Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Восхождение к власти
Четыре раба — собственность Калигулы — тащили в повозку сундук с поклажей.
— Куда прикажешь ехать, доминус? — спросил конюх.
— Не знаю… — пробормотал Гай. — В Рим?.. Нет, сначала в Неаполь.
Калигула напоследок задержал взгляд на просыпающейся вилле. Семь месяцев, с ноября по июнь, провёл он здесь. Семь месяцев сладко-горьких грёз и запретных страстей. Семь месяцев, в течение которых Калигула возомнил, что он — не такой, как все, и потому ему позволено то, что запрещено другим.
Гай презрительно оттопырил нижнюю губу и сплюнул сквозь зубы в сторону виллы. Плевок предназначался для Антонии.
Калигула ударил плетью вороного коня и поскакал по дороге, ведущей в Неаполь. Рабы, сопровождающие повозку с поклажей, едва поспевали за ним.
* * *Неаполь встретил Калигулу беззаботной суетой. Город походил на огромный, жужжащий улей, наполненный трутнями больше, чем рабочими пчёлами. Жители Неаполя выглядели беднее римлян, но вели себя так, словно жизнь — сплошное удовольствие. Бедный ремесленник в кое-как заштопанной серой тунике частенько забрасывал иглу или сапожное шило и, со стаканом вина в руке, присаживался на пороге дома; и, довольно посапывая, грелся на солнце; и перекидывался шутками с соседями; и, добродушно жмурясь, рассматривал девушек, набирающих воду из фонтана на площади. Круглощекий мясник снимал с крюка кусок сочного мяса и небрежно бросал его в подставленную корзинку покупательницы; и шутил с нею; и выслушивал её жалобы; и, в конце концов, добавлял от себя несколько косточек — как угощение для собаки, кличку которой он непременно знал, как знал имена всех, что когда-либо покупал у него мясо. На главной площади собирались неизменные игроки в кости и шумные компании ценителей тонких вин. Благородные всадники, не столь спесивые, как в Риме, и одетые в поношенные тоги, с утра до вечера предавались основному своему занятию — исправно посещали дома друзей.
Калигула проезжал по загаженной отходами улице бедного квартала. Голова его порою касалась свежевыстиранных тог, туник и покрывал, висящих на верёвках, протянутых от одного дома к другому. Запах горелого сала доносился из открытых окон и дверей. Чумазые мальчишки без стеснения ощупывали дорогие украшения, болтающиеся на конской збруе, когда Калигула медленно проезжал мимо них. Иногда Гай доставал из мешочка, висящего на поясе, медный асс и бросал в толпу. Подростки тут же устраивали свалку, наперебой стараясь ухватить монетку. Калигула потешался, наблюдая, как они злобно колотят друг друга из-за жалкого, ничего не стоящего для пресыщенного патриция асса.
Наконец Калигула добрался до центральных кварталов города. Здесь жили граждане побогаче и познатнее — цвет Неаполя. Улицы были широкими и чисто выметенными. Под окнами некоторых особняков настелена солома — чтобы шум шагов не тревожил покой обитателей дома. Калигула безошибочно признал дворец Тиберия — величественный, роскошный, охраняемый когортой преторианцев.
Гай прищурился, выискивая Макрона среди солдат, одинаково одетых в короткие красные туники и шлемы со стриженным конским волосом. Он узнавал знакомые лица, но Макрона не видел. И лишь спустя некоторое время Калигула вспомнил: Невий Серторий Макрон уже не трибун преторианцев. После казни Элия Сеяна он стал префектом претория!
Император Тиберий находился во дворце. Когда империя требовала присутствия правителя, ему приходилось покидать остров наслаждений. В такие моменты Тиберий, с недовольным брюзжанием, перебирался в Неаполь, где его терпеливо ожидали преторы и квесторы, сенаторы и префект претория. Вот уже почти десять лет, как император избегал Рим.
Проходя мимо приёмного зала, Калигула услышал скрипучий голос деда. И, тяжело вздохнув, направился поприветствовать его.
— Это ты, Гай? — Тиберий посмотрел на внука в упор. Император сидел в удобном курульном кресле. По правую руку его стоял Макрон, облачённый в тогу с широкой красной полосой вместо привычной солдатской туники.
Тиберий одряхлел ещё больше. Руки нервно дрожали, и эта дрожь была заметнее, когда он держал в старческих ладонях свёрнутые в трубку свитки или жезл с римским орлом. Уголки губ уже не растягивались в хитрой улыбке, а жалко подрагивали и опускались вниз. А главное — глаза: всегда живые по контрасту с мятым серым лицом старика, теперь они потускнели, стали мутно безжизненными. Предательство Сеяна оказалось слишком сильным ударом для Тиберия.
