Владимир Потапов - Пылающие алтари
Ассан, переодетый роксоланом, ушел в ночную степь.
* * *Несколько лет назад готы сожгли эллинский город Танаис. Пустынна с тех пор степь вдоль Дона. Опасна и полна неожиданностей дорога через нее. Человеку неуютно на широкой ладони равнины. Уйти некуда, спрятаться негде. Только волки, шакалы да воронье чувствуют себя вольготно. Степь щедро платит им дань для кровавых пиршеств. Здесь пролегла неспокойная граница между враждующими племенами роксоланов и сираков.
Во множестве стоят здесь древние могильники воинов. Давно уже потомки забыли их имена — никто не окажет даже, какого они были рода-племени. Могильные курганы — излюбленное место тарпанов — диких серых лошадей с черными гривами. Пока табун пасется, вожак одиноко стоит на самом большом кургане, зорко осматривая окрестности. Этот курган известен сиракам под именем Тарпаньего.
Каждое утро серая полоска неба на востоке медленно краснеет и становится похожей на петушиный гребень. Еще медленнее выкатывается из-за края земли оранжевое солнце, чтобы весь долгий день жечь степь неумолимыми лучами. Ни один живой силуэт, кроме волчьего или тарпаньего, не прорисовывается на алой кромке зари. И так изо дня в день, из недели в неделю, пока не промелькнет орда кочевников, идущая в набег.
В это же утро серую полосу степного окоема заслонила длинная черная тень. Раздувая ноздри, тревожно заржал жеребец на Тарпаньем кургане. Табун мгновенно исчез за холмами, только пыль взметнулась из-под копыт. Последним, оглядываясь и сердито фыркая, скрылся вожак.
Огромное войско Мегиллы переправилось через Дон. Много тысяч воинов встало под походные бунчуки багатара.
Блестя чешуей доспехов, Мегилла взлетел на курган. Сухощавый, тонконогий конь, сердясь на резко, натянутые поводья, взрыл копытами землю, еще хранившую следы его дикого сородича — тарпана. Но толстое, почти квадратное тело всадника с короткими мощными ногами держалось в седле неколебимо. Плоское безбородое лицо, иссеченное старыми шрамами, было повернуто к северу.
Войско на рысях проходило мимо. Ветер трепал конские хвосты на древках копий. Воздух дрожал и гудел. Мутный полог пыли окутывал утреннее солнце. Застыв на холме, подобно волку, Мегилла острым взглядом обозревал свою конницу. Воинов было больше, чем пчел над весенними травами.
Багатар был доволен и горд ими. «Они люди летучие, — думал он, — их не остановишь. Дерзкими и стремительными взрастила их Степь. Вперед же! Вперед, грозные конники! Ударом молнии обрушьтесь на сиракские вежи!
Завтра с восходом солнца мы будем есть баранье мясо у победных костров, а шакалы — трупы наших врагов!»
Внезапно к обычному шуму войска на марше примешались посторонние звуки, идущие откуда-то с левого крыла. Чуткое ухо Мегиллы уловило крики, лязг металла, свирепое ржание лошадей. Где-то там, за ближайшими холмами, шло сражение.
Самая подвижная часть сиракского войска, дружина Зарины, напала на врага, перешедшего Дон. Войско Мегиллы, словно споткнувшись о невидимое препятствие, стало разворачиваться, охватывая гигантской подковой холм, где кипела сеча. Сам Мегилла с сотней отборных телохранителей ринулся на звуки битвы. На ближнем холме багатар вдруг увидел двух тяжело вооруженных всадников. Воины сошлись в смертельном поединке. Сирак легко отразил длинным мечом удар врага и тут же нанес ему ответный. Сраженный роксолан рухнул с коня. Победитель на глазах у Мегиллы и его телохранителей спокойно спешился, отсек голову поверженного воина и, насадив ее на копье, пропал за холмом.
Мегилла с немым изумлением наблюдал эту кровавую сцену, не подумав даже броситься в погоню. Но не гибель собственного воина поразила его. Он успел разглядеть, что у сирака из-под шлема на грудь спускались две длинные светлые косы.
К месту схватки Мегилла опоздал. Изрядно потрепав сторожевой отряд роксоланов, сиракская конница исчезла за дальними холмами так же внезапно, как и появилась. Среди погибших оказался и Отей, начальник передового отряда и проводник войска. Его обезглавленное тело нашли на вершине кургана. Это последний бой своего любимого тысяцкого видел багатар. Это его голова стала трофеем Атоссы, который открывал ей путь к замужеству.
