Алексей Десняк - Десну перешли батальоны
Верховой осадил лошадь, подлетел к женщине и полоснул ее нагайкой по голове. Нагайка запуталась в волосах. Немец рванул ее к себе, женщина, раскинув руки, упала под копыта. Немец и Писарчук догоняли стадо.
Марьянка со всех ног кинулась к женщине. Подняла ее, но понести не смогла.
— Помогите же!
Подбежали Шуршавиха и Наталка. Подхватили женщину под руки и потащили в соседний двор, к колодцу. Марьянка вытащила ведро воды и стала обмывать рану на голове избитой. На земле расплывалась кровавая лужа. Женщина глухо стонала. Во двор сбегались люди.
— Конец света пришел, люди добрые, пропадем ни за что, — причитала Шуршавиха.
— А они все берут да бе-е-ру-ут…
— Черт его побери! Что его делать на белом свете? — ударял руками о полы Кирей.
— На станцию со всех сел сгоняют скот. В вагоны грузят и везут куда-то! — указала рукой на запад Шуршавиха.
— К себе наше добро вывозят.
— Лошадей везут, коров везут… А хлеб — целыми поездами!
Избитая женщина открыла глаза, посмотрела на всех.
— Где моя коровка? — спросила она тихо.
— Угнали немцы… и мою угнали, тетенька… И корову деда Кирея.
— До каких пор это будет, люди добрые? До каких пор? — воскликнула женщина. — Веди! Веди, мироед окаянный! Я тебе этого ввек не забуду!.. — женщина подняла кулак и погрозила вслед Писарчуку.
Ко двору подъехал верховой и что-то сердито крикнул. Люди бросились бежать. Верховой стоял у калитки и хлестал каждого нагайкой.
Марьянка побежала по улице. Через огороды вышла за село, вытащила из кустов лодчонку, весло и поплыла к Забужному хутору. Хутор поднимался за лесом, на острове. Лошь разлилась, залила луг и дорогу на хутор, и теперь лодка была единственным средством сообщения. Марьянка старалась ехать между деревьями, чтоб из села не так видно было. Ветра не было, лодка плавно шла к острову. На причале возле двух старых баб ее ожидал Павло. Он радостно махал ей руками, потом втащил лодочку на берег. Марьянка спрыгнула на землю и бросилась в его объятия.
— Соскучился?
— Еще как!
— А плечо?
— Заживает. Еще болит, но уже не так сильно. Что нового привезла? Рассказывай…
Сели, обнявшись, под вербой. Марьянка слишком долго молчала, и Павло встревожился.
— Невеселые новости?
— Павлусь, их расстреляют. Так офицер сказал Мусе…
Хоть Павло и ожидал этой вести, но, услыхав ее, содрогнулся. Теперь уже все зависит от него. Либо он спасет их, либо сам погибнет вместе с ними. Он ожидал такого приговора над ревкомовцами и все обдумал.
Марьянка передала рассказ Муси.
— В селе такое делается, что и сказать страшно. Немцы людей грабят, бьют. Крики и плач — и днем, и ночью.
Марьянка рассказала о женщине, избитой Писарчуком и немцами. Павло, слушая ее, думал о кладбище.
— Сегодня я перееду с хутора.
— Куда?
— Переберусь в сосняк у железной дороги. Теперь уже тепло.
— Где же я тебя там найду, сосняка десятин сто, да и лес вокруг.
— Сейчас условимся. — Павло думал, а Марьянка, ожидая, смотрела на его бледное лицо, в задумчивые голубые глаза. Наклонилась и поцеловала в щеку. — Знаешь, — сказал Павло, — три одинокие сосны на Лысой горе, а кругом густые, густые, еще не расчищенные заросли?
— Знаю. Как идти на Ядуты?
— Вот-вот! Там меня и найдешь! Ты, когда будешь идти ко мне, пой свою любимую «Дивчиноньку», я и узнаю. Там и хлопцам собираться. Не забудешь?
— Ну, что ты, Павло?!
— У ревкомовцев есть запрятанные винтовки и патроны. Их надо перенести ко мне.
— Они ведь большие, как я их принесу, чтоб немцы не увидели?
— Да, ты об этом не подумала… У Бояров есть свой клочок на песках у леса. Они там картошку садят. Туда Кирею нужно навоз возить… Поняла?..
Девушка кивнула головой.
— А теперь дай я тебя поцелую и поезжай обратно в село. Освободим хлопцев, будем врагов бить!
Они обнялись.
Павло позвал старшего мальчика Забужихи, и тот повез Марьянку в село.
* * *
Марьянка поднялась на гору. По огородам вышла к оврагу, а оттуда пробралась во двор к Якову Кутному. Яков сидел на завалинке, положив руки на колени. Весь черный, рябой и похудевший, он показался Марьянке страшным. На ее приветствие даже не поднял головы. Глухо бросил:
— Здравствуй…
— Горюете, Яков Алексеевич?
Яков вздохнул:
— Как же не будешь горевать? Хлеба нет ни крошки, картошку доедаем. А лето? А зима? Провалилась бы такая жизнь!.. Немец вот тут сидит, — показал он на грудь. — Стал, проклятый, нам поперек дороги.
