Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 3
Антикварий смотрел на своего юного друга с сожалением и сочувствием.
— Подождите, молодой человек, — пожав плечами, ответил он, — подождите, пока вашу ладью не потреплют штормы шестидесяти лет жестоких треволнений; к тому времени вы научитесь зарифлять паруса, чтобы ваше суденышко слушалось руля, или — на языке мира сего — вы встретите много несчастий, устранимых и неустранимых, которые потребуют достаточного упражнения ваших чувств, хотя бы вы вмешивались в чужую судьбу лишь тогда, когда этого нельзя избежать.
— Что ж, мистер Олдбок, может быть, это и так. Но пока я больше похож на вас в вашей практике, чем в вашей теории, ибо не могу не быть глубоко заинтересованным в судьбе семейства, которое мы только что покинули.
— И у вас есть к тому основания, — ответил Олдбок. — Сэр Артур за последнее время испытывает большие затруднения, и меня удивляет, что вы о них не слыхали. А тут еще нелепые и дорогостоящие работы, которые ведет для него этот бродяга-немец Дюстерзивель…
— Кажется, я видел этого субъекта, когда случайно зашел в Фейрпорте в кофейню: высокий, угрюмый, нескладный человек. Он с большей уверенностью, чем знанием, — так по крайней мере показалось мне в моем невежестве — распространялся на научные темы, чрезвычайно решительно излагал и отстаивал свои мнения и мешал научные термины со странным, мистическим жаргоном. Какой-то простоватый юнец шепнул мне, что это ясновидец и что он общается с потусторонним миром.
— Он самый, он самый! У него достаточно практических знаний, чтобы рассудительно говорить с ученым видом, когда он считает собеседника осведомленным человеком. И, сказать правду, это его свойство, в сочетании с несравненным нахальством, некоторое время оказывало на меня действие, когда я впервые с ним познакомился. Но с тех пор я убедился, что в обществе глупцов и женщин он выступает настоящим шарлатаном: болтает о магистерии, о симпатиях и антипатиях, о кабалистике, о магическом жезле и прочем вздоре, которым в более темное время розенкрейцеры обманывали людей и который, к нашему вечному стыду, в некоторой степени возродился в наш век. Мой друг Хевистерн встречал этого молодчика за границей и нечаянно обмолвился мне (ибо, надо вам сказать, он, прости его бог, верит во всю эту чепуху) о его истинной сущности. О, стань я халифом на один день, как почтенный Абу-Хасан, я бичами и скорпионами выгнал бы этих мошенников из страны. Своей мистической дребеденью они успешно совращают души несведущих и доверчивых людей, как если бы одуряли их мозги джином, и затем с легкостью обчищают их карманы. А теперь этот странствующий шут и подлец нанес последний удар, который довершит разорение древней и почтенной семьи!
— Но как же он мог вытянуть у сэра Артура такие значительные суммы?
— Право, не знаю. Сэр Артур — добрый и достойный джентльмен, но, как вы сами могли судить по тем бессвязным мыслям, которые он высказывал насчет языка пиктов, разумом он далеко не блещет. Поместье его — неотчуждаемое родовое владение — не может быть заложено, поэтому он всегда нуждается в деньгах. Обманщик посулил ему золотые горы, и нашлась одна английская компания, согласившаяся авансировать крупные суммы, боюсь — под поручительство сэра Артура. Несколько джентльменов — я, осел, тоже был в их числе — вступили в это предприятие, внеся каждый свой небольшой пай, а сам сэр Артур понес большие издержки. Нас завлекли видимостью серьезного подхода к делу и еще более благовидной ложью. Теперь же мы, как Джон Баньян, очнулись и видим, что все это был сон.
— Меня удивляет, что вы, мистер Олдбок, поощряли сэра Артура своим примером.
— Ах, — вздохнул Олдбок и нахмурил косматые седые брови, — иногда я сам дивлюсь своему поведению и стыжусь его. Дело было не в жажде наживы. Нет человека (конечно, осторожного), которого меньше интересовали бы деньги, чем меня, но мне думалось, что я могу рискнуть небольшой суммой. От меня ждут (хотя, право, я не вижу, почему), что я дам малую толику тому, кто избавит меня от этой фитюльки — моей племянницы Мэри Мак-Интайр. И, пожалуй, считают, что я должен еще помочь ее бездельнику братцу сделать карьеру в армии. В том и другом случае было бы весьма кстати, если бы вложенная сумма, скажем, утроилась. А кроме того, мне мерещилось, будто финикийцы в прежние времена ковали медь на этом самом месте. Хитрый негодяй Дюстерзивель нащупал мое слабое место и стал распускать (черт бы его побрал! ) странные слухи о будто бы найденных древних шахтах, о следах разработки руд, производимой совсем иными способами, чем в наше время. Короче говоря, я свалял дурака, вот и все. Мои убытки — пустяки. Но сэр Артур, насколько я знаю, запутался очень сильно. У меня сердце болит за него и за бедную молодую леди, которая должна разделять его несчастье.
