Филипп Боносский - Долина в огне
Наконец на тридцатый день своего Великого Сна Джо Магарак зевнул — и сильный ветер понесся над долиной и повалил наземь деревья. А когда он вытянул ноги и простер руки до самых туч, разразился проливной дождь. И этот дождь окончательно разбудил его.
— Хо, Джо Магарак! — крикнул он, и окна во всех домах задрожали, и рабочие обернулись к своим женам, а дети завопили: «Джо Магарак проснулся!»
Он снова пошел на работу. Управляющие Заводской компании вздыхали и покачивали головами, вспоминая о понесенных ими убытках, и так кричали на рабочих и понукали Джо, словно они уже находились в аду. С тех пор хозяев всегда преследовали кошмары. Они ворочались в постелях, объятые Великим Страхом: а вдруг Джо Магарак, этот покладистый Вьючный Осел, опять устанет и снова впадет в свой Великий Сон. И потому сами они не могли заснуть спокойно в своих роскошных постелях.
Ох, и Джо Магарак!
2Когда почта доставила рабочим оттиснутые на ротаторе письма, написанные на английском, венгерском, словацком, русском, литовском и польском языках, за подписью «Джо Магарак», — из дома в дом пронесся хохот.
Письмо содержало краткое изложение фактов. Оно подтверждало уже распространившуюся новость: Компания решила засыпать всю Литвацкую Яму и таким образом за бесценок получить несколько акров хорошей, ровной земли — вблизи от реки и железной дороги. Письмо подтверждало также, что Банк потихоньку скупает закладные, которые еще не скупил, что Банк этим занимается уже несколько лет и назначил — неофициально — сроки для окончания этой операции. С первой партией домов будет покончено в июле, со второй — в декабре. В письме говорилось еще и о том, что Банк предлагает купить любой дом по номинальной стоимости. Затем указывалось, что, скупая дома, Банк фактически даром получает улицы, переулки и поля. Никто из Городского совета, большинство которого, кстати, составляли члены Компании, не думает поднимать об этом вопрос, так как это не входит в планы Компании. Далее в письме обращалось внимание на то, что земельный участок, который Завод получит от Банка, уже оплачен правительством по амортизационному плану, представленному Компанией правительству; что это вознаграждение за поставку стали для армии и что в действительности, если тщательно рассмотреть этот вопрос, то, оказывается, эту землю правительство даром отдает Заводской компании. Еще в письме говорилось, что тех рабочих, с которыми Компании не удавалось договориться, сразу же увольняли и таким образом вынуждали продавать свои дома Банку, а если рабочие упорствовали, их дома шли с молотка в уплату налогов. Джо Магарак объявлял, что на Заводе существует Союз рабочих и что Союз будет вести борьбу. Под письмом стояла подпись: «Джо Магарак».
Тринадцать семей продали свои дома Компании и покинули Литвацкую Яму. Люди почувствовали, что происходит что-то неладное, только когда грузовики подъехали к дому Богича. Нагруженный доверху скарбом, грузовик уехал, и тогда на улицах поднялась паника. Богич уже почти полностью выплатил за свой дом, а теперь ухватился за предложение Компании. Он немедленно (через Банк) купил себе другой в городе. Еще двенадцать семей живо последовали его примеру, а те рабочие, которым приходилось платить сложные проценты по крупным закладным, либо те, которые еще далеко не выплатили за дом, поняли, что пустующие дома в городе уже захвачены новыми хозяевами и теперь им некуда податься.
— Ну, — сказал отец Бенедикта, снял очки и обвел комнату потухшим взором, куда же мы теперь денемся? Для нас нет места на этой земле.
Он выглянул из окна в огород, где весенний лук пустил вверх такие высокие стрелки, что их можно было уже срезать для салата. Бенедикт проверял знания Джоя по катехизису. Джой посасывал бородавку на пальце и мучительно напрягал свою память.
— Что гласит четвертая заповедь? — звучно читал Бенедикт.
— Чти отца твоего и мать, — отвечал Джой.
— Что велит нам делать четвертая заповедь?
Джой отгрыз кусочек бородавки и выплюнул его.
— Четвертая заповедь велит нам... — подсказывал Бенедикт.
—... велит нам, — старательно повторил Джой, покосившись на него, и воздел глаза к потолку.
—... велит нам, — вытягивал Бенедикт.
— Верить? — спросил Джой.
— Нет, — ответил Бенедикт, — слушаться отца своего и мать.
— Правильно, — сказал Джой с облегчением.
— Должны ли мы почитать наших родителей? — спросил Бенедикт. Джой старался уловить в строгих глазах Бенедикта хотя бы слабый намек на ответ. — Наших отца с матерью, то есть родителей, — пояснил Бенедикт. — Должны ли мы всегда слушаться их, — понимаешь, не огорчать их?
