Алексей Павлов - Иван Украинский
Изгнание врага с воронежской земли не обошлось без курьезных случаев. В самом начале наступательных боев Украинский расположил свой арттранспорт в довольно большом селе вблизи реки Потудань. Передний край дивизии находился отсюда в 5–7 верстах. Под вечер в избу, где Украинский устроился со своим старшиной и писарем, заявился местный священник. В полинялом черном одеянии, без нагрудного креста, святой отец, мужчина лет сорока двух, огладил рукой темно — каштановую бороду и басовито произнес:
— Как слуга Господа Бога пришел я к вам, красный командир, с превеликою жалобой.
— На кого? — удивился Украинский.
— Супостаты дерзновенные очистили храм Божий, уволокли с собой даже оклады с икон. Ничего не осталось в церковной казне.
— А кто это сделал?
Священник замигал ресницами, силясь поточнее назвать лиходеев:
— Эти… как их… казаки — сидоринцы.
Краском поневоле рассмеялся:
— Они же православные люди, мы же с ними — все что родня. Как же они посягнули на святыни?
Нежданный посетитель растерялся, посмотрев на Украинского, с яростью выпалил:
— Черт им родня, а не православие.
— Так какая от нас нужна вам помощь?
— Отобрать у грабителей церковное добро и вернуть его нам.
— Эге, батюшка, — уже без улыбки ответил Украинский, — то все равно, что искать ветра в поле.
В том предпольном селе Украинский на несколько дней оказался в положении неофициального коменданта. К нему за содействием шли местные активисты, с его помощью сразу же были возрождены к жизни партячейка и сельский Совет. По вечерам возле вновь открытого клуба или чьего‑либо дома собиралась молодежь без прежней опаски и оглядки, как бывало при белых, девушки и парни вкушали желанную свободу, их сердца тянулись к песне и музыке, искреннему самовыражению. Возвращаясь как- то в вечерней темноте с обхода караульных постов, Иван Митрофанович наткнулся на одну такую гужевку в центре села, где в роли зрителей и участников находилось и несколько его красноармейцев. Какая‑то дивчина — отчаю- га под переборы гармошки звонким голосом сыпала одну припевку за другой, не очень стесняясь острой приправы. Кубанцу врезались в память слова, исполненные в стиле воронежских страданий:
Полюбила я миленка,
Как река свою волну.
Он мне сделал суразенка
И подался на войну.
Вознамерился было Иван Митрофанович пристыдить девку, да воздержался. Чего доброго бросит в лицо с издевочкой: ты что — псаломщик, молитвы мне читать, не лучше ли, мол, меня покрепче обнять… Нет уж, не стоит затрагивать такую зазнобу.
Всю вторую половину ноября и весь декабрь 1919 года 33–я Кубанская в составе восьмой армии Южфронта наступала почти непрерывно. После боев 1–го Конного корпуса под Воронежем и Касторной она во взаимодействии с буденновцами через Донбасс устремилась к Нижнему
12 Заказ 33
Дону. Крепкие удары по деникинцам дивизия нанесла у Старобельска, Славянска и Луганска. В непосредственной близости от Ростова сильный бой разгорелся за предмостное село Генеральский Мост. Тут почти весь день гремела артиллерийская канонада, мощная дуэль не давала перевеса ни той, ни другой стороне. Пока не удавался прорыв и шестой кавдивизии буденновцев.
Командир 33–й дивизии Левандовский вместе с адъютантом и вестовым примчался на коне в арттранспорт и обеспокоенно спросил:
— Как у вас тут, есть еще снаряды?
— Имеются, товарищ комдив, — заверил Иван Митрофанович, — на сегодня хватит.
— Добро, — кратко бросил Левандовский и тут же умчался на огневые к артиллеристам, чтобы потребовать от них еще более интенсивной обработки переднего края противника.
Заняв Генеральский Мост, части 33–й Кубанской совместно с 6–й кавдивизией Первой конной армии и другими соединениями конников и своей восьмой армии выбили деникинцев из Султан — Салы и с 8 по 10 января 1920 года приняли участие в освобождении Ростова — на — Дону. Дни выдались не по — зимнему оттепельные, напоенные влагой, запахом сена и конского пота. Все улицы были запружены народом. По мостовым рысили эскадроны, устало шагали пехотинцы, высекала искры колесами орудий артиллерия. То‑то работы припало тогда квартирьерам! Молодцы, справились, всех разместили. Устроился со своим арттранспортом в рабочем Темернике и Иван Украинский. Он запретил бойцам выход в город из расположения подразделения без увольнительных записок, а если и давал разрешения на увольнение, то только для хождения группами в 3–4 человека со старшим во главе. Инструктируя командиров взводов и старшину арттранспорта, Иван Митрофанович разъяснял:
— Такой порядок поможет предотвратить всякие ЧП, нам они ни к чему.
