Владислав Бахревский - Василий Шуйский
Царь был доволен князем Дмитрием, наградил за храбрость серебряным кубком.
— Быть тебе большим воеводой, Шуйский. Но покуда оставайся при мне, твои великие битвы впереди.
32Нападение Кмита на старицкую округу не испугало Ивана Васильевича. Он остался жить в городе, может быть, еще и-потому, что сюда ехал из Москвы посол римского папы иезуит Антонио Поссевино, уже перекрещенный по русскому обычаю в Антона Посевина. Русские люди не любили щелкать языком, угождая иноземцам. Приехал на Русь — изволь быть русским: Элизиус тотчас становился Елисеем, Иоганн — Иваном, а вот татарские имена выговаривали, даже в Разрядных книгах не особенно коверкали. «В большом полку царевичи Будалей да Мустафалей да Арсланалей Кайбуличи» или «быть в полках царю Шигалею Шиговлеяровичу, царю Семиону Касаевичу, царевичам Ибаку да Кайбуле». Среди многих народов татарин русскому — близкий человек.
Антон Посевин привез московскому царю подарок от папы — книгу о Флорентийском соборе. Папа Григорий XIII писал Ивану Васильевичу с надеждой: «Я от тебя только одного хочу, чтоб святая и апостольская церковь с тобою в одной вере была, а все прочее твоему величеству от нас и от всех христианских государей будет готово».
Посевин, по дороге в Москву, заезжал к Стефану Баторию, и король приказал сказать великому князю: если он не вернет всех малых ливонских городов, то потеряет свой большой город, Псков или Новгород.
Иван Васильевич, вздыхая, согласился уступить Баторию шестьдесят шесть городов, оставив за собою тридцать пять. Взывал к сочувствию:
«Король называет меня фараоном и просит у меня четыреста тысяч червонцев, но фараон египетский никому дани не давал… Сам на меня войной идет, мои города разоряет, и я же за его войну должен золотом платить!»
Посевин сочувствовал и, оставив разговоры о короле, просил царя построить в Москве католическую церковь.
«Венецианцам в наше государство приезжать вольно с попами и со всякими товарами, — отвечал Грозный. — А церквам римским в нашем государстве быть непригоже… До нас этого обычая здесь не бывало, и мы хотим по старине держать».
Антон налегал на вопрос о соединении веры, и царь слушал иезуитские речи, удивляясь их красоте и ловкости, но сам отвечал кратко:
— Ты, Посевин, поезжай наскоро к королю Стефану, и Богом тебя прошу говорить ему о мире. А как будешь у нас от короля Стефана, тогда мы тебе дадим знать о вере.
С тем и проводили папского краснобая, без особой, впрочем, надежды, что он уговорит Обатура не воевать Псков и русские земли.
Время послов кончилось.
Пришел час князя Ивана Петровича Шуйского стоять с воеводами, да с полком, со всем псковским народом, со священством, со святыми иконами за землю русскую, за веру православную, за царя Ивана Васильевича.
На Флора и Лавра 18 августа ударил во Пскове осадный колокол: явился под стены коронный гетман и канцлер Польского королевства Ян Замойский. Еще только шатры ставили, а к гетману прискакали гонцы, прося помощи. Русские вышли из крепости, напали на воеводу Брацлавского и обратили в бегство.
Замойский рассчитывал успеть к приходу основных войск подвести к городу окопы, подавить огнем пушек русские пушки, а выманивая стрельцов и дворян за стены, нанести урон живой силе защитников.
Не тут-то было! Князь Иван Шуйский — сам великий охотник до вылазок — воспретил дворянам и ратникам удаляться от стен за черту огня затинных пищалей. Чтобы сразиться с русскими, полякам приходилось пересекать эту незримую черту. Русские, совершив набег на окопы, отходили, стреляя из ручниц, под защиту пушек, а когда полякам приходилось возвращаться на свои позиции, тотчас бросались догонять, бить в спину и опять проворно отступали, давая волю пушкарям…
Замойскому не удалось даже обстрела начать. Русские пушки били за целую версту ядрами по пятьдесят, по семьдесят фунтов, калечили орудийные стволы, побивали орудийную прислугу.
Рыть окопы под огнем, постоянно отражая выходивших на вылазки конных и пеших ратников, тоже стало невмоготу.
Наконец, 26 августа 1581 года, явился Стефан со всеми своими полками и пушками. В этот день в псковских храмах шли праздничные служения во славу Сретенья Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, спасшей Москву от нашествия Тамерлана.
Король задержался под городом Островом. Расколотил стены, частью побил, частью пленил защитников и был счастлив своей победой.
Увидавши Псков издали, наемники-офицеры из французов, бывшие возле Стефана Батория, пришли в восхищение:
— Париж! Париж!
