Дмитрий Дмитриев - Осиротевшее царство
— Катюша!..
— Довольно, батюшка, довольно об этом! Оставьте меня; мне надо побыть одной, собраться с мыслями.
— Я уйду, Катюша, ухожу; только об одном прошу; не позабудь, что ты — обручённая невеста императора! — И князь-отец медленно вышел из комнаты дочери.
Едва затихли его шаги, княжна со слезами сказала:
— Господи!.. И это — отец, отец! Он торгует моими чувствами! Он смотрит на меня не как на живое существо, а как на бездушную вещь, которая приносит пользу ему, его честолюбию… Он произвольно распоряжается мною… Я жить хочу, жить, а мне калечат жизнь. Готовят в жёны мальчику!.. К чему мне царство, когда мне нужна любовь?
Долго ещё убивалась так княжна, но затем постепенно стала утихать под влиянием мысли о предстоявшем свидании с любимым человеком.
Всё более приближался вечер, и наконец в комнату царской невесты вошёл граф Милезимо.
С какою радостью, с какою страстною любовью встретила его княжна!
— Милый, милый!.. Ты пришёл!.. Как я рада, как счастлива! Ты со мною, со мною, мой Генрих! — воскликнула она.
Граф, стоя пред нею на коленях, покрывал её руку бессчётными поцелуями.
— Уедем отсюда, убежим! Увези меня, голубчик!.. Я с тобою готова бежать на край света… Возьми меня! Без тебя мне нет жизни, — страстным голосом говорила княжна, обнимая Милезимо.
— О, с какой радостью я увёз бы вас, княжна, к себе на родину, с каким восторгом назвал бы вас своей милой женой!.. Но — увы! — теперь сделать это невозможно, невозможно… Ведь вы — царская невеста.
— Ах, я и забыла об этом или, вернее, хотела забыть! Да, ты прав, Генрих, теперь и думать нечего о побеге: я — царская невеста. Но только женою государя я едва ли буду… Ведь император не любит меня; его, бедненького, чуть не силою хотят женить на мне, и чувствую я, что все эти затеи моего отца и родичей окончатся довольно печально. Сердце говорит мне, что царицей я никогда не буду.
— О, если бы так было!..
— Так и будет, Генрих.
— О, в таком случае я не уеду из Москвы и стану ждать.
— Нет, Генрих, нет; на время тебе необходимо ехать, иначе мой отец опять запрячет тебя куда-нибудь, а может быть, и того хуже — изведут тебя, и ты погибнешь.
— Я не боюсь, княжна, ни твоего отца, ни других своих врагов.
— Знаю, Генрих, ты — герой; но ведь твои враги в открытый бой с тобой не вступят, они из-за угла погубят тебя. Когда ты хочешь ехать на родину? — спросила княжна Екатерина, подавив глубокий вздох.
— Ранним утром.
— Поезжай, мой Генрих, увози мою любовь с собою. О, как я люблю, как люблю тебя!..
Ещё долго и страстно говорили влюблённые. Во дворце все уже давно спали, только не спалось князю Алексею Григорьевичу; он несколько раз тихо подходил к запертой двери комнаты дочери и прикладывал к двери ухо, стараясь услышать разговоры княжны с Милезимо; но их разговор не доходил до ушей встревоженного князя Долгорукова.
— Что же это? Скоро ли они кончат говорить? — бормотал он. — Постучаться в дверь боюсь — не наделать бы переполоха. Ох уж мне эта Катерина! Не будь она царской невестой, задал бы я ей трезвону! Хорошо моё положение, нечего сказать! Дочь милуется со своим возлюбленным, а я, как часовой, у дверей стою, не смея нарушить их беседу… Ну, если кто узнает, что в горнице у дочери находится этот заморский пройдоха Милезимо? Ведь тогда всё, всё погибнет! Чу, кажется, целуются! Видно, прощаются. Так и есть!
Едва лишь князь успел отскочить от двери и спрятаться, из горницы княжны Екатерины поспешно вышел граф Милезимо в женской шубейке и под густым вуалем. В следующей комнате дворца его встретила доверенная горничная княжны и проводила его до дворцовых ворот. Здесь графа Милезимо дожидались расписные сани, запряжённые тройкой лихих коней, и на них он на следующее утро против своей воли выехал навсегда из Москвы на Родину.
IX
На окраине Москвы, невдалеке от Тверской заставы, в глухом переулке одиноко стоял полуразвалившийся домик с двумя небольшими оконцами, в которых вместо стёкол были пузыри. Он принадлежал старухе Марине, с незапамятных времён поселившейся в нём.
Кто была старуха Марина, откуда она появилась — никто из её соседей не знал. По складу своего лица, по чёрным, несмотря на пожилые годы, волосам и по выразительным глазам, не потерявшим своего блеска, она мало походила на русскую. Это скорее была жительница Востока, хотя по-русски она говорила без примеси какого-либо акцента.