Теперь Мегилла двигался в глубь вражеской степи с удвоенной осторожностью. Ни усиленные дозоры, ни лазутчики не могли обнаружить сиракское войско, однако на ночных привалах мелкие группы конников тревожили вторгнувшуюся орду, лишая воинов Мегиллы спокойствия, вселяя в них неуверенность и страх. По пути попадались лишь сожженные становища да поспешно брошенные крепостцы с заваленными землей колодцами. Орда отбрасывала впереди себя зловещую тень, от которой бежало все живое.
— Найдите мне проводника! — приказал Мегилла. — Без проводника в этой степи мы не увидим сираков.
Но кругом лежала голая степь. Крепостцы и стойбища были пусты, на горизонте не маячил ни один всадник…
Однажды воины Мегиллы, обыскивая заброшенные загоны для скота, наткнулись на живое существо, спавшее в сене. Потревоженное роксоланами, оно заурчало, перевернулось через голову и вцепилось в рослого воина, с завидной легкостью трижды повернув ему голову. Сбив с ног еще трех воинов, существо вырвалось на волю, но его успели заарканить и, навалившись скопом, связать.
Когда Мегилле донесли о поимке сирака, он обрадовался и приказал привести пленника к себе в шатер. Еще он велел позвать Диона.
Ввели пленника. Одежда на нем была изорвана и клочьями свисала с уродливого тела. Дион вздрогнул — это был Гобрий. Глаза сирака загорелись — он узнал наставника Зарины.
— Вы, кажется, знакомы? — довольно улыбнулся багатар, уловив их быстрые взгляды. — Говорить умеет это чудище? — обратился он к Диону.
— Да, умеет, — ответил тот. Тревога его за сираков как-то улеглась сама собой.
— Ты поведешь нас в Успу? — спросил Гобрия Мегилла.
Пленник молчал.
— А ну, поласкайте его огоньком.
Гобрия вывели из шатра и разложили на земле, растянув руки и ноги привязанными к ним ремнями. Ремни прикрепили к врытым в землю столбам. Несчастный урод не мог даже пошевелиться. Голые по пояс воины подложили ему под ребра факелы. Запахло горелым мясом. Гобрий жалобно мычал, бился и вдруг что-то вытолкнул изо рта. Воины в суеверном страхе отскочили в сторону. Окровавленный сгусток был языком сирака.
Дион отвернулся. Ему до слез было жаль безобидного урода. И чтобы прекратить мучения Гобрия, эллин с дерзкой улыбкой сказал Мегилле:
— Нелегко одержать победу над тем, кто готов умереть за свою землю?
Багатар махнул рукой и повернулся к эллину. Гобрия оставили привязанным к столбам.
— Я буду искать гнездо зеленоволосой!
— Что ж, идущих судьба ведет, упирающихся — тащит.
Сощурив глаза, Мегилла надвигался на Диона.
— Ты будешь нам проводником, эллин! Ты знаешь степь.
— Я всего-навсего шут, повелитель!
— Ты видел, как я поступаю со строптивыми?
— Но и ты видел, как поступают те, кому родина дороже жизни.
— Сарматия тебе не родина! Ты инородец, эллин!
— Сираки усыновили меня.
Мегилла задыхался. Тупая ярость, сродни ярости дикого кабана, душила его.
— Завтра ты умрешь, грязная собака! — прокричал он.
Дион поднял кифару и заиграл веселый гимн в честь Диониса. Бросившиеся по знаку Мегиллы рабы сбили его с ног. Кифара упала на землю. Печально зазвенели лопнувшие струны.
— Двое моих людей будут сидеть возле тебя и до утра рассказывать о казнях, которые я придумал для своих врагов. И если завтра ты не согласишься стать проводником, я выберу для тебя одну из них — самую мучительную.
* * *В старой потрепанной палатке чадно горит светильник. Связанный Дион полулежит на ворохе сухой травы у дальнего от входа края войлочной кошмы. Около него сидят два роксолана. Время от времени они подносят к губам мех, пьют кымыз-кулалу и говорят, говорят безостановочно, взахлеб, перебивая друг друга, будто раскладывают перед покупателем товар, заведомо зная, что у того очень много денег.
— Знаешь ли ты, эллин, что будет, если нагнуть макушки молодых деревьев, привязать к твоим ногам, а потом отпустить? Какие великолепные окорока будут вялиться на солнце! — роксолан выразительно хлопает себя по ляжкам.
— Еще можно положить тебя в колоды, — тут же подхватывает второй, — выдолбленные на твой рост, туго спеленать веревками и оставить на солнце, словно птенца в скорлупе.
— Голод и мухи сделают свое дело лучше любого палача…
— Но какую же казнь изберет завтра наш повелитель для этого мозгляка?
— Могу спорить на что угодно, что это опять будет его излюбленная: С водой, котлом и костром.
— Это когда варят руки и ноги одну за другой?
