Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести
Всё оказалось не совсем так.
В полуподвале ратуши старый друг, Ганс Хольштейн, встретил Гордона с раскрытыми объятиями. За ним подошли с приветствием седоусый капрал Хооде и изящный, с русой бородкой, Карл фон Грюн- дорф, сын пастора из Кёнигсберга. О злоключениях Патрика они уже слышали. Ещё двое — угрюмый, заросший густой щетиной Стивенс и щуплый Михал (Майкл), полуполяк, полушотландец, — лишь поклонились издали.
Из левого угла камеры за новичком с любопытством следили с десяток поляков. Все они недавно были слугами у шведов.
—Люди низкородные и незначительные, — сказал о них капрал Хооде.
Двое слуг внесли в подвал ужин. Тюремщик поставил на стол деревянный поднос с ломтями вязкого ржаного хлеба, по ломтю каждому, и принялся раскладывать по мискам густую гречневую кашу без масла и без соли.
Белобрысый, худой поляк подошёл к столу будто ненароком. И попытался слямзить горбушку. Не повезло. Капрал заметил манёвр и закатил воришке здоровенную оплеуху. Отскочив, тот принялся поносить Ходе последними словами:
—Швед проклятый! Мало вы издевались над нами! И здесь свои порядки заводите. Врёшь! Не выйдет. Теперь наша власть!
Тюремщик развернулся к капралу:
—Бунтовать!!! Да я тебя сгною.
—Пан тюремщик! Этот парень — вор! — удивился Хооде.
— Он пытался украсть хлеб, — подтвердил Патрик. — Я сам видел!
Но тюремщик ничего не слушал.
— Лютеране поганые, пся крев! Еретики!
Он тут же ушёл к бургомистру с докладом. И пан бургомистр, не утруждая себя допросом обвиняемых, приказал отвести капрала и Гордона в темницу. Их подвели к дыре в полу и на верёвке опустили на глубину четыре-пять сажен.
—Идите налево! — крикнули сверху.
Ощупью пленники прошли в совершенно тёмную камеру. До чего холодно! Как в леднике.
— До утра не доживём, замёрзнем, — заметил Фридрих.
На полу пленники нашли что-то вроде соломы, сгребли в кучу и улеглись. Каждый прижимал к себе и согревал ноги товарища.
Это была страшная ночь. Стараясь не заснуть, пленники до утра разговаривали.
Патрик рассказал о своей юности в Шотландии, о семье. Фридрих — о Бремене, где он родился и вырос в старом доме возле гавани. До сих пор там жил его старший брат.
Питеру досталась отцовская доля в рыболовецкой шхуне. Он, как дед и отец, ловил селёдку в Северном море. А Фридриха смолоду потянуло под знамёна Марса. Он двадцать лет отслужил шведскому королю.
Старый солдат не вспоминал былые сражения. Говорил о жене, тихой, набожной Лизхен, о дочке, что удачно вышла замуж за приказчика в рыбной лавке. Весной дочь родила ему внука! Назвали Фрицем, в его честь. А сын пошёл учеником к переплётчику. Слава Богу, не по стопам отца. Солдатский хлеб горек.
Не замёрзли! Утром, часов в десять, сверху крикнули Гордона и вытащили его на свет. Страшно было оставлять товарища, но через пару часов подняли и капрала. Однако их бедствия на этом не кончились. На обед, как обычно, принесли блюдо пареной репы27, сухой, безвкусной, сваренной без соли и приправ. Такую и в рот не возьмёшь. А в сей день мелкая репа оказалась гнилой, изъеденной червями. Тут даже тихий фон Грюндорф не выдержал:
— Да что мы, свиньи что ли, жрать гнильё?!
—Опять бунтуете, еретики! — обрадовался тюремщик, и тотчас побежал жаловаться бургомистру.
Месяц назад пан бургомистр низко кланялся, встретив любого шведского офицера, просто мёдом исходил. Нынче он всем и каждому демонстрировал свой патриотизм и ненависть к проклятым захватчикам:
— В кандалы мерзавцев!
Четверых иноземцев: капрала, пруссака, англичанина и шотландца Гордона —приковали за правую ногу к железной цепи, да ещё и левые руки сковали попарно.
Хольштейна, к счастью, беда миновала.
Тяжко жить на цепи. И больно, и неудобно, да и стыдно. Ежели одному понадобилось отойти к поганому ведру у двери, то и все шли с ним вместе и терпеливо ждали, пока тот справит нужду.
