Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Восхождение к власти
Ночью Друзилле приснился сон. Девушке чудилось, что она лежит на незнакомом ложе в незнакомой опочивальне. Она почти по-кошачьи свернулась клубочком, положив ладони между колен. А позади неё тяжело дышит мужчина. Друзилла не видела его лица, но знала, (как всегда знают во сне), что это — её суженый. Боги благословили их союз. Друзилла не помнила — когда; эту часть сна она, по-видимому, пропустила. Но твёрдое знание о благословлении богов присутствовало. Девушку мучала навязчивая мысль о том, что она должна повернуться и обнять мужчину, который дышит ей в спину. Ладони стали липкими от охватившего её волнения. Наконец Друзилла решилась. Охваченная робостью и истомой, она медленно обернулась, и её протянутые руки коснулись обнажённого мужского тела — тела родного брата, Гая Калигулы…
Она проснулась в ужасе. Беспорядочно перевернула покрывала, стремясь убедиться, что она одна. И все же, Калигула незримо присутствовал в опочивальне Друзиллы. Закрыв глаза, девушка видела улыбку брата. У Гая была странная манера улыбаться — одной половиной рта. Левый уголок губ насмешливо полз вверх, правый — горько опускался вниз. Такие маски одевают актёры, представляя на Священных играх греческую трагедию. Порою Друзилла засматривалась на улыбающегося брата. И не замечала, как её постепенно развращает порочное очарование этой змеиной улыбки.
Насилу дождавшись рассвета, Юлия Друзилла закуталась в покрывало из козьей шерсти и вышла в сад. Долго бродила между пиниями и кипарисами, вдыхая свежий утренний воздух и оглаживая ладонью статую Дианы, розовую от солнечных лучей. «Неужели боги, такие бесстрастные в своей мраморной красоте, тоже терзались запретными страстями и неразрешимыми волнениями?» — думала она.
Подняв к террасе покрасневшие от слез и бессонницы глаза, Друзилла увидела Калигулу. Он стоял у мраморной вазы, украшающей перистиль, и сосредоточенно обрывал розовые лепестки. Зеленые глаза юноши с неугасающей надеждой следили за сестрой.
У Друзиллы мучительно закружилась голова и сжалось сердце от тоски и умиления:
«Милый брат! — подумала она. — Как трогателен и предан его взгляд! Как он красив, когда восходящее солнце освещает его волосы — золотисто-рыжие, как у меня! Если бы Гай не был моим братом — я непременно полюбила бы его! Мы с ним так похожи, что лишь его одного я могла бы любить вечно!»
Эти мысли послужили первой ступенькой к последующей гибели Друзиллы. Стоило только девушке подумать: «Я полюбила бы его…», и тут же в глубине души начался некий незаметный процесс. Постепенно стирались всякие условности, отпадали мешающие «если». Часто повторяющаяся мысль: «Я могла бы любить…» с бегом времени почти всегда принимает форму: «Я могу любить»!
XXXIII
Мир раскололся на две части. В одной — привычно текущая жизнь, ежедневные хлопоты, строгая бабка и гнусный Тиберий, заживо разлагающийся на своей страшной вилле. В другой части — Калигула и Юлия Друзилла. И та сумасшедшая, кровосмесительная страсть, которая вдруг овладела ими.
Друзилла по-прежнему избегала брата. Но теперь уже не от отвращения, как прежде, а из опасения. Она боялась влечения, которое все больше и больше охватывало её при встречах с Гаем.
По утрам она кормила павлинов хлебом, вымоченным в молоке. И долго стояла у ограды, ожидая, когда самец самодовольно распустит сине-зелёный хвост. Там застал Калигула Друзиллу.
— Почему ты избегаешь меня? — едва слышно спросил Гай, остановившись за спиной девушки и горячо дыша ей в затылок.
Друзилла отметила, что Калигула с недавнего времени избегает называть её сестрой. «Не хочет думать о нашем родстве! — подумала она. — Нужно напомнить ему. Иначе он и меня заставит забыть о том, что мы — дети одного отца и одной матери!»
— О, Гай! — Друзилла обернулась и посмотрела на брата с какой-то тоскливой обречённостью. — Не преследуй меня! Любовь между единокровными братом и сестрой противна законам божеским и человеческим.
— Человеческим — возможно! Но не божеским! Это знают все! — сверкнул глазами Калигула. — Мы стоим выше обыкновенных людей, мы — почти как боги! — исступлённо шептал Гай, и сам верил этому. И для Друзиллы, тоже уверенной в своей исключительности, речь брата звучала убедительно. Пугающе убедительно!
— Уходи… Оставь меня… — хрипло прошептала Друзилла, отворачиваясь и бессильно закрывая глаза.
— Позволь мне поцеловать тебя на прощание, — донеслась до неё едва слышная ответная просьба Гая.