— Ты приехал навестить меня? Или сбежал от Антонии, не ужившись с нею? — допытывался Тиберий, при каждом слове распространяя вокруг себя дурной запах изо рта.
— Я здесь, чтобы справиться о твоём благополучии, — осмотрительно ответил Калигула и заискивающе улыбнулся. «Куда же мне ещё ехать?» — тоскливо подумал он.
Сенаторы и римские всадники, прибывшие в Неаполь на встречу с Тиберием, отметили про себя эту жалкую улыбку. Вот юноша, у которого император извёл отца, мать и братьев. Все знают это, и Калигула тоже знает. Но он молчит, просительно улыбается и не смеет упрекать! Потому ли, что он слаб и готов на коленях молить цезаря о сохранении жизни? Или этот юноша скрывает планы мести под внешне унизительным поведением? А может он вообще глуп или безумен? Каждый из присутствующих имел свою точку зрения. Истина, как всегда, находилась где-то посередине.
Тиберий подозрительно осмотрел запылённую тунику Калигулы и усмехнулся:
— Омойся после дороги, смени одежду и возвращайся сюда. Послушаешь наши речи. Пора тебе приобщаться к делам государства.
XXXVI
Калигула вернулся в зал, наскоро омывшись и облачившись в тогу, именуемую претекста — единственный вид тоги, который позволяется надевать несовершеннолетним. На ходу Гай приглаживал пальцами влажные рыжие волосы, но они упорно не хотели ложиться наверх и мягкими волнами падали на лоб, почти достигая бровей.
Он уселся на подставленный табурет, рядом с креслом Тиберия. В задних рядах толпы послышался мимолётный ропот.
Кто-то шепнул очень тихо, чтобы слова не достигли слуха императора:
— Сколько лет Гаю Цезарю?
— Наверное, семнадцать, — неопределённо передвинул плечами собеседник спросившего.
— И он до сих пор носит подростковую претексту? Его отец в шестнадцать был объявлен совершеннолетним и получил чин квестора.
— Тише!.. — зашипели болтунам со всех сторон.
В зале снова воцарилась тишина.
Четверо сенаторов, прибывших из Рима, вышли наперёд и остановились в пяти шагах от кресла Тиберия.
— Славься, цезарь! — торжественно проговорил один из них, пожилой, но статный Гай Кассий Лонгин.
— Славьтесь и вы, отцы сенаторы, — ответил Тиберий, опершись подбородком о правую руку и пристально оглядывая строгие лица сенаторов.
— Позволь спросить у тебя, — продолжал Лонгин, — что делать с имуществом казнённого Сеяна?
— А что думают по этому поводу в Сенате? — хмуро осведомился император.
— Полагаю, что имущество покойного следует направить в императорскую казну, — вмешался полный, седоволосый Марк Юний Силан.
Тиберий удовлетворённо кивнул. Он тоже так полагал.
— Мудрость твоя не имеет границ, о цезарь! — почтительно поклонился Лонгин. — Рим пребывает в постоянной печали с тех пор, как ты покинул его. Когда же ты снова почтишь Вечный город своим присутствием?
Тиберий угрюмо сдвинул мохнатые брови и тяжело задышал.
— Ты зовёшь меня в Рим, Лонгин? — проговорил он после затянувшегося молчания. — В город, кишащий заговорщиками — соумышленниками Сеяна?! — визгливый голос императора прервался на высокой ноте. — Неужели безопасность принцепса так мало значит для сенаторов?!
Гай Кассий Лонгин смешался и испуганно прикусил язык. Его, представителя знатнейшего римского семейства Кассиев, тут же оттолкнул в сторону худородный Тогоний Галл, лишь недавно причисленный к сенаторскому сословию.
— Цезарь, жизнь твоя священна! — выкрикнул он, глядя на Тиберия тем преувеличенно ясным взглядом, которым смотрят льстецы и обманщики когда хотят, чтобы им поверили. — Мы, сенаторы, готовы заботиться о тебе, рискуя собственной жизнью. Выбери из членов Сената двадцать человек, которые с мечами в руках будут следовать за тобой и охранять твою жизнь!
Император усмехнулся, не скрывая сарказма. Он не любил льстецов. Чрезмерная лесть, переходя границы, звучит насмешкой.
— Благодарю тебя за проявленную заботу, Тогоний! — едко проговорил он. — Может, посоветуешь, кого из сенаторов выбрать для охраны моей особы?
— Кого хочешь! Мы все к твоим услугам! — не замечая иронии, воскликнул Галл и широким жестом развёл в стороны руки.
— Взять ли в охранники молодых и сильных? — насмешливо продолжал Тиберий. — Или тех, кто уже занимал почётные должности и потому заслуживает доверия? Но эти последние уже стары и слабы. С такою стражей буду ли я в безопасности?
