Сесилия Холланд - Зима королей
— Он был настоящий берсерк, — сказал Эйнар. — Ни один христианин не смог бы вытащить его из огня, если бы он захотел, чтобы у него сгорели ноги.
— Большую часть времени он не мог бы толком объясниться, — сказал Торстейн. — Это выпивка прикончила Гэра — Поглотитель Медовухи, вот как его называли. Однажды ночью он пошел помочиться и забыл, что находится на корабле. Он пытался пройтись по лунной дорожке, решив, что это белая мощеная тропа в Нидаросе. Они нашли его на следующий день плавающего вниз лицом.
— А откуда ты сейчас знаешь, что он решил, что это белая мощеная тропа в Нидаросе?
— Ты рассуждаешь слишком буквально, — сказал Мюртах, — но звучит так, как если бы именно так и было.
Торстейн какое-то время грыз ноготь большого пальца.
— Вглядись в лицо Бродира, когда увидишь его, Эйнар.
— Я уже видел его раньше. Большой и опрометчивый, и не боится проиграть.
— Он никогда не проигрывает, — сказал Бьорн. — И я скорее стану сражаться против великанов, чем против Бродира.
Мюртах немного нахмурился, и Бьорн засмеялся.
— Драться с ним — это большая неудача. Я доволен, что мне этого не довелось.
По направлению к валам скакало два всадника. Мюртах встал, чтобы лучше разглядеть их.
— Короли прибывают, — крикнул один из них. — Все они прибывают.
Мюртах присел на корточки.
— Верховный король и Мелсечлэйн уже где-то близко. Торстейн перегнулся со стены.
— Открывайте ворота, эй, караульные! Мюртах сыграл джигу на арфе.
— Перестань играть танцевальную музыку, — сказал Эйнар. — Сыграй нам военную песню.
— Я и играю, — сказал Мюртах и заиграл джигу еще быстрее.
Он стал размышлять, приведет ли сражаться Эгон клан О'Каллинэн, встретит ли он их в сражении, и что он будет тогда делать.
Высокий, грузный человек с красным лицом скакал через город на кауром коне. Он медленно подъехал к ним — Мюртах наблюдал за ним. Датчане даже верхом ездили иначе, чем ирландцы.
— В чем дело? — окликнул их большой мужчина.
— Ирландцы прибывают, — закричал Торстейн. Большой мужчина перекинул свой плащ на одну руку.
— Ладно, пускай прибывают. Для этого мы и добирались сюда по волнам.
— Оркнейский ярл, — сказал Бьорн Эйнару. — Он растолстел от своего высокого положения. Они обещали ему Гормфлэйт — сестру Мелмордхи, но ее здесь нет, обрати внимание. Она куда-то подевалась, когда приближается сражение.
Проскакал хмурый Бродир, и Бьорн окликнул его: «Бродир! » Они помахали друг другу. А Эйнару Бьорн сказал:
— То же самое обещание.
Он наклонил голову и потерся лицом о длинные, шелковистые волосы девушки. Мюртах даже не мог понять, каким образом корона удерживалась на его голове — она съехала далеко на затылок.
Он поиграл немного, а Эйнар и Торстейн разговаривали об Исландии. Руки Бьорна выглядели маленькими — они были красивой формы, длинные и нежные, но когда он обхватил запястье девушки, величина его рук стала очевидна.
— Неудивительно, что ты не можешь играть, — сказал Мюртах, — у тебя слишком большие пальцы.
Бьорн нежно сжал зубами ухо девушки.
— Я играю на других арфах, не таких, как твоя, — девушка взвизгнула — он укусил ее.
Он неожиданно встал и, держа девушку за руку, повел ее с земляного вала.
— Нет, — сказала она и покачала головой.
— Не бойся, — сказал он, — я не собираюсь причинить тебе вреда.
Он улыбнулся над ее головой Мюртаху.
— Большого, — тихо сказал он. Его глаза замаслились. Он тянул девушку так быстро, что она не могла вырваться, а кричать она боялась и следовала за ним.
— Женщины погубят его, — сказал Эйнар. — Он прямо-таки ищет взлеты и падения.
— А она привлекательный кусочек женской плоти, — сказал Торстейн.
— О, после туманной ночи она будет считаться женщиной.
Мюртах встал.
— Я проголодался.
Масляный взгляд Бьорна стоял перед глазами и беспокоил его.
— Подожди, я пойду с тобой, — сказал Эйнар. — Эта работа, сидеть на стене целый день, пробуждает голод.
— Ты доволен? — спросил Мелмордха.
Мюртах открыл рот, чтобы ответить, нахмурился и сказал:
— Сейчас это странный вопрос.
— Я думал, ты будешь рваться домой.
— Мне нравится находиться здесь.
— Но ты не принадлежишь этому месту. Ты здесь кажешься странным.
— Им нравится, как я играю на арфе.
Он играл им «Поход Кули за скотом». Было приятно видеть, как это захватывает их, как сжимаются их ладони в кулаки, когда звучит музыка, как смеются, когда музыка наигрывает некоторые небольшие шутки.