Марьянка села рядом с ним на завалинке.
— Хлопцев освобождать нужно, — сказала она тихо.
— Разве я против? Осточертело вот тут изнывать под немцем. Вместе будем, что-нибудь придумаем. Говори, с чем пришла?
— У вас винтовка есть?
Яков опасливо посмотрел вокруг, встал, выглянул на улицу, потом дернул Марьянку за рукав и повел в сени.
— Есть… Патронов мало, штук тридцать.
— На первое время хватит. Сегодня вас будет ждать в лесу Павло.
— Павло?! — не поверил Яков. — Он ведь где-то на фронте.
— Павло ждет вас сегодня ночью. Он все знает, что надо делать. — И Марьянка рассказала, где найти Павла.
— Ты мне скажи, откуда взялся Павло? — настаивал Яков.
— Мне еще к Кирею бежать нужно. Сам Павло вам расскажет… Вы прямо со своего огорода пойдете в лес. Вы должны передать Ананию, Шуршавому и Свириду Сороке. Собирайтесь по одному, чтобы не попасться. Прощайте, я к Боярам! — Марьянка пожала Якову руку и выбежала на улицу. Потом спустилась к Лоши, взяла хворостину и, словно разыскивая что-то, быстро пошла вдоль огородов. Перелезла через плетень и вошла в хату. Кирей лежал на скамье, подложив руки под голову. Кирей не спал. Остановившимися глазами он смотрел куда-то в одну точку и тихо стонал.
Наталка, заплаканная, с растрепанными косами, поднялась со скамьи навстречу Марьянке.
— Здравствуй, девушка!
Марьянка вплотную подошла к молодице и тихо спросила:
— Тетка, вы знаете, куда Григорий Кириллович спрятал свою винтовку?
Наталка недоверчиво посмотрела на девушку и покачала головой.
— Ни о какой винтовке не знаю. Не видела, какая она.
Марьянка улыбнулась, усадила молодицу рядом с собой на скамье и рассказала, для чего нужно оружие.
— А ты не подведешь меня, девушка?
— А когда в хлеб бумажку от Павла клали, так не подвела? Освободить их нужно!
— В стрехе Григорий ее запрятал. Он говорил мне. Что ты с ней делать будешь, Марьянка?
— Вот сейчас услышите! — Марьянка подошла к Кирею, подергала его за лапоть. — Дед, вставайте!
— А?.. Черт его побери, даже испугался.
— А я не страшная будто. Запрягайте, дед, лошадь и везите навоз на Боровщину.
— Я и без тебя знаю, что мне делать! Черт его побери, какая разумная.
Марьянка пропустила мимо ушей замечание деда.
— В навоз положите винтовку сына, патроны и отвезете на поле.
— Для чего?
— Будут люди, которые возьмут эту винтовку и спасут Григория.
— Григория?.. Винтовка у сына одна только была, а ты говоришь люди…
Марьянка засмеялась…
— Возле Надводнюков остановитесь, как будто у вас там с колесом что-то случилось, а оттуда тоже вынесут винтовку. Поняли, дед, какой навоз повезете?
— Ч-черт его побери! А если немцы…
— А если немцы расстреляют Григория?
— Не дай бог!.. Я сейчас… Беги, беги, Марьянка, к Тихону! Я сейчас… А что же это за люди будут?
Марьянка была уже в дверях:
— Смелые!
— Кто же?
> — Люди… наши! — и выбежала из хаты.
Через час серая кобылка вывезла со двора большой воз навоза. Кирей тревожно оглядывался по сторонам, дергал за вожжи и чертыхался. Возле Надводнюков он остановил лошадь и стал возиться у чеки. В калитке показалась лысая голова Тихона.
— Нести?
— Черт его побери!.. Неси! Сердце вот-вот выскочит.
Тихон посмотрел вдоль улицы и вынес карабин и брезентовый патронташ. Быстро засунул их в навоз, загладил сверху.
— Погоняй!
Лошадь потащила воз. На развилке дороги навстречу Кирею попался немецкий конный разъезд. У деда по спине побежали мурашки. Старческие руки задрожали, сильнее задергались вожжи.
Немцы не обратили на Кирея внимания.
— У-ух, даже вспотел!.. Черт его побери! — и Кирей бодрее пошел за возом.
Глава четвертая
В погребе раздаются стоны — глухие и прерывистые. На охапке соломы — исполосованный Надводнюк. Вокруг него — Бояр, Малышенко и Дорош. Песковой забился в дальний угол, проклиная себя, немцев. Но никто не обращает на него внимания — четверо делают вид, что Логвина Пескового нет в погребе.
За окошечком затих вечерний шум. Немцы улеглись спать. Только шаги часового отдаются в погребе. Часовой тихонько мурлычет себе под нос какую-то песенку. О чем поет немец-часовой, арестованные не знают. Может быть, он вспомнил свою любимую девушку в далекой Пруссии?.. Может быть, это песенка о родной матери, которая где-то там в каменистую землю сажает картофель? Одно только чувствуют арестованные, что песенка часового невесела, тосклива.