Джой осторожно кивнул головой, готовый в любой момент отступить, если Бенедикт нахмурит брови.
— Грешно ли прекословить или возражать своим родителям? — мрачно спросил Бенедикт.
— Нет, не грешно, — сразу ответил Джой, и когда Бенедикт устремил на него строгий взгляд, он сказал робко: — Ты же возражаешь!
Бенедикт перевернул страницу.
— Что гласит седьмая заповедь? — спросил он многозначительным тоном.
— Седьмая заповедь? Седьмая? — игриво спросил Джой.
— Да, седьмая.
— Не...
— Не укради! — обрушился на него гневный голос Бенедикта.
— О! — произнес Джой и втянул голову глубоко в плечи.
— Что предписывает нам седьмая заповедь? — спросил Бенедикт.
Джой поглядел на отца, который строгал перекладинку, чтобы починить стул. Рудольф лежал на полу, и кошка лизала ему волосы.
— Седьмая заповедь предписывает нам никогда не брать того, что не принадлежит нам. А что должны сделать люди, которые украли?
— Которые украли? — Джой глотнул, глаза его обежали комнату.
— Они должны?.. — настаивал Бенедикт.
Отец посмотрел на них, отвернув серое, с желтизной, лицо от дневного света, льющегося в окно.
— Господин учитель, — сказал он.
Бенедикт вспыхнул.
— Я занят, папа, — сказал он.
— Пусть Джой отдохнет. Теперь я задаю один маленький вопрос, господин учитель.
Смиренный тон, в котором едва уловимо сквозила издевательская нотка, заставил Бенедикта закусить губу.
— Ты говоришь: «Джой, не воровать. Нехорошо, Джой, воровать». Правильно, правильно! — Он строго погрозил Джою пальцем. — Джой, — сказал он сурово, и Джой поспешно опустил голову. — Не воруй! Воруешь — пойдешь в тюрьму. — И он спросил по-литовски: — Понял? — Джой молча кивнул. — Теперь, — продолжал отец почтительно, — теперь вы скажите мне, господин добрый учитель, скажите мне вот что: когда ворует Компания, что это тогда? Кто сажает Компанию за решетку? Когда Компания крадет дома у людей, что это тогда? Ты, — закричал он, показывая рукой на дверь, — ты иди мистеру Райту, иди управляющему кон торой, твоим катехизисом. Ты открой книгу, покажи ему, ты говори: «Мистер Райт, босс, я показать вам что-то», — как ты говоришь Джою и показываешь в книгу. «Вот, — говоришь ты, — та седьмая заповедь, вы видите? Что она есть? — спрашиваешь Большого Босса. — Что говорит? Не красть! — Она говорит. Не красть рабочие дома! Не красть, сукин сын! Бог говорит: не воруй дом! Отдайте рабочим его дом, отдайте его работу, отдайте жизнь, мистер Райт, Большой Босс, хозяин Завода!» Ты скажи ему, Бенедиктас! — вскричал он взволнованно, тяжело дыша. — Потом приди сказать мне, что говорит Компания.
— Это совсем другое, — ответил Бенедикт, не глядя на отца.
— Вы говорите мне, господин добрый учитель? — спросил отец с ироническим почтением.
Бенедикт повернулся к Джою.
— Как надо ответить? — спросил он.
Джой от неожиданности раскрыл рот и уставился на отца.
— Ах, Джой, — воскликнул отец, воздев руки. Затем опустил их и сказал снисходительно: — Отдохни-ка покамест.
Джой послушно закрыл рот. Рудольф, ухватив кошку за хвост, ползком пробирался под печку. Отец поймал малыша за плечо и разлучил его с кошкой.
— Иди, иди, — сказал он, похлопав его по попке. Он подхватил с пола кошку и чопорно обратился к ней по-английски: — Госпожа кошка, может быть, вы мне скажете, нет? — Он легонько щелкнул кошку по уху и спустил ее на пол. — Погуляй, — приказал он ей. Через комнату, направляясь в огород, прошла мать.
Отец резко повернулся к мальчику.
— Ну, что скажешь?
— Папа, — тихо ответил Бенедикт, — не говори так со мной! Ты заставил Винса убежать из дому, не заставляй и меня сделать то же самое!
На минуту отец помертвел, глаза его, не отрываясь, смотрели на сына. Затем по лицу прошла судорога.
— Что ты говоришь? — спросил он тихим, раскатистым голосом. — Ты говоришь: я заставлять Винса, Винса убежать из дому! Ты так говоришь! — Он наклонился вперед. — Нет, я не говорить Винсу! — Он оглушительно стукнул кулаком по столу. — Я говорить Винсу — оставайся дома! Он сам думал убежать! Он давно это думал! Не вчера, не другой день — очень давно думал!
