Карен Харпер - Наставница королевы
— Король спросил тебя? — выговорила я, отдышавшись.
— Скорее приказал, и еще сказал, чье это было предложение.
— Да, я подумала…
Джон снова приник к моим губам. Его руки пробежали по моей талии и спине, потом обхватили мою голову, и он завладел моими губами. Я приникла к нему, лишилась всякой воли, стала податливой, как глина.
Когда же наши уста наконец разомкнулись, Джон прошептал:
— Король в прекрасном настроении благодаря той девушке, в которую влюбился, несомненно, его следующей жене, — но мне нет до него дела. Кэт, я долго ждал какого-нибудь знака, что я тебе небезразличен — особенно после того, как ты стала сторониться меня. Так у тебя, значит, не было ни капельки личного интереса в том, чтобы меня назначили в ту же свиту, к которой принадлежишь и ты? — И он рассмеялся своим глубоким, звучным голосом. — Ты, разумеется, старалась только для леди Елизаветы. — Придерживая меня за подбородок своей большой мозолистой рукой, Джон заглянул мне прямо в глаза, требуя правдивого ответа и всего, что я готова была так охотно ему отдать.
— А что, собственно, интересного в этом для меня? — ответила я ему в тон, хотя мой голос заметно дрожал. Как бы сильно я ни стремилась к Джону Эшли, его неистовая страсть вызвала у меня почти испуг — нет, скорее меня напугала собственная страсть. Мне хотелось возлечь с ним прямо здесь, сию же минуту, наплевав на то, что кто-нибудь может натолкнуться на нас. — Заботилась же я в первую очередь о хэтфилдских лошадях, которым отчаянно не хватает хорошего ухода, — продолжала я, тихонько посмеиваясь. — Кроме того, ты же сам говорил, что хочешь написать книгу об искусстве верховой езды, а я пишу книгу о своей жизни, так что мы можем писать, сидя рядышком, вот и все.
Джон весело улыбнулся, потом вдруг опомнился, заслышав голоса, доносившиеся откуда-то снизу.
— Мы хорошо послужим Елизавете вместе, Кэт, — зашептал он мне в ухо, обдавая жарким дыханием. — Я молюсь о том, чтобы в сельской глуши оказалось поменьше народу, чтобы никто не смог застать нас вдвоем. Лучше всего проводить солнечные дни на лоне природы, подальше от любопытных глаз — тебе ведь тоже потребуются уроки верховой езды, а? — спросил Джон с озорной усмешкой и хлопнул меня по бедрам.
Мне это было приятно, и все же я зарделась. В свои тридцать четыре года я еще не разучилась краснеть! Впрочем, я всегда была так занята делами, что у меня просто не хватало времени на ухажеров (чума на Тома Сеймура!). Однако же я не могла допустить, чтобы наше игривое настроение и безумная страсть затмили печальную действительность.
— Если говорить серьезно, то я ни минуты не сомневаюсь в том, что у Кромвеля есть соглядатаи и в сельской глуши.
— Мне думается, что скоро ему станут не нужны никакие соглядатаи, — сказал Джон и посмотрел по сторонам, ибо и стены имеют уши.
Припоминаю, когда-то давно, еще в Девоне, именно так сказал мне Кромвель.
— Это уже носится в воздухе, — добавил Джон и отодвинул меня чуть дальше, поскольку голоса по меньшей мере двух женщин слышались теперь отчетливее. — Мне все говорят, что Шалтай-Болтай вот-вот свалится со стены и вся королевская конница, и вся королевская рать не смогут его собрать, да и не захотят. Даже так называемые друзья Кромвеля ненавидят его за то, что он взобрался столь высоко. Ну, а теперь, Кэт, любимая, мне нужно уходить.
Любимая! Никто прежде меня так не называл, да и мое имя никто не произносил с такой нежностью. Джон еще раз поцеловал меня, — быстро, крепко, — и уже спустился на пол-этажа, когда по коридору прошли леди Джоанна и ее горничная. Я слышала, как они открыли и затворили дверь комнаты. Снова воцарилась тишина.
Я трогала двумя пальцами свои сладко болевшие губы и чуть было не крикнула Джону, что все спокойно и он может вернуться. Но мне не хотелось, чтобы он считал меня легкой добычей, пусть я только что и вела себя именно так. Странное дело: хотя впервые желание пробудил во мне Том много лет тому назад, мое чувство к Джону было и более страстным, и более глубоким. Да, вместе с ним мы убежим от этого мира и будем воспитывать Елизавету в безопасности, в деревне — так, словно она наша родная дочь.