Король помрачнел. Двенадцать тысяч пехоты для такого города мало. На лошадях такие стены не перепрыгнешь.
Гетман Замойский встретил Стефана на реке Черехе, указал удобное место для лагеря в Любятове, близ монастыря Николая Чудотворца.
Королю же не терпелось осмотреть стены Пскова. Он отдал войскам приказ: приступить к осаде, а разведке и начальникам объехать город.
И сам отправился смотреть стены, чтобы найти уязвимое место и кончить дело скоро, без больших потерь и без больших затрат.
— А ведь это сам Обатур, — узнал князь Иван Петрович, смотревший с башни на приход королевских войск, и послал сказать наряду — А ну-ка, запорошите глаза глядельщикам.
По королю и его свите ударили азартно, и объезд города не удался. Ивану Петровичу доложили с Похваловского раската, где стояла огромная пушка «Барс»:
— Королевские шатры раскидывают возле Любятовского монастыря. Один другого богаче.
— Не стрелять! — приказал воевода. — Примечайте, приноровляйтесь, а гряньте по шатрам за полночь.
Грянули.
Утром посмотрели — пусто, а взятые днем «языки» рассказали: побито много ясновельможных панов. Король теперь за пять верст от Пскова шатры разбил, на реке Черехе, среди гор Промежицы.
На королевском военном совете генералы и воеводы решили вести к городским стенам пять траншей, и все со стороны Смоленской дороги: к Великим воротам, к церкви Алексея, человека Божия, к Свиным воротам, к Покровским и к тому месту, где стояла огромная пушка «Трескотуха».
Траншея времен Стефана Батория — это не узкий ход, где можно голову спрятать, но подземелье. В пяти траншеях, выкопанных за неделю, было сто тридцать два больших помещения для рот и хоругвей, где были поставлены печи, и еще девятьсот малых гнезд-укрытий.
Князь Иван Петрович Шуйский и князь Андрей. Иванович Хованский, полк которого защищал Покровскую угловую и Свиную башни, делали одну вылазку за другой. Башенные пушки стреляли круглые сутки по месту, где враг строил траншеи. На ночь зажигали высокие башенки, чтоб стрелять по целям. Однако ж к седьмому сентября земляные работы были кончены, градоимцы Батория поставили пять тур, защищенных насыпными валами, пушки в туры привезли. Вся Европа шла на русских. В первой траншее — литовцы, во второй — немцы, в третьей — поляки, в четвертой — шотландцы, французы, датчане, в пятой — венгры.
Утром седьмого литовский гетман Юрий Угровецкий, получив соизволение короля, открыл огонь из всех орудий по башням и стенам Пскова.
Печорский игумен Тихон отслужил молебен и совершил крестный ход к Покровской угловой башне, осенил ее мощами святого князя Гавриила Всеволода.
Огрызнувшись из орудий и пищалей, воеводы все же предпочли сберечь свою огневую силу, сняли со Смоленской стены затинные пищали, откатили пушки из Свиной, из Покровской башен, и прежде всего великую «Трескотуху».
Все защитники принялись строить деревянную стену, но пока спасали наряд, убирали порох, ядра — много времени ушло. Ломать же — не строить. Пушки короля Обатура превращали стены в крошево. У Покровской башни образовался пролом в двадцать четыре сажени, переднюю стену самой башни сбили до земли. В Свиной пролом был неширок, но стену возле нее сокрушили на шестьдесят девять саженей, хоть на конях заезжай.
Утром восьмого сентября, в праздник Рождества Пресвятой Богородицы, король Стефан, думая, что это день его славы и радости, пригласил воевод и генералов на королевский обед, назначив сразу после обеда приступить ко Пскову и взять его.
— Но мы готовы тотчас идти! — вскричал пылкий воевода венгров Бекеш Кабур.
— Не торопись, — улыбнулся король. — Мы времени даром не теряем. Я послал осмотреть проломы самых опытных градоимцев из пехоты Фаренбека. Зачем нам лишние потери?
— Король, мы по милости твоей обедаем у тебя в обозе, — поднял кубок пан Сиос, — но отужинать с нами приглашаем тебя во Псков.
Радостью пылали глаза грозных воинов. Жаждали сражения и победы.
Все двенадцать тысяч пехотинцев, со знаменами, под бой барабанов, кинулись разом в проломы, в разбитые башни.
Многолюдье врага, яростный напор ищущих наживы и славы были страшны. По иноземному полчищу стреляли из пушек, из ручниц, ссаживали скорых рогатинами. И был среди бойцов сам князь Иван Петрович Шуйский. И, устрашившись потерять в рукопашной схватке многих отважных ратников, приказал отступать за деревянную недостроенную стену.
