Валерий Воскобойников - Блистательный Гильгамеш
– Боги поселили нас здесь не для того, чтобы я одаривал всякого встречного долгою жизнью, – ответил Утнапишти. Испытаем же нашего гостя. Он со смехом сказал, что сну не поддастся. Я не зря открыл здесь в своих размышленьях, что уже в каждом слове содержится доля неправды. Я разбужу его, а он тут же скажет: "Лишь на мгновение одолел меня сон, но ты прикоснулся – и я пробудился сразу". Потому, пеки ему хлебы и клади в изголовье. В день по хлебу. А на стене отмечай черточкой дни, что он спит. Я уж думал, что никогда не стану, как прежде, вести времени счет.
В этот же день пожилая женщина испекла первый хлеб и положила у изголовья спящего Гильгамеша. А на стене над ним прочертила черточку острым каменным ножом.
На второй день рядом лежал новый хлеб, потом третий, четвертый.
Дни шли за днями. Первый хлеб развалился, треснул второй, заплесневел третий, на четвертом побелела корка, зачерствел пятый, шестой оставался свежим, и супруга Утнапишти положила седьмой. Тогда и коснулся Утнапишти своего гостя.
Гость сразу встрепенулся, вскочил и смущенно сказал:
– Я прикрыл глаза на одно лишь мгновенье. Но ты коснулся меня, и я сразу проснулся. Продолжай же рассказ свой, я слушаю.
Но Утнапишти лишь усмехнулся:
– Сосчитай-ка лучше хлебы, что лежали на ложе рядом с тобой, тогда и узнаешь, сколько дней ты проспал. Сон легко переходит в смерть, и если бы я не коснулся тебя, ты бы не жил, ты бы спал целую вечность.
Гильгамеш взглянул на хлебы и понял, что он побежден.
– Что же делать, скажи мне, Утнапишти, так похожий на моего отца? Куда идти мне теперь? Во дворце моем, в моем городе поселилась смерть, и нет мне там больше места. И во всем мире, куда бы я не бросил свой взгляд, я вижу лишь умирание. Быть может, ты приютишь меня здесь навсегда? Я буду добрым помощником и почтительным сыном.
От этих слов растаяло окаменевшее за множество лет сердце Утнапишти. Да, боги дали ему вечную жизнь то ли в награду, то ли в наказание. Он так и не увидел, как возмужали его сыновья, он не няньчил, не воспитывал внуков. Что за толк в вечной жизни, если не длится твой род! В первые годы, когда он делал зарубки на стенах, ему часто слышались голоса близких. Он не знал: сохранили им боги жизнь или умертвили всех сразу. Потом, когда счет годам протянулся за длину человечьего века, он почувствовал, как сердце его забывает теплоту семейных радостей. Только с окаменевшим сердцем можно было прожить здесь за годом год, забывая голоса людей.
И теперь, когда Гильгамеш пожелал стать почтительным сыном, воспоминания о прежней жизни вновь обрушились на Утнапишти. И он понял, на кого так похож его юный гость. Об этом он подумал еще в первое мгновение, когда лодка пристала к берегу.
Гость походил на старшего сына. Точно так выглядел бы его сын, если бы он прошел половину земли, леса, пустыни и горы, если бы потерял своего лучшего друга и брата.
Но не мог передать он гостю тайны, что доверили ему боги.
Однако, великий хитрец Энки, спасая его, не нарушил клятву.
* * *
Однако, великий хитрец Энки, спасая его, не нарушил клятву.
Утнапишти выглянул из хижины и поискал корабельщика Уршанаби. Тот, как всегда, занимался со своею лодкой. Что-то смолил в ней, отделывал весла.
– Уршанаби, та земля, откуда приплыл ты, больше тебя не дождется, подойди ко мне, ты проводишь нашего гостя. Он все носит свое драное грязное рубище. Ты помнишь, в нашем городе такую одежду не надели бы одряхлевшие нищие старцы. В этом тряпье его трудно принять за юношу. Возьми, Уршанаби, гостя, отведи его к тому берегу, пусть он там попробует добела отстирать свое одеяние. Пусть умоется, если захочет окунуть свое тело в воды, ты его не удерживай. Выстиранное облаченье станет чистым и новым. Выстираная повязка заблестит на голове своей белизной. И пока он будет идти в свой город, его одежда не сносится и все будет чистым. Отведи его к тому берегу, Уршанаби.
И не знал Уршанаби, что Утнапишти мгновенье назад поделился с ним тайной богов. Здесь, неподалеку от хижины было устье реки жизни. Струи вод этой священной реки проходили вдоль берега. И всякий, кто омывал свое тело в тех водах, получал вечную жизнь.
Боги сразу сказали об этом Утнапишти и раскрыли ему немало других своих тайн. Ведь теперь он и сам был приравнен к богам. Этой тайной он не должен был делиться ни с кем. Разве с ветром, да с облаком, пролетающим в небесах.