К вечеру в камеру торжественно вошёл пан Ян Стоцкий.
— Несчастный юноша! — воскликнул он с чувством. — Сердце моё обливается кровью при виде твоего столь печального состояния! Но не теряй надежды! Я уже начал хлопоты у пана маршала.
Стоцкий послал слугу за водкой и пирогами и, щедро угощая узников, рассказал, что оставил квартирной хозяйке Патрика солидную сумму денег и ещё продуктов.
—Сей благородный юноша не будет нуждаться ни в чём.
Пан даже поднял тост.
— За недалёкую свободу!
Больше Гордон Стоцкого не видел. А пани Марыся принесла утром горшочек бигоса, и рассказала, что пан Ян дал ей двадцать грошей и одного гуся. Куда как щедро! Мог и ничего не дать.
Добрая женщина жалела юношу и тайком от скупого мужа забегала два-три раза в неделю, приносила Патрику что-нибудь вкусненькое. Да ведь делили-то на пятерых. Каждому доставалось совсем по чуточке.
Холод, голод, грязь, насекомые. Да и рана Патрика на затылке гноилась. А пуще всего одолели любопытные поляки! Горожане приходили поглазеть на пленников, как на диких зверей, и пугали:
— Слышали? Ваши шведы разграбили костёл Святого Духа! А в Казимеже двух шляхтянок ссильничали. Скоро мы вас всех повесим или на кол посадим по татарскому обычаю.
Пленники терпели, отмалчивались. Как-то двое пьяных горожан начали орать, что в Висьниче шведы холодом и голодом заморили пятерых поляков:
— Мы вам тоже устроим!
Фон Грюнсдорф ответил с достоинством:
— Вы, панове, не правы. Пленники в Висьниче — мужланы и разбойники. А мы благородные солдаты. По законам и обычаям войны, принятым у христианских народов, вы обязаны хорошо обращаться с пленными.
Горожане примолкли и ушли.
Человек может притерпеться ко многому. Гордону особливо повезло с соседом. Карл фон Грюндорф, человек образованный, знал и немецкий, и польский в совершенстве. Каждый день, с утра, Патрик занимался с соседом языками. Капрал любил шахматы, да и Карл играл отменно. Хооде слепил из жёваного хлеба фигурки, расчертил на полу доску. Гордон учился, и к концу тринадцати недель, проведённых в оковах, начал обыгрывать своих учителей. Потом пани Марыся принесла Патрику его томик Плутарха. Мудрая книга — большое утешение.
Пленников поманила свобода. По местному обычаю, ежели какая девица выберет себе женихом заключённого, то даже и отъявленные злодеи получали прощение.
Одна паненка, служанка в богатом доме, два дня, в полдень и вечером, присылала к пленным блюда отборной снеди. На третий день попросила тюремщика получить решительный ответ. И тот самый полуполяк, полушотландец Михал соблазнился и пошел под венец. Были и другие девицы, мечтавшие хоть так заполучить мужа. Но все они были из низкого состояния.
Гордон считал порухой чести купить себе свободу столь недостойным способом. Да и друзья его не соблазнились.
Однажды, выглянув в окно, Гордон увидел новую группу пленных шведов. На другой день узников вывели, сбили оковы и перевели в иное, весьма тесное помещение. На полу едва хватало места улечься. Тяжёлая дверь о обрадовался обита железом, крошечное окошко под потолком пропускало столь мало света, что не только читать, соседа толком разглядеть было трудно. Пленники сочли сие дурным признаком. И, действительно, через три дня вечером тюремщик сказал:
—Готовьтесь! Ваш конец близок.
Отчаяние овладело узниками. В эту ночь никто не спал. Кто рыдал, кто молился, кто каялся в грехах. Солдаты, они не раз смотрели смерти в лицо. Так то в бою! В строю, рядом с товарищами. А тут виселица. Было жутко.
Молился и Патрик. Вспоминал прожитую жизнь. Много, ох, много в ней заслужило людского осуждения и кары всемогущего Господа. Каялся. Под утро Гордон вдруг почувствовал милость Божию и поверил в прощение. В душу вернулось мужество и решимость. Утром они с Хольштейном сказали тюремщику:
— Мы католики. Нельзя ли исповедаться и причаститься в костёле или в каком монастыре?
