Георгий Гулиа - Человек из Афин
– Его вращают?
– Да. Десять человек, находящихся в стороне. Позади машины. В безопасности.
– Каким же образом?
– При помощи скифского каната. Очень прочного и толстого. Колесо, вращаясь посредством каната, выбирает землю этими лопастями. – Они были обведены черной краской. – Эта машина может за день или за ночь прокопать несколько шагов крепкой земли. Крепкой, словно камень.
– А скрежет? – спросил Перикл.
– Какой скрежет?
– Шум от вращения и от копки… Разве не услышат его осажденные?
Ученый ответил не сразу:
– Придется отвлекать внимание. Для этой надобности и устроены два верхних этажа с таранами. Они создадут страшный шум. Но и этого мало. Придется вести отвлекающий штурм стены. Когда же враг заметит подкоп – будет поздно.
Перикл не мог решить со всей определенностью: хороша ли эта машина или можно обойтись и без нее? Он сказал:
– Покажи другие, а к этой мы еще вернемся.
Артемон же считал, что эта машина – наилучшая. И не преминул сказать об этом, всячески ее расхваливая.
– Мы еще вернемся к ней, – повторил стратег.
Знакомство с чертежами продолжалось до полуночи.
Артемон устал, в то время как Перикл, казалось, только что умылся холодной водою – так свежо он выглядел. Между прочим, многие из тех, кто близко знал этого великого политика, всегда поражались его трудолюбию и умению обсуждать дела в течение многих часов без особого видимого утомления…
– Это все хорошо, – сказал наконец Перикл, давая понять, что знакомство с чертежами закончено, – но какие из этих машин готовы вполне и испытаны?
– Половина, – сказал Артемон.
– Этого мало. Почему же не испытаны остальные?
– За неимением денег.
Перикл с укоризной взглянул на ученого:
– А зачем же существую я?
– Беспокоить тебя по любому поводу?
– Разумеется. Но это вовсе не любой повод. – Перикл взял чертежи в руки. – Разве это любой повод?
– Кроме тебя имеются еще девять стратегов. Они сказали: не надо.
– Так и сказали?
– Да.
– О Артемон, Артемон! – воскликнул Перикл. – Можно подумать, что мы знаем друг друга всего один год… Но делать нечего. Приказываю: завтра же с утра приступить к сооружению всех машин…
Артемон кивнул.
– …и в первую очередь той самой, с лопастями. Которая для подкопов.
Изобретатель был очень доволен. Несмотря на усталость, просиял:
– Я очень рад! Я очень рад!
Перикл вызвал своего тексиарха и приказал ему обеспечить Артемона всем необходимым для строительства машин, включая рабочие руки. С самого раннего утра.
Когда они вышли из палатки, была глубокая ночь. Было очень тихо. Луна шагала по золотому мосту к мысу Микале. На самосских стенах звенели колокольчики – недреманное око осажденных как бы вглядывалось в тревожную темень.
Перикл указал рукою на «золотую лунную дорогу» и сказал:
– О Артемон: это воистину дорога победы! Добрый знак, если ты исполнишь все свои замыслы. Твоим машинам я верю больше, чем оракулу.
Так говорил Перикл на острове Самосе.
– Я чувствую, что утомил тебя своими разговорами…
Агенор сделал паузу. Очень коротенькую. Но и ее было вполне достаточно, чтобы ощутить, как бьется собственное сердце, как тихо вокруг. Пауза только кажется паузой – из клепсидры не успели вытечь несколько капель воды. Кажется, что часы спрессовались в минуты, а минуты – в секунды. Мгновение стало короче в тысячу крат.
И в это же самое время, когда Агенор сделал паузу, он спросил себя: «Убеждаю ли в чем-либо Перикла? Убеждаюсь ли в чем-либо сам?» Ему казались собственные слова ясными и понятными. Ему казалось, что собеседнику не остается ничего, как только согласиться с ним…
Агенор скосил глаза на окно и убедился, что день идет к концу. Даже, может быть, он и подошел к концу. Наверное, сумерки уже начались. Вползают в окно, словно змея. Этакий безобидный уж. С сумерками приходит успокоение. Кровь пытается ослабить свой бег по жилам. Это в свою очередь приводит к общему успокоению и общему умиротворению обеих желчей – черной и желтой. Падают силы, смиряются мысли, богиня сна легонько касается вежд, утяжеляя их, готовя их ко сну…
Обо всем этом передумал Агенор в ту маленькую паузу, которая была необходима ему, чтобы решить, продолжать ли разговор и дальше или же попросить еще одного свидания.
Перикл тряхнул головой, помассировал занывшую шею и – как уже бывало – ответил на еще не высказанный вопрос:
– Я полагаю, что необходимо довести наш разговор до конца. Я должен остаться с теми мыслями, с которыми пожелаю остаться, а ты – со своими.
