Сардана Ордахова - Неучтенный фактор
– Вот скажи, сколько на свете людей, пишущих по-русски? Много. Да ведь? Если ты захочешь, ты можешь невероятно обогатить свой словарный запас, прочитать много книг, выучить наизусть все правила грамматики, более того – почувствовать дух языка, проникнуться им. Ты можешь знать его лучше всех профессоров филологии. Но ты никогда не будешь писать так, как Достоевский.
– Ну ты сказал, – угрюмо отозвался Гавриил. – Конечно, нет. Я буду писать, как Сатыров.
– Есть, – вскрикнул Степан. – Молодец! Что и требовалось доказать.
– Не понял, – возразил Гавриил.
– Понимаешь, ты мог сказать – Достоевский ведь особенный, он гений, у него дар. Конечно, это так. И именно так ответило бы 99 процентов всех знакомых мне людей. Но не следует забывать, что талант есть у каждого. И каждый человек – особенный. Странно, что до сих пор приходится напоминать такие простые вещи. Людям выгодно жить так, как будто они серое стадо, прикрываясь приличиями, общественным мнением и необходимостью кормить семью. Да, ты никогда не напишешь «Белые ночи». А зачем? Они уже написаны. У тебя другие задачи.
– Мы ведь тоже работаем со словом, – смягчаясь, заметил Гавриил. – Кому, как не нам, знать его силу. Вот доклады ночами сочиняем. Но скажи, если я выучу все правила языка, а исключения из них пропущу, то что это будет за доклад?
Степан задумчиво посмотрел на него.
– Правило уже содержит в себе исключения. – сказал он наконец.– Инструкция подразумевает ее нарушение. Я ничего не забыл.
– А нас учили, что добро побеждает зло. У этого правила тоже есть исключения?
– Это не правило, это закон. Мухи отдельно, котлеты отдельно, – жестко сказал Степан.
– Так в чем же все-таки этот фактор заключается? – решил допытываться Гавриил.
– В индивидуальности, Ганя, в индивидуальности, – ответил Степа. – В том, чтобы найти ее и сохранить. В осознании того, что ты ценен просто потому, что ты есть. А не потому, что построил столько-то заводов, написал столько-то книг, родил столько-то детей.
Когда воспитанный в глубоких советских традициях интернатский мальчик Ганя, которому едва ли не с самого рождения вдалбливали, что он интересен только потому, что принесет пользу обществу, вобьет гвоздик и привинтит шурупик в дело строительства коммунизма, пытался переварить услышанную сенсацию из уст человека, которого с детства привык слушаться во всем, Степан вдруг стал грустен.
– Я ломаю свою индивидуальность, Ганя, – устало сказал он. – Я начинаю сдаваться обстоятельствам. А ты сильнее меня. Поэтому я не хочу, чтобы ты когда-нибудь забыл сказанное мной. Я мог бы просто выдумать эту историю о мировом сообществе. А может, действительно выдумал. Но, с другой стороны, если мы это уже вообразили, значит, так оно и есть.
…Через месяц Гавриил Гаврильевич с внутренним трепетом услышал весть о том, что его собираются переводить в Туймаду с существенным повышением. Еще через месяц слухи подтвердились.
В жизни Гавриил Гаврильевич не занялся бы вновь политикой, если бы не тяжелая необходимость. Мутную волну перестроечных лет он благополучно пережил, занимаясь исключительно своим делом. На предпоследних выборах в одном из важных округов очень хорошие шансы имел кандидат от коммунистической партии, победа которого казалась почти неизбежной, но откатила бы развитие республики на несколько десятилетий назад. К Гавриилу Гаврильевичу обратились с предложением, от которого он не смог отказаться. Он понимал, что его бизнес, а значит, и жизнь, в определенной степени зависели от исхода этих выборов.
Образ щедрого мецената Сатырова, чье трудное детство и ужасную судьбу богатых родственников которого без конца смаковали местные газеты, наконец дорвавшиеся до закрытых архивных материалов, оказался привлекательней трезвых программ бескомпромиссного борца за социальную справедливость. Честно говоря, Гавриил Гаврильевич сам не ожидал такого успеха. С пламенным оратором и кристально честным, добрым человеком, коим являлся его противник, он побаивался встречаться перед телекамерами. Но видать, время, отпущенное коммунистической партии неумолимой судьбой, истекало. Победу на тех выборах господин Сатыров почти не праздновал, посчитав ее пляской на костях. Обидней всего было то, что его покойный друг Степан, в молодости близко соприкасавшийся с его оппонентом, называл его человеком, обладающим скрытым фактором.