В зале, среди многих других мужчин, Бьорн и Эйнар воинственно расхаживали друг вокруг друга и хвастались, и только приказ Мелмордхи удержал их от драки. Мюртах, сидя на почетном месте, мог видеть всю эту массу людей, и он видел, как эта толпа вихрилась вокруг Бьорна и Эйнара, как искры возбуждения передавались от них то одному, то другому. Только Бродир, казалось, не обращал на это никакого внимания. Он спокойно сидел на лавке в своих серебристых мехах на плечах, одной рукой сжимая рог с выпивкой.
Постепенно толпа датчан и лейнстерцев угомонилась и успокоилась. Дверь открылась, и в зал вошел ярл Оркнейский и выкликнул Бродира своим гулким голосом. Рядом с ним шел Сигтругг. Мюртах раньше видел его всего однажды. Он был молод и слишком много хвастался. Он сел рядом с Мелмордхой.
— Я слышал, ирландцы прибывают. Мелмордха кивнул.
— Я послал к тебе одного из разведчиков сообщить об этом.
— Я отослал его — мне хотелось спать. Мелмордха одарил его кислым взглядом.
— Ты как всегда. Сигтругг рассмеялся.
— Не брани меня, дорогой. Разве я причина того, что у тебя собралось так много славных викингов, чтобы поддержать твой бунт?
Оркнейский ярл повернул голову:
— Спокойнее, мальчик. Торстейн, тебя что-то беспокоит. Торстейн поскреб свою голову, вытащил оттуда вошь и уставился на нее.
— Что должно быть сделано с ирландцами? — и он раздавил вошь между двумя ногтями.
Эйнар ухмыльнулся:
— Ты только что показал нам. Раздавить их.
— Это большая жирная вошь, — сказал ярл Оркнейский, — и мы должны иметь здесь всех наших людей.
— Они здесь, все, кроме нескольких, — сказал Бьорн.
— Здесь нет Оспака, — сказал Сигтругг. Бродир поднял взгляд. Оспак был его братом.
— Значит, вы ничего не слышали? Оспак не придет. Когда я покидал Мэн, он занимался ремонтом своих десяти кораблей по очереди и только приступал к третьему.
Бьорн рассмеялся. Эйнар сказал тихо:
— Некоторые говорят, что именно Оспак сообщил новости о нашем прибытии Верховному королю.
Бьорн вскинул голову и свирепо сверкнул глазами. Бродир положил руку ему на плечо, чтобы удержать его.
— Возможно, Оспак все еще христианин, а это некоторым людям кажется странным.
— Не в случае с Оспаком, — сказал Бьорн, взглянув на Эйнара.
Бродир хмыкнул.
— Не используй моего брата как оправдание для своей воинственности. Ты и раньше никогда не любил Оспака.
Эйнар ушел из помещения рано, чтобы сменить стражу ярла Оркнейского. Бьорн сильно напился. Он был в прекрасном настроении, сыпал шутками, так что его стол сотрясался от хохота, а в центре веселья в своей короне смеялся Бьорн, принимал сыпавшиеся на него обычные нападки и отбивался такими же.
Мюртах снова играл, теперь шуточную песню-разговор между кошкой, собакой и мышью. Арфа мяукала, как кошка, лаяла, как собака, и пищала, как мышь, наконец, когда все трое решили жить мирно вместе, арфа завыла, как волк, который явился и сожрал их всех. Датчанам это понравилось.
— Бьорн не воспринимает морали, — сказал Мюртах, — а то я могу вывести ее для вас из этого. Она того стоит. Вы что-то делаете, а потом можете рассудить об этом сами.
Торстейн неожиданно развеселился, вспомнив:
— Бьорн, что ты сделал с той девушкой, которую подхватил днем?
Бьорн принял преувеличенно шокированный вид.
— Пожалел эти нежные ушки, Торстейн.
— Послушай, — сказал Сигтругг, — я не позволю, чтобы ты оскорблял мой народ.
— Послушай, — сказал Бьорн. — Когда ты позвал нас всех сюда, ты позвал все в нас сюда. Или я должен быть полумужчиной, чтобы быть любезным тебе?
— Говори вежливо, тебе же лучше будет, — сказал Сигтругг.
— Говорю так, как говорю.
Мелмордха одернул Сигтругга обратно на его место. Бьорн, скажи мне наконец, для чего тебе эта корона? Бьорн пожал плечами.
— Чтобы прикрывать плешь.
Мюртах подался вперед, чтобы налить себе аскуибх. Он сидел между Мелмордхой и Сигтруггом, пониже.
— Я однажды слышал песню о человеке, который носил корону так, чтобы кто-нибудь сбил бы ее ему с головы, а он мог бы убить его за это.
— Спой ее, — сказал Бьорн.
— Это плохая примета, быть упомянутым в песне, помнишь? — ухмыльнулся Мюртах.
— Тогда зачем ты упомянул о ней?
— Когда король кому-либо задает вопрос, кто-то должен ответить, а я мог видеть, что ты очень застенчив.