А чрезвычайные происшествия в городе имели место. В одном случае кто‑то из кавалеристов и пехотинцев позарился на барахлишко и основательно потрусил ростовский ломбард, чем создал почву для нездоровых разговоров обывателей, в другом случае кто‑то из командиров с ходу увлекся смазливой бабенкой и едва унес ноги из при
тона, в который она заманила, в третьем — кто‑то пустился в барышничество казенным имуществом. Пребывание в большом городе вызывало у отдельных неустойчивых людей всякого рода соблазны.
Увидевшись со своим знакомцем Простягиным, Украинский спросил, что нового у кавалеристов. Чубатый конник в короткой венгерке с опушенным воротником, при сабле и нагане, досадливо сплюнул под ноги, отрезал, как бритвой:
— В нашей‑то Кубанской кавбригаде дела вроде неплохие. А вот что делается в остальной коннице, никак не пойму.
— Что ты имеешь в виду?
— Да так… Нехорошие слухи идут.
Комэск рассказал Украинскому, что приостановка в наступлении произошла не только из‑за слякотной погоды, отсутствия переправ через Дон, затопления водой обширного займища в районе Батайска. Возникла другая, негласная, но веская причина. Сводя счеты с одним из организаторов красной конницы, командиром Сводного конного корпуса Б. М. Думенко, блестяще проявившим себя особенно при освобождении Лихой, Миллерово, Новочеркасска, Троцкий и его подручные вовлекли в писанину наветов на комкора видных военачальников. Не получив от большинства из них достаточно определенных «показаний», председатель РВСР и им самим пригрозил суровым разбирательством и наказаниями. Можно ли в такой обстановке продолжать успешное наступление! Оттого и застопорилось продвижение войск.
На оперативных совещаниях в штабе 33–й дивизии Украинский неоднократно улавливал тревогу в словах ее командира М. К. Левандовского:
— Да, что‑то мы сбавили темп. А Кубань‑то рядом.
За восемь месяцев почти непрерывных боевых действий дивизия понесла немало потерь убитыми и ранеными. В ее ряды влилось большое число новичков, коренных кубанцев едва ли насчитывалась половина. И тем не менее по духу, по настрою она оставалась Кубанской! В сердцах ее воинов горело страстное желание быстрее разделаться с врагом, освободить от него богатый южный край.
Наконец, на исходе февраля лавина красных войск перешла в решительное наступление. Войдя в состав девятой армии, 33–я Кубанская держала курс на Кисляковс — кую — Крыловскую — Медведовскую — Екатеринодар. Но прежде, чем выйти на кубанский оперативный простор, ей пришлось в жестоких боях прорывать оборону противника у южных донских станиц Старочеркасской, Манычской, Кагальницкой, Злодейской, Глебовской, где она во взаимодействии с Первой конной и другими красными войсками нанесла мощный удар по марковской и другим дивизиям белых.
В те дни Иван Украинский свои многочисленные обязанности выполнял с особым командирским рвением. Он ежедневно посылал нарочных в политотдел дивизии за газетами, а получив их, без промедления организовывал коллективные читки во взводах.
— Нам всем надо знать, как вызволяется Кубань от белой нечисти, — внушал он своим подчиненным. — Где и как идут наши красные войска.
С 1918 года сохранилась у Ивана Митрофановича подробная карта Кубанской области. Теперь он регулярно наносил на нее обстановку, отмечал отбитые у врага города и станицы Кубани, а потом вывешивал для всеобщего обозрения. И делал он это в любых условиях — на стоянках и на маршах. Как и все воины, арттранспортники были страшно измотаны весенним бездорожьем. Но это нисколько не снижало их интерес к происходящим событиям. Они до того привыкли к инициативе своего команди- ра — комиссара, что если вдруг по какой‑нибудь причине тот задерживался с вывешиванием карты, они ему напоминали:
— Покажите, товарищ командир, куда удрапали беляки.
На карте большая красная стрела от Батайска через
Кущевскую — Белую Глину — Усть — Лабинскую тянулась к Майкопу. То железной поступью шла буденновская конница. Две другие стрелы обозначали движение 8–й и 9–й армий на Екатеринодар и Новороссийск. С севера сюда же нацеливала свои клинья 10–я армия, а с востока, по территории национальных областей Северного Кавказа и Ставрополья на просторы Кубани выходила воссозданная 11–я армия.