Он и теперь не поделился ею с юным гостем, так похожим на сына. Но уж если гость прошел полземли и добрался сюда, почему бы не предложить ему постирать одежду. А если гость, ни о чем не догадываясь, захочет погрузить свое тело в струи вечно живой воды – это будет только желание гостя. И если это произойдет, то гость, так похожий на сына, станет первым человеком, решившим загадку жизни и смерти, ту, что не сумел угадать Адапа.
Уршанаби послушно повел юного гостя к указанному месту. Он, как и Утнапишти, получил от богов когда-то вечную жизнь и струи живой воды его не интересовали. Долгую вечность он охотился за змеем в лесу недалеко от жилища Сидури. А теперь, когда змей был убит, он и вовсе не знал, чем ему в этой вечной жизни заняться.
– Утнапишти сказал, чтобы я отвел тебя на берег. Чтобы ты сбросил свои одежды и выстирал их. ще он сказал, чтобы я не удерживал тебя, если ты захочешь погрузить свое тело в струи воды. – Все это проговорил Уршанаби, отведя гостя, сев на прибрежный прогретый камень, и спокойно отвернулся от гостя.
"Одежду я сниму и ее постираю, но в морскую воду влезать не буду. Если недавно мы плыли в лодке по этой воде, и я не смел к ней прикоснуться, то почему же мне надо окунать в нее свое тело. Хитрый старик, скорей всего, замыслил какой-то подвох, также, как он мгновенно сумел усыпить меня на своем ложе", – подумал Гильгамеш и принялся стирать свое облачение.
Для стирки не понадобился ни мыльный корень, ни мыльный камень, какими пользовались в его городе. Одежда, едва замочил он ее в воде, сразу стала чистой и белой. Мало того, к удивлению Гильгамеша, она обновилась. Но он, не разгадав загадку жизни и смерти отошел с этой одеждой от берега. Еще влажною, он окутал ею свое тело, и тело, соприкоснувшись с остатками влаги живой реки, сразу стало тем, каким было в Уруке в недавние годы – прекрасным и юным. Влаги, которая быстро испарялась с одежды, хватило только для этого, но ее недостаточно было для того, чтобы сделать тело его наввсегда молодым.
Он вернулся к хижине Утнапишти, и хозяева залюбовались им.
Но Утнапишти уже знал, что Гильгамеш прошел мимо тайны богов, ее не заметив.
"Может быть это и к лучшему, – подумал Утнапишти. – Ведь он искал вечной жизни для своего друга, для своих горожан. Какой толк, если бы сам он стал бессмертным посреди умирающего народа. Несчастья его от этого приумножились бы".
– Уршанаби проводит тебя в твой город другой дорогой, тебе неизвестной, – сказал он Гильгамешу и ощутил в сердце давно забытую грусть расставания. – Хорошо отстирался твой наряд. В мои времена не делали столь тонких тканей. Теперь, пока не достигнешь города, одежда твоя будет как новая. Готовься к отплытию.
Часть пятая
– Готовься к отплытию, – сказал Утнапишти и чуть не добавил: – сын мой.
Так этот юный гость с посвежевшим лицом походил теперь на его сына.
Уршанаби подвел лодку поближе. Вместе с Гильгамешем они столкнули ее в волну, и лодка плавно закачалась на морской воде.
Утнапишти стоял на берегу и болезненная тоска сжимала его сердце. Не зря люди придумали поговорку: "Лучше не находить, чем найти и потерять снова".
Из хижины вышла супруга и встала рядом, заслоняя глаза от слепящего солнца.
По лицу ее текли тихие слезы.
Уже давно, в те дни, когда юный гость спал, поддавшись волшебному сну на ложе, а она подкладывала к его изголовью свежие лепешки, уже тогда она разглядела в чертах его черты своих сыновей.
Ей положено было молчать, но она не сдержалась. Разве сдержится мать, если сын их недавно нашедшийся вновь отправляется в неведомый край и теперь навсегда. Они навсегда останутся в своей хижине, вместе со своим бессмертием, а он возвратится назад к смертному человечеству, такой юный, красивый.
– Он столько прошел, чтобы нас отыскать, преодолел столько опасностей, а ты отсылаешь его домой с пустыми руками. Дай же ему хоть что-нибудь, чтобы он мог принести это в свою страну! – сказала супруга.
А Гильгамеш уже поднял багор, оттолкнулся от берега, и лодка пошла поперек невысокой волны.
– Постой! – закричал Утнапишти.
И было такое чувство, будто крик его вырвался из самого сердца.
– Постой, Гильгамеш, и вернись назад! Назад, корабельщик!
Словно стрела счастья ударила в Гильгамеша. Он вздрогнул, и с лицом, полным радостного ожидания, рванул лодку назад. Утнапишти же, увидев счастливое лицо старшего сына, как и жена, тихо заплакал.
