Анна Ветлугина - Игнатий Лойола
Он с трудом поднялся по крутой тропинке, запыхавшись от тяжёлого груза. Встал перед воротами замка, раздумывая, как лучше рассказать обо всём Людвигу.
— Вот, значит, где живут твои братья! — послышался голос за спиной. Словно пружина щёлкнула внутри у студиозуса. Не оборачиваясь и не раздумывая ни секунды, он отпрыгнул в кусты и съехал по склону, изо всех сил прижимая к себе драгоценный свёрток. Судя по хрусту веток, его преследовали. Он заметался, выронил один пистолет. Поднимать не было времени. Перепрыгнув ручей, он бросился бежать через лес. На пути лежало огромное дерево, вывороченное бурей. Под его корнями, наполовину вытащенными из земли, образовалась пещерка, куда студиозус втиснулся с оставшимися двумя пистолетами и замер. Кусты хрустнули где-то в отдалении, потом затихли. Рядом запела птица. Альбрехт осторожно пошевелил затёкшей ногой. Пятясь задом, вылез из своего укрытия. Стал вспоминать, где выронил оружие. Обшарил в том районе все кусты, но ничего не нашёл.
Постоянно оглядываясь, он начал подниматься к воротам. Неподалёку от них рос огромный бук с раздвоенным стволом. Прячась за ним, он высунул голову — посмотреть, нет ли опасности.
Как хорошо, что он не вылез сразу! На дороге показались трое тех самых стражников, шедших из замка. Оживлённо переговариваясь, они двинулись вниз. Напуганный студиозус продолжал стоять за деревом. Прошло немало времени, прежде чем он снова нерешительно подошёл к воротам и столкнулся с выходящим оттуда Людвигом.
— Идём, идём, Фромбергер! — быстро проговорил он сквозь зубы, хватая товарища за складку шаубе и таща с собой.
— Куда ты? — не понял тот. — Уже смеркается. Не успеем вернуться.
— Нам больше не надо сюда успевать, — утешил Людвиг. — Выгнали нас. С великим треском. Скажи спасибо, в тюрьму не посадили. Кстати, что это у тебя в руках? Почему не отдал пистолеты?
Альбрехт, не таясь, рассказал всё.
— Я так и подумал, что ты к этому причастен, — мрачно сказал Людвиг, выслушав печальную повесть товарища. — Видимо, стражники доложились курфюрсту о подозрительном студиозусе, и хозяин лично пожаловал в нашу каморку. Не знаю, о чём он собирался говорить с нами, но я как раз разбирал эти наши несчастные листки, когда они с Лютером открыли дверь. Не повезло. Меня, собственно, ни о чём и не спрашивали. Magister noster за нас здорово вступился. Курфюрст сказал: не надо звать стражу, чёрт с ними, пусть идут на все четыре стороны. Вот так, друг мой.
— А... Альма? — голос Фромбергера дрогнул.
— А что? Её ни в чём не подозревают.
— Да... — сказал Альбрехт. — Да.
«Она смертельно оскорбилась, — думал он, — а я так и не объяснился. И чем дальше, тем труднее будет разбить эту стену...» Людвиг тряхнул его за рукав:
— Не куксись. Если суждено — обязательно встретишь её снова. А пока тебе нужно думать, как потерянный пистолет отрабатывать. Дорогая вещица-то. Думаешь, попросил прощения — и все забыли?
Они уже подходили к Айзенаху. В домах зажигались огни.
— Не знаю даже, как мне отработать... — озабоченно признался Альбрехт. Людвиг посмотрел на него и ухмыльнулся:
— Зато я знаю. Нашему «Новому Гедеону» очень нужны помощники, умеющие драться. Впереди большая война. Не только с попами, но и с курфюрстами.
В животе у студиозуса стало совсем холодно, но делать было нечего. Он храбро кивнул в знак согласия.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Корабль, наконец, пристал к берегам Яффы.
Иниго сошёл на берег. Долго стоял, расставив ноги и привыкая к твёрдой, не качающейся опоре. Почувствовав себя уверенней, вонзил посох в раскалённый песок, намереваясь идти пешком до самого Иерусалима. Но ему не удалось совершить ещё одно самоистязание. Его окружила группа паломников, среди которых присутствовал богатый испанец по имени Диего. Он возжелал помочь соотечественнику и посадил того на ослика чуть ли не насильно. Так же поехали и остальные паломники.
Жара стояла немыслимая. Иниго, родившийся и выросший в достаточно южной стране, вскоре совсем изнемог. А ведь среди паломников находились немцы, привыкшие к прохладе и сырости. Но все мгновенно забыли о страданиях, увидев вдали очертания города. «Неужели подъезжаем?», «Да пора уже», «Даже не верится», — слышались голоса.