Вскорости, еще прежде чем нам было позволено уехать из Лондона, стало известно, что Кромвель арестован по обвинениям в государственной измене, получении взяток, распространении еретических сочинений и в гнусном намерении сделаться королем, женившись на Марии Тюдор. «Все это очень напоминало обвинения, выдвинутые против Анны, — подумала я, — все использовано ради того, чтобы очернить обвиняемого и обеспечить вынесение ему смертного приговора». Впрочем, насколько мне было известно, Кромвель был виновен. И я, будучи эгоисткой по натуре, без конца молилась о том, чтобы его не вынудили назвать имена тех, кто шпионил по его приказу. За семь недель, проведенных в Тауэре, кто знает, что он мог наговорить?
Боялась я и того, что, судя по словам Джона, Кромвель каким-то образом завербовал и его к себе на службу, так что его имя тоже могло всплыть. Почему нам сразу не разрешили вернуться в Хэтфилд-хаус? Или же все остановилось, когда четвертый брак короля был расторгнут, а Генрих готовился к свадьбе с Екатериной Говард, «воплощенной добродетелью», как он сам ее назвал?
Они обвенчались 28 июля 1540 года и уехали в длительное свадебное путешествие, начиная с загородного королевского дворца в Оутлендсе. Поскольку его величество умел прекрасно рассчитывать время, в тот самый день на Тауэрском холме, где погибли мужчины, обвиненные в измене совместно с Анной, был обезглавлен Кромвель.
В тот день я занималась с Елизаветой обычными делами по расписанию, слушала ее щебетание, присутствовала на уроках, которые давал ей наставник, Уильям Гриндаль, потом повторяла с ней латынь и французский и даже сделала радостное лицо, когда девочке разрешили навестить трехлетнего братца — он тоже гостил при дворе со своими опекунами — дядями Эдуардом и Томом. Я была совершенно уверена, что братья Сеймур рады постигшей Кромвеля ужасной и позорной кончине (а может, и стояли за всем этим). Пусть Кромвель и вертел мной, как марионеткой, все же это он вызволил меня из безвестности и обеспечил мне самую первую мою должность при дворе, вот я и грустила о его страшном падении.
В конце дня я, печальная и усталая, сидела на садовой скамейке, смотрела на Темзу, протекавшую под стенами Гринвичского дворца, и наблюдала за Елизаветой и Джоном, обучавшим ее верховой езде на посыпанной гравием круговой дорожке. Моя подопечная горделиво восседала на своем пони, очень ловкая и серьезная для своих неполных семи лет. Мне хотелось, чтобы они делали успехи помедленнее, не то король, чего доброго, оставит Джона здесь, когда мы будем уезжать, — Джон рассказывал мне, что шталмейстер его величества с величайшей неохотой разрешил ему удалиться от двора. Сейчас сам шталмейстер отбыл вместе с королем в Оутлендс, а Джона оставил вместо себя — наблюдать за королевскими конюшнями.
Позади я услышала шипение и обернулась. Уж, конечно, это не змея! Ну да, бестелесный голос шептал: «Мистрис! Мистрис!»
Из-за куста мне подавал знаки мастер Стивен, слуга Кромвеля. Моим первым побуждением было покачать головой и подойти ближе к Джону. Не мог же этот человек, так и не поднявшийся выше должности преданного лакея Кромвеля, рассчитывать на то, чтобы занять место хозяина! Я встала со скамьи и подошла ближе к кустам, впрочем, не заходя за них. Мастер Стивен казался испуганным, затравленным.
— За вами что, гонятся? — обратилась я к нему.
— Меня отпустили после многочисленных допросов с пристрастием. Я направляюсь в родные края, в Йорк. Но я поклялся своему господину сначала передать некоторым людям то, что он велел. Сегодня мне позволили с ним повидаться.
— Мне он тоже что-то передал?
Вдруг этот человек стал содрогаться от душивших его рыданий. Упершись огромными кулаками в колени, он согнулся, как будто его вот-вот вырвет. Я сделала еще один шаг вперед, за кусты, и положила руку ему на плечо.
— Вы были сегодня там?
— Это был кошмар, — ответил Стивен, задыхаясь и не глядя на меня. — Топорная работа, слишком много ударов — то ли палач неумелый, то ли нарочно так подстроили, уж и не знаю. А я стоял и думал: «Кромвель в любом деле терпеть не мог неумелых людей».
Он выпрямился и вытер рукавом слезы и сопли.
— Кромвель просил… передать вам, что когда мы впервые встретились в Девоне… если бы он тогда знал, что ждет его впереди… полный крах и позорная смерть, — тут Стивен снова всхлипнул, — …что он все равно не повернул бы назад. Потому что оно того стоило.
— Конечно. Это очень на него похоже. Каждый из нас должен сам решать, ради чего стоит рисковать головой, — прошептала я, беспрестанно поворачивая на пальце перстень.
— Больше я ничего не припомню. Он сказал мне так много всего, а времени было очень мало, да и я… я страшно боялся, что меня оттуда не выпустят, но… им был нужен только он.