Нынче, в 21 тысячелетии, расклад сил резко изменился. Появилось очень много непонятных изданий, готовых облить грязью кого угодно и за что угодно – за добро и зло, за удачи и неудачи. Все было поставлено с ног на голову, все перемешано, опошлено, опущено, происходила явная подмена понятий. Уровень образования и общего развития пишущих в газетах людей казался удручающе низким по сравнению с недавними советскими временами. Абсолютно безответственные заявления зачастую отдавали чистой воды фашизмом, к которому Гавриил Гаврильевич испытывал патологическое отвращение, однако они пользовались большой популярностью у той части электората, кого его незабвенная тетя Анна Георгиевна в свое время назвала «быдлом». В выражениях она не стеснялась, когда речь заходила о тотальной человеческой глупости, затеявшей пожар мировой революции на ее глазах. Меж тем эта прослойка становилась все толще и толще… У прослойки уже появился свой любимчик, который, темпераментно брызжа слюной и закатывая в экстазе глаза, обещал ей все сокровища мира. За совсем ма-аленькую плату – депутатский мандатик.
– Только твоя кандидатура способна спасти ситуацию, а она сейчас провальная. – горячо убеждал Гавриила по телефону тот же голос старого товарища, что и четыре года назад. – Ты должен хотя бы перебить голоса у этого опасного типа. Знаешь, кто начальник предвыборного штаба? Саша. Да, да, тот самый. Ты хочешь, чтобы это дерьмо пришло к власти?
Гавриил Гаврильевич был не столь категоричен в оценках, но на выборы идти согласился – с античной покорностью судьбе и с античным же мужеством…
* * *
Рука Сергея Пащенко несколько раз тянулась к телефонной трубке, но застывала, не достигая цели. Переговоры с поставщиком оплаченного материала или, проще говоря, джинсы, ни к чему не привели. Клиент настаивал на публикации полного текста, без купюр и даже без каких-либо изменений в виде переставленной запятой. С таким упорством Пащенко сталкивался впервые. Его самого тоже нельзя было обвинить в излишней сговорчивости, хотя, может быть, внешне он и производил такое впечатление. Огрехи в пунктуации еще не беда – чего не напечатаешь за деньги! Но смысл…
Серега Пащенко был зол. Время близилось к девяти вечера, улицы города, скованные туманом и холодом, давно и прочно погрузились во мрак. Он даже боялся взглянуть в сторону жалюзи, за которыми затаилось мерзлое окно. Редакционной машиной он не пользовался – вернее, она редко позволяла пользоваться собой.
– Здравствуйте еще раз, – он с неудовольствием отметил нотки подобострастия в своем голосе. – Гавриил Гаврильевич, я по поводу материала…
В руках он вертел визитку, которую господин Сатыров оставил в редакции в прошлое посещение.
Гавриил Гаврильевич, мирно ужинавший, покинул стол и взял трубку. Звонил начальник его предвыборного штаба. Сам Гавриил Гаврильевич только полчаса назад вырвался оттуда. Начальник штаба сообщил, что ему позвонила дочь Инна, которую он для пользы дела пристроил на зимние каникулы корреспондентом в городскую газету. Она сказала, что в их газете готовится материал о Сатырове. Так как главный редактор, кстати, брат начальника штаба, в отъезде, за него остался молодой заместитель Сергей Пащенко. Конечно, брат сразу бы предоставил им материал до публикации, чтобы они были в курсе, знали, чего ожидать и к чему готовиться. А у Пащенко, похоже, и в голове не возникает такой мысли. И зря, кто ж каждый год пробивает в мэрии частичное финансирование их издания? Город небольшой, все равно кто-то кому-то кем-то приходится, кто-то кому-то чего-нибудь да должен…
В общем, через некоторое время Гавриил Гаврильевич прошел в свой кабинет, включил факс. Спустя минуту-другую тот запищал. Гавриил Гаврильевич, вооружившись недавним приобретением – плюсовыми очками, начал читать статью. Первая фраза Сашиного творения: «Ответим наконец на вопрос, кто такие эти друзья народа, в столь большом количестве расплодившиеся на просторах Родины, удобренных бесконечными страданиями этого самого народа?» – была почти талантлива и заставила его улыбнуться.
Он знал этот шифр. Старые милые штучки. Глядя на статью определенным образом, можно было прочитать: «Завтра утром игра закончится». До чего изящен этот Саша. Это же Песня о Соколе, танец умирающего лебедя, а не покушение на жизнь. Но почему он решил предупредить его? Неужели по старой памяти? О том, что затевается что-то подобное, Гавриил Гаврильевич знал – разведка докладывала. Он надеялся в очередной раз проскочить между каменными жерновами судьбы невредимым – и, как выяснилось, небезосновательно… Значит, послезавтра, на следующий день после выхода в свет этой газеты, ему уготовано расставание с жизнью. Глупцы! Одна ночь – это очень много, чтобы подготовиться к отражению удара. Если бы он увидел статью только завтра, по выходе ее в свет, было бы куда сложнее. Спасибо товарищу… господину Пащенко. Гавриил Гаврильевич набрал номер своего предвыборного штаба, куда он и так собирался идти после ужина, чтобы провести там бессонную ночь. Дав сотрудникам штаба необходимые указания для соблюдения их личной безопасности, он начал одеваться. Опять раздался телефонный звонок.