Здесь разговор прервался, и о его продолжении мы сообщим в следующей главе.
ГЛАВА XIV
Коль веру дать меняющимся снам,
Сулят мне грезы радостную весть.
Властитель дум моих царит на троне.
И мнится — я вознесся над землей,
И голова полна веселых мыслей.
«Ромео и Джульетта»Рассказ о неудачной затее сэра Артура увел Олдбока несколько в сторону от его намерения расспросить Ловела о цели его пребывания в Фейрпорте. Но теперь он решил приступить к этой теме.
— Мисс Уордор говорит, что уже раньше была знакома с вами, мистер Ловел.
— Я имел удовольствие, — ответил Ловел, — видеть ее у миссис Уилмот в Йоркшире.
— Вот как! Вы никогда не говорили мне об этом и не приветствовали ее как старую знакомую.
— Пока мы не встретились, я… я не знал, что это то самое лицо, — ответил в немалом замешательстве Ловел, — а тогда вежливость обязывала меня подождать, пока она узнает меня.
— Я понимаю вашу деликатность. Баронет — мелочный старый дурак, но, смею вас заверить, его дочь выше всяких бессмысленных церемоний и предрассудков. А теперь, после того как вы нашли здесь новый круг друзей, разрешите спросить, намерены ли вы покинуть Фейрпорт так же скоро, как предполагали.
— Я позволю себе ответить вам встречным вопросом: что вы думаете о снах? — отозвался Ловел.
— О снах, глупый юноша? Что же мне думать об этих обманчивых видениях, которые преподносит нам воображение, когда разум бросает вожжи? Не вижу разницы между ними и галлюцинациями безумия. И там и тут никем не управляемые лошади могут разнести коляску, только в одном случае возница пьян, а в другом он дремлет. Что говорит Марк Туллий? «Si insanorum visis fides non est habenda, cur credatur somnientium visis, quae multo etiam perturbatiora sunt, non intelligo»[96].
— Да, сэр, но Цицерон также говорит нам, что тот, кто целый день проводит в метании дротика, должен иногда попадать в мишень и что, равным образом, среди туманных видений ночных снов некоторые могут оказаться созвучными грядущим событиям.
— Ну, это значит, что вы, по вашему собственному мудрому мнению, попали в мишень! Боже! Боже! Как этот мир склонен к безумию! Что ж, я на этот раз готов признать снотолкование за науку: я поверю в объяснение снов и скажу, что новый Даниил восстал, чтобы толковать их, если только вы докажете мне, что ваш сон подсказал вам осмотрительное поведение.
— Скажите же мне тогда, — ответил Ловел, — почему, когда я колебался, не отказаться ли мне от одного намерения, которое я, может быть, опрометчиво возымел, мне этой ночью приснился ваш предок и указал на девиз, призывавший меня к настойчивости? Как я мог подумать об этих словах, которых, насколько помню, я никогда не слыхал, словах на незнакомом языке, при переводе все же содержавших указание, так явно приложимое к моим обстоятельствам?
Антикварий расхохотался.
— Простите меня, юный друг, но так мы, глупые смертные, обманываем самих себя и готовы искать бог знает где источник побуждений, рождающихся в нашей собственной капризной воле. Мне кажется, я могу разобраться в причине вашего видения. Вчера после обеда вы были так поглощены своими думами, что не обращали особого внимания на спор между сэром Артуром и мной, пока между нами не разгорелись пререкания по поводу пиктов, окончившиеся так внезапно. Но я помню, что достал для сэра Артура книгу, напечатанную моим предком, и предложил баронету взглянуть на девиз. Ваши мысли витали далеко, но слух механически воспринял и удержал звуки, а ваша фантазия, по-видимому возбужденная легендой, которую рассказала Гризельда, внесла в ваш сон этот отрывок немецкого текста. Если же трезвый, бодрствующий разум хватается за столь пустячное обстоятельство для оправдания сомнительной линии поведения, так это просто один из тех трюков, к которым время от времени прибегают даже самые мудрые из нас, чтобы дать волю своим наклонностям за счет здравого смысла.