– Прекрасно! – Агенор потер руки, выпил вина. – Я люблю доводить до конца все начатое. Не откладывая на завтра то, что можно не откладывать.
Перикл кивнул.
– Я хочу, – сказал Агенор, – еще раз напомнить цель моего прихода и нашего длинного разговора. Мне надо решить для себя: тиран ты или не тиран?
Перикл снова кивнул, поощряя молодого человека к дальнейшей беседе.
– Вот мой ответ на этот вопрос: тиран!
И молодой человек, слегка откинувшись назад, выбросил вперед указательный палец:
– Тиран!
Перикл, что называется, и бровью не повел. Он давно ждал этого приговора со стороны Агенора. Собственно говоря, это не было внове: враги честили его «тираном» и прежде. Уже давным-давно.
И все-таки он сказал:
– Почему? Я требую доказательства. Разве не народ выбирал меня? Разве брал я должность свою хитростью, подлостью или силой? Чему был обязан своей властью – должности стратега, одного из десяти стратегов? Разве напрашивался? Льстил народу, чтобы быть избранным? Угрожал кому-нибудь? – Перикл чуть-чуть повысил голос, но не настолько, чтобы выйти за строгие рамки вежливости. – Я спрашиваю тебя, о Агенор: чем же я тиран? Какими делами или помыслами? Только честным выбором я обязан был своей властью. Только афинскому народу обязан! И больше никому! Разве это не демократия? Разве мог я воспрепятствовать суду, учиненному надо мною? Не мог – именно потому, что был демократом! Будь я тираном, будь в Афинах тирания, – кто бы посмел подняться на меня, или возвысить голос, или потребовать объяснения? Нет, Агенор, ты что-то путаешь! Я не тот тиран. Тиран, возможно еще придет. Возможно, еще при жизни твоего поколения. И тогда вспомнишь про меня. Но уже будет поздно! Ты понял меня?
Однако Агенор был не из тех, которые так просто соглашаются. Он не затем явился, чтобы уйти с верою в непогрешимость Перикла. Этого ему не надо! Ради этого не стоило тревожиться и вести длинный-предлинный разговор с Периклом. Мысль Агенора проста и ясна: как может демократ править народом столько лет непрерывно? Разве это демократия?
И Агенор выкладывает свое сомнение в резкой и непримиримой форме:
– Ты правишь государством сорок лет. Из них пятнадцать – безраздельно. Да, да, безраздельно. Любой тиран позавидует тебе!.. Разве это не худший вид тирании? И в то же время очень удобный для тебя, то есть для демократичного тирана… Я хочу сообщить тебе от имени своих друзей; мы не можем принять такую демократию и такого демократа, как ты!
Перикл, казалось, выслушал самую наиприятнейшую весть, какую давно не приходилось слышать. Легкая улыбка озаряла его лицо, глаза были лучисты – в них не видно ни зла, ни обиды. И незачем ему сердиться на этого молодого человека. Периклу не раз приходилось выстаивать под градом и более сердитых обвинений.
– Очень это странно. – сказал он тихо, продолжая снисходительно улыбаться. – Странно, странно, странно. – он приложил ладони к вискам и сжал голову, будто она раскалывалась. – Это очень странно.
– Нет! – Агенор ощетинился, как загнанный в угол зверь. – Нет! – Агенор поднял вверх кулаки. – Нет! – Он ударил себя рукою в грудь со всей силой. – Нет! – Агенор вскочил со своего места, запрыгал, точно сатир на лесной полянке. – Нет! Нет! Нет!
Перикл удивился. Привстал. Подумал: не сошел ли с ума этот молодой собеседник? Вот этот Агенор, нахохлившийся, точно воробей. Вот этот Агенор – самонадеянный неоперившийся птенец… А впрочем, разве виноват он в этом? Его даже-жалко… И даже очень…
Агенор же ничего знать не желает:
– Я говорю – нет! Теперь уже не проведут нас тираны! Я думал, что ты на досуге одумался, понял кое-что, раскаялся кое в чем. А что же я вижу? Скучающего без дела самовлюбленного вельможу!.. А ты о подлинной свободе думал? О свободе для всех без исключения думал? О рабах думал? О метеках думал? О равенстве всех разумных существ ты думал?
Агенор подошел вплотную к неподвижному Периклу и прошептал, тяжело дыша ему в лицо:
– Я ненавижу тебя! Ненавижу тиранов! Тебя еще позовут, и ты будешь тиран тираном! Прощай! Я ненавижу тебя!
Агенор выбежал. Не оглядываясь…
Сумерки быстро заполнили комнату. Тихо лилась вода из клепсидры.
Перикл молчал. Глядя на пустую стену, которая стояла в четырех шагах от него.
