Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 1
– Ну, вот, – промолвил князь Андрей, – теперь перед тобою и перед совестью своей чист. Что же до брата моего, Тита Мстиславича, – чай, сам ведаешь, что он чуток с норовом… Ты не помысли, будто я про него худое хочу сказать, – спохватился он, – только мнится мне, что сам он сюда для крестоцелования не приедет, как я сделал. А ежели ты его спесь уважишь и однажды самолично к нему в Козельск наведаешься, – он тому будет рад и там же тебе крест поцелует.
– Я с этим не спешу, – ответил Василии, – а совет твой мне люб. Дядя Тит Мстиславич годами всех нас старше, и чести моей не убудет, ежели я его старость уважу. Как только время выберу, первым поеду к нему в Козельск. Только мнится мне, что лучше повременить с этим до лета, дабы не помыслил он, будто мне не терпится его крестоцелование принять.
– Истина, родной, истина! Мудр ты не по летам, и с таким князем процветет и возвысится земля паша!
Во время этого разговора некоторые из бояр уже вышли из опочивальни в переднюю горницу. Однако находившийся в их числе Шестак вскоре торопливо вошел обратно и крикнул испуганным голосом:
– Никак, горим, княже!
– Как горим? Где ты увидел?
– Чтось во дворе полыхает. Скрозь окна передней горницы большой огонь виден!
Все поспешно бросились из опочивальни. Один лишь Андрей Мстиславич замешкался в ней немного, прикладываясь к образу архангела Михаила. Но через минуту и он присоединился к остальным, так что небольшой задержки его никто в сумятице не заметил. Слова Шестака всех взволновали не на шутку, ибо в те времена, когда все строилось из сухого дерева, а борьба с огнем велась лишь с помощью ведер и топоров, – пожары являлись страшным и частым бедствием, уничтожавшим целые города. К счастью, оказалось, что во дворе горел сенной сарай, стоявший несколько особняком от других построек. Сена в нем тоже было немного. Сбежавшиеся люди, под личным руководством Василия, закидали огонь снегом, и вскоре пожар был потушен. От чего он произошел, осталось невыясненным.
– Дивное дело, – говорили люди, – отколь там огонь мог взяться? Ведь и близко никого не было! Не иначе как издали, из какой-либо печи искру переметнуло!
– Должно, так. Но вот диковина: сарай был весь снегом занесен, да к тому же и ветра нет! Может, домовой либо кикимора осерчала? Посудачив, все разошлись, и на том дело кончилось, ибо злого умысла тут подозревать было нельзя: кто стал бы поджигать почти пустой сарай, стоящий в стороне от других строений?
Едва покончили с пожаром, князь Андрей, повозка и люди которого были уже готовы, заторопился с отъездом.
– Куда ты поедешь, на ночь глядя? – удерживал его Василий. – Волка теперь большими стаями ходят. Оставайся ночевать, а завтра поутру тронешься.
– Благодарствую, Василей Пантелеич. И рад бы остаться, но не могу: обещал своим, что назад буду без промедленья, да и самого меня нездоровье жены тревожит. А волки нам не страшны: ночь будет лунная и со мною человек двадцать слуг. И, сердечно распрощавшись с Василием, он уехал.
Глава 17
Невры, по-видимому, колдуны. Скифы живущий там эллины утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а потом снова принимает человеческий облик.
Геродот*Невры – праславянское племя, во времена Геродота (V в. до Р. X.) обитавшим на территории нынешней Белоруссии.
Вечером того самого дня, когда в карачевском дворце происходили только что описанные события, в новенькой пятистенной избе Лаврушки, стоявшей на самом краю посада, было тепло и людно. Вокруг большого, не успевшего еще потемнеть стола, неторопливо беседуя, сидело за трапезой несколько человек. Молодая хозяйка Настя, с лицом, разрумянившимся от жара, ловко орудовала у печки, время от времени подкладывая всякой снеди в стоявшие на столе миске.
Не прошло и месяца с того дня, как молодые справили свою свадьбу, и Насте тут все еще казалось необычным: и просторная изба, выглядевшая хоромами по сравнению с ее прежним деревенским жильем, и новая добротная утварь, и обилие соседей, а главное, – то уважение, с которым они относились к ее мужу, еще недавно безродному деревенскому пареньку. Новая жизнь казалась Насте почти сказкой, а потому хозяйничала она с охотой и усердием. Все спорилось в ее умелых руках, все вокруг блистало чистотой и порядком.
Сегодня был «прощеный день» – конец Масленицы, и перед вступлением в Великий пост люди предавались веселью и чревоугодию. После катания с гор, кулачных боев и других уличных потехах Лаврушка позвал к себе на блины двух неженатых приятелей дружинников, а Настя пригласила соседку, с которой успела особенно подружиться, – молодую еще вдову Фросю, с десятилетним сынишкой Сеней. Под вечер неожиданно пришли еще двое. Это были односельчане Насти, дед Силантий и молодой веселый мужик Захар Дубикин, присланные своей общиной с челобитной к князю.