Марина одевалась всегда в лохмотья и жила в своей хибарке не одна, а с внучкой — стройной и красивой девушкой лет семнадцати, по имени Маруся.
Какого происхождения была Маруся, чья она дочь, тоже никто не знал. Лет шестнадцать тому назад Марина откуда-то принесла к себе в хибарку годовалую девочку, сама вскормила её и ухаживала за своей «внучкой», как самая нежно любящая мать, и в шестнадцать лет Маруся расцвела, как майская роза. Старая Марина любила свою красавицу, и Маруся платила ей тем же. Сама Марина одевалась чуть ли не в рубище, внучку же одевала, как купеческую девицу или боярышню.
Марина и её внучка ни с кем из соседей не были знакомы, всех они сторонились, а равным образом и все жители околотка чуждались «старой колдуньи» и её внучки.
Колдуньей Марину называли за то, что она хорошо умела ворожить и гадать о будущем, и слава о её гадальном искусстве была большая. Очень часто около её хибарки останавливались богатые кареты и рыдваны с ливрейными лакеями: Мариной не брезговали люди знатные и «великие люди мира сего», которым хотелось узнать про свою судьбу. Ездили к ней и боярыни, ревновавшие своих мужей и желавшие что-нибудь узнать про своих соперниц; бывали у неё и боярышни молоденькие, горевшие желанием скорее поразведать про своего суженого. Но не всех принимала Марина, и многим приходилось ни с чем отъезжать от её ворот.
Однажды утром Марина отправила свою внучку на базар купить что-то из съестного, сама же стала топить печь и готовить кушанье. Прошло довольно времени, а Маруся всё ещё не возвращалась. Старуха стала беспокоиться, и в конце концов решилась сама отправиться на поиски внучки. Однако, едва переступив порог своего жилища, она увидала Марусю, с бледным, испуганным лицом бежавшую к хибарке.
— Бабушка, скорее ворота на замок, за мною гонятся, — задыхающимся голосом проговорила красавица.
— Кто гонится? — спросила у внучки старуха Марина, запирая засовом ворота, а также и дверь в свою хибарку.
— Какие-то парни. Домой я возвращалась переулками, где поближе, а тут и напали на меня какие-то трое озорников; я от них бежать; они за мной и прохода не дают; я кричать, звать на помощь, да, на беду, на улице народа-то нет. И плохо мне, бабушка, пришлось бы, если бы, на моё счастье, не вступился за меня какой-то прохожий офицер; озорники немного поотстали, а я с офицером дошла до нашего переулка и пустилась бежать; парни-то хотели за мною, да офицер обнажил свою саблю, грозился, видно, зарубить их… Фу!.. Никак дух не переведу!.. Страсть как измучилась.
— Спасибо офицеру… А кто он, не знаешь?
— Не знаю! Собой нарядный, с лица пригожий, ласковый…
— Ты бы спросила, кто, как звать…
— И, что ты, бабушка! Уж время ли мне было о том спрашивать?
В этот момент в ворота хибарки послышался стук.
— Бабушка, стучат… кто бы это? — меняясь в лице, с испугом проговорила Маруся.
— Чего ты в лице-то изменилась? Чего испугалась? Не бойся, я сумею защитить тебя, в обиду никому не дам! Пойду-ка узнаю, кто стучит в ворота.
— Не отпирай, бабушка, не отпирай!.. Может, это стучат те парни, что гнались за мною.
— Не бойся, Маруся, не бойся! В обиду я тебя не дам.
— Сама я с тобой, бабушка, пойду к воротам.
Обе они вышли во двор.
— Кто стучит? Что надо? — не совсем ласково спросила Марина, не отпирая ворот.
— Не сюда ли укрылась девушка, на которую недавно напали какие-то парни? — послышался голос за воротами.
— Бабушка, отпирай скорее, это — он! — задыхающимся от волнения голосом проговорила молодая девушка, торопя Марину скорее отпирать ворота. — Это — офицер, что защитил меня от озорников; я по голосу его узнала. Да что же, бабушка, не отпираешь?
— Отоприте, не со злом к вам пришёл! — послышался тихий голос за воротами.
Маруся отодвинула засов и отворила ворота. Она не ошиблась: у ворот стоял «ласковый» офицер, вступившийся за неё на улице.
Это был Лёвушка Храпунов. Прогуливаясь по Тверской, он случайно стал свидетелем, как полупьяные парни напали с пошлыми любезностями на проходившую с базара Марусю, вступился за девушку и наказал озорников, ударив их плашмя своею саблею. Необычайная красота Маруси произвела на Храпунова сильное впечатление; ему непременно захотелось узнать, кто эта девушка, и познакомиться с нею; он разглядел, в какие ворота юркнула красавица незнакомка, и, разделавшись с озорниками, поспешил к тем же воротам.
