Дмитрий Миропольский - Тайна трех государей
– Не стрелять!!! – гаркнул Салтаханов, стоя на коленях в луже и рукавом утирая лицо. – Не стрелять! За ним!
Варакса выжимал из «мерседеса» всё, что мог. Эх, был бы движок бензиновым, а не дизельным, и был бы это не грузовик! На такой лайбе класс не покажешь. Тяжёлый фургон разгонялся медленно, его ширина мешала маневрировать среди других машин, а отбойник на разделительной полосе не давал развернуться на встречную. Попутные водители сторонились вправо, пропускали мигающего фарами придурка и протяжно сигналили вслед…
…а тех, кто не успел или не хотел посторониться, Варакса со скрежетом отодвигал с пути. Только бы уйти в отрыв – он свернёт во дворы и бросит машину. Тогда ищи-свищи его.
– Как это всё не вовремя, – снова вслух сказал Варакса. – Чуть бы попозже… ещё самую чуточку…
Кровь заливала правый глаз. Он пытался стереть её ладонью, но всё равно видел хуже и хуже. Отбросив БМВ и рванув по проспекту, фургон был в нескольких метрах от академиков каких-то пару секунд. Промахнуться с такого расстояния невозможно, и они не промахнулись. Одна пуля только слегка контузила Вараксу и разорвала кожу на лбу, а вот вторая…
Вторая попала в шею. Потеряла от удара о стекло часть убойной силы и не прошла навылет, но застряла в мышцах и, видимо, острым краем разорванной оболочки чуть зацепила артерию.
Варакса прижал рукой рану, из которой толчками выплёскивалась горячая кровь. Потому и пелена перед глазами – не от контузии или рассечённого лба. Потому и уплывает всё куда-то. Худо дело. Совсем худо. И в отрыв уже не уйти. Не успеть. Ничего больше не успеть.
– Ещё бы чуть-чуть попозже, – повторил Варакса, отпустил шею и липкой от крови рукой потянул к себе тяжёлую сумку с соседнего сиденья.
«Мерседес» блокировали, когда он уже стоял, уткнувшись в бетонный строительный забор у обочины. В воздухе клубился едкий пар антифриза из разбитого радиатора. Преследователи полукругом оцепили фургон, держа оружие наизготовку.
– Выйти из машины! – орали они голосами, срывающимися от страха и охотничьего азарта. – Выйти из машины! Покажи руки! Руки!
Один оказался самым смелым – пригибаясь, он подскочил к фургону и рванул водительскую дверь. Оттуда спиной вперёд тяжело вывалился Варакса. На залитом кровью лице белели широко открытые глаза. Губы дрогнули.
– Скажите «бум», – прошептал Варакса и разжал пальцы.
Об асфальт лязгнули четыре фугасные гранаты.
24. Тайник Великого магистра
– Не молчи! – потребовал Одинцов. – Говори что-нибудь.
После звонка Вараксы они с Муниным стремительно собрались и через четверть часа уже ехали в машине. Варакса вернул Одинцову песенку про папуаса как сигнал опасности, только уже смертельной, и дал понять, что в Старую Ладогу надо попасть как можно скорее. Сто тридцать километров от Петербурга, не нарушая правил и не привлекая внимания.
Одинцов через Московский проспект и кольцевую магистраль выбрался из города на Мурманское шоссе, там пристроил свой «лендровер» за ходкой фурой и глянул на сидящего рядом Мунина. По лицу историка текли слёзы.
– Чего ревёшь? Он же сказал, что потом догонит, – Одинцов сам себе не верил. – Давай, говори, не молчи.
– Что… говорить? – всхлипнув, спросил Мунин.
– Не знаю. Что хочешь. Говори, чем занимался последнее время по работе. Это было как-то связано с исследованием? Может, тебя ещё раньше зацепили, и мы не там ищем? Утрись и рассказывай.
Мунин вытащил из бардачка салфетки, промокнул слёзы и долго сморкался.
– Никак это не было связано, – наконец заговорил он. – То есть с Павлом связано, конечно. По линии музея. Вы же про шняву «Фрау Марта» читали, наверное?.. Не читали? Это такое старинное парусное судно – шнява. «Фрау Марта» затонула на Балтике, а недавно её нашли, подняли и всё, что там было, передали к нам в Михайловский замок.
– Почему?
– Ну как… Груз в основном предназначался Павлу. Это тысяча семьсот восемьдесят первый год. Кое-что для Екатерины, но большей частью для него. Статуэтки, скульптуры, картины – их покупали в Европе по списку.
– Что-нибудь интересное? – Одинцов спрашивал машинально, чтобы отвлечь Мунина от мрачных мыслей да и самому отвлечься. – Там же, наверное, давно сгнило всё за столько лет на дне.
– Ничего не сгнило. Разве что мебель деревянная. И то её песок законсервировал. Со статуэтками сейчас реставраторы работают, а картинам вообще хоть бы что. Их перед отправкой запаяли в свинцовые тубусы. Так можно и тысячу лет пролежать.