— Нет! — просительно застонала она и почти мгновенно ощутила жаркие губы Калигулы на тонкой шее, похожей на стебелёк полевого цветка.
Друзилла вздрогнула, словно от прикосновения раздвоенного змеиного языка. Раздражённо обернулась. Но Калигула уже ускользнул. Только бледно-зелёная юношеская туника мелькнула среди зарослей жасмина.
— Друзилла прикусила нижнюю губу, стараясь удержать подступившие к горлу слезы. «Какая ты покорная!» — сказала ей некогда Агриппина, слишком проницательная и самостоятельная для своих лет. Неужели сестра была права, и Друзилла действительно готова идти за любым, кто поманит её обещанием любви? Девушка, содрогаясь от смутного стыда, вспомнила Мамерка Кассия. Ведь она была готова отдаться ему, почти незнакомому и не особенно ей понравившемуся! Потому, что хотела изведать неизвестное. И потому, что в глазах Мамерка светился глухой огонь желания, а у Друзиллы не нашлось сил сказать «нет». Была ли это покорность, равнодушие или прирождённая склонность к пороку? Друзилла вспоминала дерзкие речи Агриппины: «Ты станешь рабыней того, кто уложит тебя в постель!..» Теперь слова сестры казались ей страшным пророчеством.
* * *Ночью пошёл дождь. Бледная молния разрывала на куски чернильно-чёрное небо. Казалось, будто кривые небесные кинжалы вонзаются в землю.
Калигула испуганно привстал на постели. Может, он прогневал Юпитера-Громовержца, в дерзком безумии сравнив себя с повелителем богов?! Гаю сделалось страшно. Что, если очередной кинжал-молния попадёт в него?
Он в диком ужасе заметался по опочивальне. Попытался забраться под ложе. Но медные изогнутые ножки оказались намного короче, чем у кроватей Палатинского дворца. Калигула никак не мог втиснуться в узкое пространство между ложем и полом. А удары грома становились все более частыми и пугающими.
Завернувшись в тяжёлое покрывало, Калигула вывалился в коридор. Пламя одинокого факела освещало искажённое страхом лицо. Капли дождя гулко ударялись о черепицу.
Калигула, испуганно озираясь и вздрагивая от каждого удара молнии, добрался до опочивальни Друзиллы.
Девушка, услышав посторонние шаги, почти мгновенно очнулась от тревожного, неглубокого сна. Испуганно приподнялась на ложе, натянув покрывало до подбородка.
— Что ты ищешь, брат? — спросила она, чувствуя, как губы перестают повиноваться ей.
— Я боюсь грозы, Друзилла! — жалобно ответил Калигула. — Позволь остаться с тобой! Только на эту ночь…
— Оставайся… — взгляд девушки вдруг стал отрешённым и пустым. Ну что ж, пусть случится то, что рано или поздно должно случиться! Судьба её решилась без её участия. А Юлия Друзилла была не из тех, кто смеет противиться судьбе.
Белокурая рабыня Гета, спавшая на циновке у ложа госпожи, обратила к ней одурманенный сном и непониманием взгляд.
— Уходи… — велела Друзилла непослушными, окаменевшими губами. — Я подарю тебе новую тунику за молчание.
Германка Гета послушно выскользнула из опочивальни. Она давно заметила странные взгляды, которыми юная госпожа обменивалась с родным братом. Она была незаметной свидетельницей угрюмых слез Друзиллы, жадных взглядов Калигулы, недомолвленных фраз, передаваемых из рук в руки веточек жасмина… «Брат и сестра!.. — ошалело думала Гета. — Мудрые старейшины моего племени запрещают такие браки! От них рождаются дети слабые и склонные к безумию». Выбравшись из опочивальни, германка усмехнулась со злорадством: «Пусть выродятся эти проклятые римляне!»
* * *Рассвет был бледен и тускл. И тело Юлии Друзиллы тоже выглядело серовато-бледным, когда Калигула поцеловал его в последний раз.
— Уходи, пока никто не проснулся, — безжизненным голосом прошептала девушка.
Калигула послушно поднялся с ложа, натягивая нижнюю тунику. Друзилла со смешанным чувством стыда и нежности засмотрелась на худощавую юношескую спину. Какое стройное тело у него — её брата, её любовника, её первого мужчины!.. «У меня никого нет, кроме Гая! Никто никогда не полюбит меня так, как он!» — растерянно думала Друзилла. И отчаянно цеплялась за эту мысль, казавшуюся ей оправданием.
Калигула не смел обернуться и взглянуть в глаза Друзилле. Боялся прочесть во взгляде девушки безмолвный упрёк. Он и сам чувствовал, что этой ночью перешёл некий Рубикон, отделяющий дозволенное от недозволенного. И никогда Калигуле уже не стать прежним.
