Вадим Долгов - Мечник. Око Перуна
Херъ
В путь отправились через два дня. Постой искать не пришлось. Обосновались в гриднице вместе с Харальдовой дружиной. Выходя на Радимовскую торговую площадь, Доброшка постоянно поглядывал по сторонам: не мелькнет ли где-нибудь Воронов человек. Но то ли он плохо запомнил лица Вороновых дружинников, то ли они еще не успели добраться до Радимова. Можно было предположить, что Ворон вовсе отказался от преследования. Впрочем, этот вариант казался самым невероятным. Чего-чего, а упорства лесному князю было не занимать. Вряд ли он мог простить врагам столь смешное поражение, что случилось тогда в пещере. Конечно, на какое-то время невесть откуда взявшийся череп на идоле Перуна должен был запутать сторонников старой дедовской веры. Но Доброшке что-то подсказывало, что слишком сильно надеяться на это не стоит.
Даже глубокая вера не может лишить сильного вождя воли. А Ворон, без всякого сомнения, был сильным вождем.
В любом случае пока опасности не было. Путешествие в компании боевого варяжского князя на правах его друзей позволяло не бояться нападения.
Когда настала пора отправляться в путь, решили, что Илья со товарищи разместятся на корабле Архимеда. В каютах разместили женщин (то есть Предславу с Белкой). Илья и Алеша заменили двух варяжских гребцов. Доброшку определили молодшим помощником, или, как станут говорить семьсот лет спустя, когда царь Петр Великий начнет по голландскому образцу строить военный флот, юнгой.
Вроде бы прямых обязанностей у него было немного. Но без дела сидеть не приходилось. Доброшка помогал женщинам на кухне, подносил уставшему гребцу ковшик кваса, иногда заменял кого-нибудь из дружины на весле. Вечерами в его обязанность входила рыбалка. Правду сказать, это дело Доброшка любил более всего.
Когда солнце опускалось к самому окоему, он раскладывал на палубе снасти и начинал свой промысел. Для рыбацкого дела у него была сплетена сеть и настроено несколько удочек. Сеть на раме забрасывалась за корму, удочки опускались сбоку по бортам. Пойманных рыбок отправляли в кадушку. Попадалось разное: и стерлядки, и лещи, и сорожка. Все шло в уху, которая была обязательным ежевечерним дополнением к корабельному рациону, состоявшему из солонины, хлеба и воды.
Когда Доброшка занимался рыбалкой, его никто не трогал – никто не хотел остаться без свежей рыбки. Это были лучшие часы. Можно было сидеть, смотреть на поплавки, на воду, на плывущие мимо берега и думать о чем-нибудь далеком и сокровенном.
Иногда к Доброшке подсаживался Архимед. Манерой говорить хозяин корабля живо напомнил Доброшке монаха Максима. Та же начитанность, та же доброта, снисходительность к чужим порокам и непримиримая строгость к своим. Когда грек подсаживался к Доброшке и начинал рассказывать какую-нибудь удивительную историю из своих странствий, тому казалось, будто он снова в монашеской келье, откуда старенький Максим, казалось, мог увидеть весь мир.
Проникнувшись доверием к Архимеду, Доброшка показал ему свою главную ценность – карту.
Архимед бережно взял в руки пергамент, развернул и принялся разглядывать. Иной неуч не сразу бы смог определить, где у листа верх, а где низ. Архимед же читал ее как книгу.
– Хорошая карта. Мастер делал. Вот Понт Эвксинский. Вот Царьград. Британия, Галлия. Вот Урманская страна – отсюда пришел наш храбрый Харальд. А вот здесь мы как раз сейчас плывем. Откуда у тебя это?
Доброшка замялся: признаваться в том, что он забрал у монаха карту без спросу, не хотелось. Но обманывать мудрого грека не хотелось еще пуще. И поэтому он ответил осторожно:
– У учителя взял.
– У тебя был учитель?
– Да, был.
– И чему же он тебя учил?
– Читать учил, писать. Про дальние страны рассказывал. Книги показывал. У него было много книг. И карта эта – тоже из книжного короба.
– Интересно. Я знавал одного человека, который умел рисовать такие карты. Большой был разумник, мореплаватель. Похоже, его рука. Почти во всех странах, которые здесь нарисованы, сам побывал. Да только сгинул в дальнем странствии. Мы познакомились с ним, когда меня доставили в монастырь, «приют тихого покоя». Брат Максим отличался ото всех исключительной мудростью и поистине громадными знаниями. Немало прекрасных часов провели мы за дружеской беседой. Я у него многому научился. Он тогда готовился к своему последнему путешествию, строил планы обогнуть землю. Была у него странная идея, что земля имеет форму шара. И что если долгое время плыть на запад, то рано или поздно приплывешь на восток.