Одинцов отогнал мысль про запаянный цинковый гроб – стандартную тару для «груза двести». Не хотелось верить, что Вараксы больше нет, но тут без вариантов. Скомандовал уезжать без него – значит, нашли и обложили. Что живым он академикам не дастся, сомнений не было.
– Значит, свинцовые трубы, – продолжал Одинцов, – а внутри что? Натюрморты и пейзажики пасторальные?
– Не без этого, – согласился Мунин. – В списке часть картин перечислены по жанру, а часть – по тематике. Правда, тематических всего раз-два и обчёлся. Мне для них поручили справки составить. История сюжета и тому подобное. Я как раз о тамплиерах писал… а потом это началось.
Он снова зашмыгал носом.
– Вот, а говоришь, ничем таким не занимался, – поспешил сказать Одинцов. – А про тамплиеров-то и забыл… Ну, и что там за картины были?
– Одна картина. – Мунин опять стал сморкаться. – На эту тему – только одна. Граф Гишар де Божё вскрывает тайник на могиле своего предка Гийома де Божё, бывшего Великого магистра.
– А в тайнике что? – Одинцов посмотрел на спидометр. – Говори, говори, нам до Ладоги часа полтора пилить.
– Значит, дело было так, – начал Мунин.
Рассказывал он обстоятельно и по привычке злоупотреблял энциклопедическими подробностями. Однако в результате историк отвлёкся от мыслей о Вараксе, а Одинцов получил довольно складное представление про события семисотлетней давности.
Тампль, резиденция ордена Храма (Париж, Франция).
Гийом де Божё происходил из королевского рода и был великим воином, которого уважали даже враги. Его избрали Великим магистром ордена Храма в трудное время, когда мусульмане успешно вытесняли христиан из Святой Земли. Долгие годы Гийом занимал высокий пост, бился с сарацинами и унимал распри между рыцарскими орденами. Он готовил объединение тамплиеров с госпитальерами, но не успел закончить дело. А когда в 1291 году войска султана осадили главную христианскую крепость Акра, старый храмовник возглавил её оборону.
– Акра – это нынешний Акко на севере Израиля, рядом с Хайфой, – пояснил историк. – Де Божё вышел на крепостную стену в лёгких доспехах, и стрела попала ему в левую подмышку. Другие защитники увидели, что Великого магистра уносят, и тоже захотели бежать, а он их остановил со словами: «Я не отступаю, я убит!».
Гийома де Божё похоронили в Святой Земле, говорил Мунин, а позже новый Великий магистр тамплиеров Жак де Молэ перевёз гроб с его телом в подземелье парижской резиденции ордена, которая называлась Тампль, то есть Храм. Потом де Молэ рассорился с римским папой Климентом Пятым и королём Филиппом Красивым, был арестован вместе с другими рыцарями-храмовниками и в конце концов казнён.
– Что не поделили? – для порядка спросил Одинцов.
– Деньги, конечно. – Мунин трубно высморкался. – Как всегда, деньги. Орден создал европейскую банковскую систему и кредитовал многих королей огромными суммами. Филипп Красивый тоже был должником тамплиеров и однажды подумал: если не будет ордена, то и долг возвращать не надо. Даже наоборот, можно прибрать к рукам рыцарские денежки. А дальше сговорился с папой Климентом и устроил тамплиерам «чёрную пятницу». Вы же знаете, что с тех пор пятница, тринадцатое считается несчастливым днём?
Жак де Молэ, Великий магистр ордена Храма.
Историк рассказал, что король подбирался к сокровищам ордена, а Жак де Молэ нашёл способ их спасти. Ради такого дела Великий магистр тайно посвятил в рыцари молодого графа Гишара де Божё. Когда орден Храма был разгромлен, Гишар получил у короля разрешение перезахоронить своего знаменитого предка Гийома в фамильном склепе. Он вскрыл тайники Тампля, которые указал ему Жак де Молэ, и под видом траурной процессии эвакуировал из резиденции ордена всё что нужно.
– Круто, – признал Одинцов. – То есть парень выгреб из подвалов золотишко и где-то перепрятал? Ба-а-альшой подвиг. Есть о чём картины писать.
Мунин вступился за графа.
– Это вы зря. Насчёт золота там вообще непонятно. Де Молэ торжественно въехал в Париж года за полтора до ареста. Вот это было действительно круто. Конная свита, шестьдесят рыцарей, белые плащи с красным восьмиконечным крестом, – историк похлопал себя по плечу растопыренной пятернёй, обозначая крест, – сотни сержантов, лучников, оруженосцев – представляете себе процессию? Весь город сбежался посмотреть! А в обозе везли сто пятьдесят тысяч флоринов – это больше чем полтонны золота, между прочим. Плюс на двенадцати мулах кожаные кофры с серебром – ещё тонны полторы, не меньше. Вывезти даже такой груз тайком под видом гроба нереально. А ведь это была только малая часть казны ордена. Золото и серебро успели спрятать раньше, королю почти ничего не досталось, и по этому поводу есть разные версии: кто спрятал, куда спрятал…