Сейчас вся эта братия сидела за столом, освещенным горящею с двух сторон лучиной, и, справившись с огромной миской наваристых щей, приканчивала уже не первую стопку промасленных блинов, которые хозяйка то и дело подкладывала на плоскую деревянную тарелку.
– Эк потрафило тебе, Лавруха, – говорил Захар Дубинин, запивая очередной блин глотком браги. – Живешь ноне что твой боярин! Ведь год назад и сам ты о таком помыслить не мог!
– Истина, Захар! Кабы не князь наш, дай ему Бог сто лет жизни, не видать бы мне ничего этого. Так по сиротству своему и остался бы на деревне последним человеком.
– В народе бают, что Василей Пантелеич дюже правильный князь. Сказывают, для его все едино, что боярин, что смерд.
– То так и есть, – подтвердил один из дружинников.
– Вот же, вот! – сказал дед Силантий. – Потому и порешили мы прямо ему бить челом с нашим делом.
– А какое у вас дело? – полюбопытствовал второй дружинник.
– Да вишь, имеется там у нас один луг спорный. Спорности-то в ем, положим, никакой нету, энтот луг завсегда нашей общине принадлежал. Да только от деревни он далеко, и мы его годов пять али шесть не косили, – сена нам покедова и с ближних лугов хватает. Ну, а теперь почал его выкашивать боярин Опухтин, – его вотчина с нашими землями смежается. Вот, значит, и опасаемся мы, как бы тот луг боярин у нас вовсе не оттяпал.
– А что думаешь! У бояр это скоро.
– Вот же, вот! Летось мы боярскому прикащику сказывали: коли боярину сена не хватает, пущай покедова косит. Только луг наш. А прикащик в ответ: «То еще бабушка надвое сказала, ваш аль не ваш! У вас, баит, на тот луг грамоты нету, стало быть луг боярский, а не ваш». Грамоты у нас и точно нету, но нету ее покеда и у боярина. Ну, значит, как стало всем ведомо, что новый князь человек правильный, мир и порешил ударить ему челом, чтобы дело это по закону урядить.
– Не сумлевайся, дед, – сказал Лаврушка, – князь вас в обиду не даст. Он бояр не дюже жалует. А вот ты поведай лучше, как сегодня над вами леший надсмеялся!
– Да что туг сказывать? Одно слово – удружил, прокляый! Как есть сбил с пути, и в таком месте к тому ж, которое я не хуже своего двора знаю!
– Часа три по лесу блукали, – подтвердил Захар, – уже не чаяли и на дорогу выбраться, да спасибо дед Силантий тоже не лыком шит, знал, как лешему нос утереть!
– Расскажи, дедушка, все, как оно было, – попросила Настя, подкладывая на стол блинов. – Да и блиночки кушай!
– Благодарствую, хозяюшка. Кажись, уже сыт по горло.
– Ништо, дед Силантий, – сказал Лаврушка, – блин не клин, брюха не расколет! Ешь да рассказывай!
Силантий не заставил себя долго упрашивать. Он взял с тарелки румяный и лоснящийся блин, свернул его в трубку, обмакнул в миску со сметаной и неторопливо съел, оставив лишь самый краешек, который швырнул под печку. Затем допил брагу и туда же выплеснул из чарки последние капли. Человек бывалый, обычаи вежливости он соблюдал строго: сидя в гостях, не забывал почтить домового.
– Стало быть так, – начал он свой рассказ. – Выехали мы с Захаром с самого ранья, и к полудню нам уже недалече до Байкова оставалось. Но только мы из лесу к деревне начала сворачивать, глядим – у самой дороги на пне мужик сидит. Мужик как мужик, не дюже старый, борода кучерявая, седоватая. На ем тулуп, а сбоку котомка. Сидит, значит, и прямо на нас глядит. Захар и крикни ему: «Здорово, земляк! Пошто тут на морозе сидишь? Гляди, задница ко пню примерзнет!» А мужик хоть бы что, только пуще на нас лупился. Начал я смекать, что дело нечисто, и говорю тихонько Захару: «Брось ты его чипать, а стебани-ка лучше коня, чтобы он нас поживее отседа унес!» Тут и Захар уразумел, что энто за мужичок, и давай коня кнутом полосовать! Покатили шибко и назад не оглядаемся. Только не проехали и полпоприща, посклизнулся наш конь и захромал на всю! Видим, нипочем до Карачева не дойдет. Делать чего, оставили его, вместе с санями, у Захарова кума в Байкове, а сами пешки пошли. Оттель до города поприщ десять, а прямиком, по просеке, и восьми не наберется. Только, значит, свернула мы на тую просеку, глядим – впереди через нее волк перебежал. Ну что ж? Всякому ведомо, что коли волк дорогу перебежит, энто к добру. Обратно же, днем волк не страшен. Идем, стало быть, дальше. Часа пол шли, только видим – просека кончается и кругом такая глухомань, какой я в тех местах сроду не видывал. Не иначе, думаю, как забрали мы от просеки вправо, по прогалине. Поворотили в обрат, вышли на истинную просеку, идем будто правильно. Глядь, – впереди снова волк через дорогу шмыгнул! Чего, думаю, он, анафема, тут мотается?