– А почему ты говоришь, что это было последнее его путешествие? Ему удалось обогнуть землю?
– Потому последнее, что из него он не вернулся. Во всяком случае, не вернулся в те пять лет, что я еще прожил в монастыре. Должно быть, погиб. Когда он уплыл, я часто захаживал в его келью. Читал его книги, просматривал записи и рисунки. Это и надоумило меня построить корабль и отправиться в странствия. Только в путешествии человек становится совершенно свободен.
– Но в путешествии человек – везде чужой, – задумчиво отозвался Доброшка, – кто хочет, тот тебя и обидит. Могут и в рабство продать. Какая уж страннику свобода? Если только меч острый и дружина боевая, опять же – своя, тогда, может быть, удастся по свету погулять. А так – до ближайшей подворотни.
– Ты прав, мой юный друг. Но я говорил про внутреннюю свободу, которую может сохранять даже раб, проданный на галеры. Когда ты не должен никому и за все отвечаешь только сам. Почему сарацинскому купцу не удалось сделать из Предславы рабыню? Именно потому, что свобода была у нее в душе. За такой свободой и уплыл брат Максим. Надеюсь, он обрел ее.
– Так того человека звали Максимом?
– Да.
– Моего учителя тоже так звали.
– Надо же, а вдруг этот тот самый Максим – мой учитель? – Архимед от волнения вскочил на ноги. Он всегда начинал метаться, когда какая-нибудь неожиданная мысль рождалась в его голове.
– Не знаю, – пожал плечами Доброшка.
– А что ты знаешь о своем Максиме? Он приехал в ваши края или жил там всегда?
– И этого я не знаю тоже. Монастырь в десяти верстах от Летославля. Когда меня батюшка в первый раз туда привел, Максим уже был там. А что было раньше – мне неведомо. Я и не расспрашивал его никогда. А как выглядел твой Максим?
– О, он был нестарый еще мужчина, могучий, как древний бог, гордая стать, настоящий аристократ. Или, сказать по-вашему, по-славянски, вятший муж. Черные волосы, черная борода, глаза как горящие угли. Когда он говорил, даже отец игумен склонялся перед его мудростью и ораторским искусством. А твой каков?
Доброшка разочарованно помотал головой:
– Не, мой не таков. У него волосы и борода седые, глаза добрые, хотя тоже черные, спина согбенна, речь проста.
– Да подожди, мой Максим ушел в плавание более пятнадцати лет назад. Тебя, должно быть, тогда и на свете не было. За пятнадцать лет он мог сильно измениться. Иначе откуда у него карта?
Доброшка пожал плечами. А Архимед вдохновенно продолжал:
– После того, мой юный друг, как мы достигнем Киева и ты исполнишь свою важную миссию, мы с тобой вместе отправимся в твой родной Летославль. Я должен проверить свое предположение! Вдруг судьба уготовила мне еще одну встречу с мудрейшим человеком на земле, моим учителем?
– А если это не он?
– Ну так что ж. Ты же утверждаешь, что учитель твой тоже начитан и мудр. Так?
– Так.
– Неужели он откажет в гостеприимстве путнику?
– Нет, конечно не откажет. Он добрый.
– Замечательно! В таком случае у меня для него припасен отличный подарок. Этой книгой не побрезговали бы лучшие книжные хранилища Царьграда. Прекрасный экземпляр «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова. Многое в своем труде Козьма напутал. Но там такие прекрасные иллюстрации, что книга сама по себе – сокровище.
– Вообще-то я после того, как Око Перуна будет вручено киевскому князю, домой не собирался.
– А куда же ты хочешь направить свои стопы?
Доброшка на минуту задумался, а потом решил, что Архимеду можно довериться. Тем более он уже все равно открыл ему тайну про карту.
– Я бы хотел в Индию попасть.
– Зачем?
– Хочу служить индийскому царю.
– Зачем же ехать так далеко, не лучше ли послужить Киевскому князю или, на худой конец, византийскому императору?
Доброшка задумался:
– Штука в том, Архимед, что у индийского царя в настоящих добрых молодцах большой недостаток. У него там все люди с песьими головами, а то и вовсе без голов. С такими не навоюешь. Вот я и решил…
Архимед улыбнулся, и Доброшка почувствовал себя глупо. Какой он, в самом деле, «молодец»? Вот Алеша или Илья, те – да. Сидя в родном Летославле или даже в Колохолме, можно было всласть мечтать. А теперь, после всех пережитых передряг, мечталось уже труднее. Если только среди псиглавцев удастся молодцом выглядеть. Это как батюшка говаривал: «Молодец среди овец, а на молодца – так и сам овца».
