить. Затем, слегка смутившись, она выскользнула из объятий.
– Одежду надобно выкрутить, течёт ведь! – отчего-то хриплым голосом произнёс Святослав.
Овсена только кивнула и, зайдя за куст, с трудом начала стягивать мокрое платье. Святослав, скосив очи, видел, как поверх куста мелькнули её руки, потом точёное плечо, а затем сбоку показалась длинная коса, из которой девушка, наклонившись, отжимала воду.
Святослав снял сапоги, а потом привычно и сноровисто стал управляться с рубахой и портами.
«Он телом на дядьку Кореня смахивает», – подумала Овсена, невольно подглядывая через ветки. Фигура Святослава, отточенная до совершенства воинскими упражнениями, источала неистребимую решимость и силу, и Овсена, мысленно запрещая себе, всё же задержала очи на обнажённом князе дольше дозволенного.
Конь Святослава заржал, напоминая о себе, и князь, одевшись, подошёл к нему и привычно потрепал по шее. Тот в ответ ткнулся умной мордой в плечо хозяина. Святослав сдёрнул наброшенный на коряжину повод, вскочил в седло и повернулся к вышедшей из-за куста Овсене.
– Вечером у Ярилиной рощи, там, где сдвоенный дуб! – сказал он и пришпорил своего чудо-коня.
Весь день Овсена была молчалива и удивительно покладиста. Не перечила матери, ловко и быстро исполняла всё, что та скажет, лишь иногда улыбалась про себя, будто озарялась внутренним сиянием.
А Святослав в этот день был необычайно оживлён и весел, не так строго спрашивал с темников, а перед вечером и вовсе исчез из Ратного Стана, перепоручив всё Горицвету. С собой прихватил двухслойный плащ, а также кожаную суму, где, завёрнутые в чистую холстину, у него были припасены разные сласти из терема, к чему он прежде был равнодушен.
К условленному месту встречи подоспели почти одновременно. Едва Овсена пришла и огляделась, как услышала стук конских копыт, а потом и увидела знакомую фигуру всадника на белом коне, за которым бежал, привязанный к седлу, восхитительный конь золотистой масти.
– Будь здрава, прекрасная дива! – весело произнёс князь и спешился.
Они пошли рядом по тропе. Усталый лик Хорса клонился к земле, прозрачная позолота окутывала кусты и деревья, и мягкость осеннего предвечерья вливалась в души каким-то особенным состоянием – тихим и торжественно-чистым. Тропа постепенно сужалась, и они уже шли, то и дело касаясь друг друга плечами, и каждое такое прикосновение заставляло замирать сердце Овсены.
Вдруг Святослав, шедший на полшага сзади, свободной правой рукой обнял её и стал осыпать шею неистовыми поцелуями. Овсена, ошеломлённая неожиданным напором, отстранилась, но Святослав отпустив повод коня, свёл вокруг неё обе руки в замок, заключив девушку в железные тиски объятий и продолжал ласки. На какой-то миг, кроме нежности, она почуяла в нём иную силу – силу животной страсти. Сердце бешено заколотилось и словно провалилось куда-то. И в этот самый миг она сделала то, чего сама от себя не ожидала. Чуть поведя бёдрами вправо, она молниеносно ввинтила свой острый левый локоток в точку груди Святослава, называемую солнечной. Князь охнул, и руки его сами собой опустились. Удар был столь неожиданным и точным, что у бывалого воина перехватило дыхание. Чтобы восстановить его, Святослав привычно выдохнул струю воздуха, с напряжением пропуская её сквозь губы. Опомнившись, с удивлением спросил:
– Кто научил тебя таким ударам, Овсена? У меня в очах аж зори тёмные замерцали!
– Отец меня сызмальства учил, как за себя постоять, – призналась Овсена. А затем продолжила, блеснув очами: – И спуску я никому не давала, и тебе, княже, не позволю… Ишь, чего удумал – силушку свою применять…
Овсена говорила, а у самой внутри всё дрожало и кипело. «Что ж это я говорю, что делаю? Сколько я грезила о нём, сколько ласкала во снах и не надеялась наяву. А теперь он пришёл, а я что же?»
Мысли вихрем проносились не только в голове, но пронзали, казалось, всё тело.
Святослав помолчал, потом вздохнул и смиренно промолвил, будто не грозный князь, а провинившийся отрок:
– Прости, Овсенушка, загрубел я в походах да сечах. Не серчай на меня, во имя Ладо-бога…
И он так посмотрел своими синими пронзительными очами, что Овсена не выдержала и вдруг сама приникла к широкой и сильной груди, в которой гулко билось храброе мужественное сердце.
– Обними меня, Святославушка! – прошептала она, впервые назвав князя ласково тем именем, которое всегда произносила только про себя.
– Ага, – тоже шёпотом ответил князь, – а ты меня опять под дых! Или вон, как Олешу, рубелем по маковке, – и засмеялся.