— Настроимся на возвышенный лад, — предложил всем Диего. — Смотрите, нас уже ждут.
Посреди дороги стояло несколько монахов-францисканцев. Их предводитель держал крест в поднятой руке. Они встречали паломников.
Иниго с благоговением шёл по древней дороге, потрескавшейся от многовекового зноя. Здесь когда-то ходил Иисус со Своими апостолами, и это казалось непостижимее самых фантастических видений. Человеческая сущность, принятая Божеством из-за любви к людям, — как просто и величественно! От осознания этой истины Иниго, стойко вынесший немыслимые страдания и унижения, не смог сдерживать слёзы.
Паломников привели во францисканскую обитель — скромную до нищеты. Накормили кашей, причём зерно оказалось не вполне качественным и заметно горчило. Потом их представили гвардиану. Тот выразил надежду, что эти две недели станут для паломников богатыми незабываемыми впечатлениями и новым духовным опытом.
— Как?! — Иниго даже поперхнулся от удивления. — Только две недели?
— Совершенно верно, — ответил гвардиан, — за это время паломники успевают всё осмотреть. Почему вы хотите больше?
— Я собирался поклоняться по нескольку дней каждой святыне, а их здесь великое множество! — О своих планах по обращению грешников Лойола благоразумно решил не сообщать.
— Сожалею, — вздохнул францисканец, — но вы же сами видели, в каком упадке находится наша обитель. Пищи не хватает даже монахам. Некоторым приходится возвращаться на родину вместе с паломниками.
Иниго сделал вид, будто уходит со своей группой. Сам же вернулся в келью гвардиана:
— Вот, взгляните. Тут написано обо мне.
Это было послание настоятелю францисканцев от венецианского сенатора. Тот описал многочисленные достоинства Иниго и выразил надежду, что «этот человек способен совершить много сильных поступков во славу Божию».
— Искренне рад за вас, — сообщил францисканец, прочитав письмо, — но существующий порядок изменить не могу.
«Ладно, — подумал Лойола, — меня провозили бесплатно морские волки, не особенно рьяные в вопросах веры. Неужели мне не удастся уговорить этих церковников?»
Наутро следующего дня он всерьёз озаботился добыванием средств. Дойдя с остальными паломниками до храма Гроба Господня, не стал осматривать святыни. Сказал мысленно: «Господи! Тебе ли не знать о моём почтении! Всё, что я делаю, — лишь во славу Тебя!» Потом прочитал «Душу Христову» и поставил рядом с собой чашку для милостыни. Люди, проходившие мимо, казались ему очень бедно одетыми, и мусульмане вроде бы преобладали в толпе. Но чашка исправно наполнялась хлебом и мелкими монетами. За обедом в общей трапезной Иниго демонстративно отказался от каши, выложив на стол добытые корки. После трапезы вновь зашёл к гвардиану.
— Как вы смогли убедиться, мне не нужно от обители никакой пищи, кроме духовной. Если, оставшись здесь, я смогу иногда приходить к вам на исповедь — мне будет достаточно.
— Если так, — задумчиво сказал гвардиан, — пожалуй, я не вижу причины, мешающей вам остаться в Иерусалиме...
— Благослови вас Бог! — Иниго чуть опять не заплакал от радости, но францисканец прервал его:
— Я не против, но, видите ли, я не имею полномочий принимать подобные решения. Вам нужно говорить с провинциалом (это наш главный настоятель), когда он вернётся из Вифлеема.
— Хорошо. Я готов. — Согласился Лойола. Он был уверен в успехе мероприятия.
— Я позову вас, как он приедет, и расскажу ему о вашем похвальном рвении, — пообещал гвардиан.
Четыре дня Иниго совмещал осмотр святынь с добыванием хлеба.
Получалось неплохо. На пятый гвардиан сообщил о прибытии провинциала.
В келье сидел очень усталый и запылённый францисканец. Увидев бодро ковыляющего паломника, он тяжело вздохнул.
— Мне рассказали о вашей набожности, — начал он.
К сожалению, вынужден отказать в вашей просьбе.
Иниго не поверил своим ушам.
— Почему... отказать? Я же не прошу пищи у обители.
— Видите ли... как вас звать? Иниго... не один вы хотите остаться здесь. Люди остаются, а потом попадают в плен к арабам или умирают, а францисканский орден несёт расходы. Мы вынуждены выкупать наших братьев или хоронить их, а средств на это не имеем. Поэтому, ценя вашу набожность, я настаиваю, чтобы вы отплыли завтра с вашей группой.
Лицо Иниго потемнело.
— Это не моя группа, — сказал он резко, — я иду один. И я прибыл сюда не для битья поклонов! Я собираюсь проповедовать. Язычникам и своим братьям, отошедшим от Христа. У меня есть дар убеждать. Вы можете увидеть сами!
