Октавиан Стампас - Проклятие
— Признаться, Ваше величество, странно видеть вас в обществе человека, посвятившего себя поиску эликсира здоровья.
— Отчего же, Ногаре?
— Зачем это человеку, который сам по себе является символом всяческого здоровья.
Король даже не досмотрел в сторону хранителя печати и тому показалось, что комплимент его не достиг цели.
— Должен вам заметить, господин канцлер, что жизнь природы организована сложнее, чем мы можем себе представить. И то, что мы считаем лекарством, при определенных условиях легко может превратиться в яд..
— А-а, — протянул хранитель печати, словно действительно впервые слышал эту мудрость. В голове мелькнула мысль, а не решено ли отравить Жака де Молэ. Или, может быть, король ищет вместе с Анри Контским какие-то одурманивающие корни, что развязывают даже языки на которые наложено заклятие железной воли.
— Но пока не об этом, Ногаре.
Хранитель печати подобрался.
— Я весь внимание, ваше величество.
— Сегодня у нас праздник.
— Праздник?
— Вот именно. Сегодня тринадцатое октября.
Ногаре зажмурился от ужаса, как же он сам не подумал об этом!
— Сегодня ровно четыре года как Орден Тамплиеров находится под следствием, четыре года как Великий Магистр этого Ордена сидит в крепости.
— Точно так, Ваше величество.
— Ровно четыре года как вы и ваши люди ищете золото Храма.
Тут ответить было нечего.
Король медленно прошелся вдоль тщательно обработанной грядки.
— Кроме того, господин канцлер, через месяц с небольшим будет три года как Генрих Люксембургский, это косое ничтожество, победил меня в споре за корону Империи.
— Это прискорбно, Ваше величество, но я докладывал еще тогда, что тут не обошлось без происков этой авиньонской лисы, я хотел…
— Что теперь говорить, — король заложил руки за спину и покачался с носка на пятку.
— Говорят он достиг немалых успехов.
— Кто, ваше величество, Генрих?
— Вот именно. Он ведь присоединил к владениям Империи Богемию, там теперь правит его выкормыш.
— Не хочу показаться навязчивым льстецом, но мне кажется, таким образом он просто расширил пределы того наследства, которое вы неизбежно…
Король фыркнул.
— Что вы мелете, Генриху едва за сорок. Единственная его хворь — косота.
— Косил-то он всегда в одну сторону, в направлении папского престола, а что касается здоровья, то как мне стало известно, оно пошатнулось. Какие-то колики донимают его последние месяцы.
Филипп Красивый, ничего не отвечая, пошел к выходу из оранжереи. Ногаре, оступаясь, затрусил вслед за ним по междурядью.
— А может быть, может быть вот что, Ваше величество — не отправить ли нам в Сиенн опытного человека. Врача.
— Чтобы что?
— Чтобы молодость лет римского императора не вставала больше непреодолимой стеной на пути планов одного весьма достойного человека. Ведь это может быть очень хороший лекарь, известный, он выкажет искреннее желание побороть колики Люксембурга.
Филипп остановился так резко, что Ногаре чуть было не налетел на него.
— Вы знаете, я вас удивлю, господин канцлер. Может быть вы даже не поверите мне. Но с некоторых пор меня совершенно не интересует кто будет следующим императором Священной Римской империи.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. РАС АЛЬХАГ
Путешествие по горам для человека, привыкшего к оседлой, более того, комфортной жизни, является тяжелым испытанием. Особенно если путешествующий знает, что конечной целью путешествия является пасть дьявола. Уже к концу первого дня, оба евнуха сбили ноги, ободрали руки о ветки колючих кустарников. Оба обливались потом. Но если Симон при этом молчал, то Наваз непрерывно ныл. Причем нытье младшего брата доставляло старшему значительно большие мучения, чем все камни и колючки.
Наваз не только жаловался на боль и неудобства, но и требовал непрерывно, чтобы брат рассказал ему, что там их ожидает в крепости этой, куда кануло столько людей с теми же увечьями, какие выпали на долю и им самим.
И Арман Ги и Лако делали вид, будто не обращают внимания на эти братские беседы, но на самом деле прислушивались внимательно. Так уж случилось, что нормального мужчину зачем-то занимает жизнь оскопленного. Непонятно почему. То ли это накопление опыта, на тот случай, если, не приведи господи, самому придется оказаться в подобной ситуации, то ли еще что-то. Но так или иначе, большинство мужчин боится таинственной операции по превращению в бесполое существо больше, чем даже самой смерти.
Бывшему комтуру тоже нелегко давался переход. Все-таки три года сидячей жизни давали себя знать. Но рыцарская закалка оставалась тем стержнем, на котором крепилось терпение тамплиера.
— Ну, брат, ты должен меня пожалеть, что нас ждет там, скажи! Что-то ужасное, да?!
Симон молчал, сцепив зубы, и топтал изодранными сафьяновыми чувяками пыльную узкую тропу.
— Ты не можешь не знать, брат. Не можешь! Ты стольких свел в эти горы! Ты не можешь не знать. Что там с ними происходит?!
Молчал Симон, по-прежнему молчал.
Арман Ги в другой ситуации может быть и сам бы подумал, а стоит ли лезть в пасть неизвестному и непонятному здешнему дьяволу, но теперь, побуждаемый новой идеей своей избранности, упорно перебарывал приступы усталости и мистического страха, которым веяло от персидского диалога. Перебарывал и решительно двигался вперед.
Переночевали у небольшого костра. Перекусили черствыми лепешками. Под покровом ночи нытье и причитания стали менее отчетливыми, а после и вообще заменились всхлипами.
Хозяин и слуга по очереди сторожили своих ценных пленников.
Перед рассветом Лако, сменяя бывшего комтура, сказал, что окружающие горы не кажутся ему необитаемыми.
— Да, я тоже обратил внимание на следы овечьей отары.
— И еще верблюды. Несколько тряпок, потерянная бусина. Время от времени здесь проходят небольшие караваны.
— Ну, это мы и так знаем, ведь он, — указательный палец метнулся в сторону Симона, — не раз путешествовал сюда. Уж, наверное, не пешком.
— Да, господин.
Утром двинулись дальше. Горы по-прежнему не казались гостеприимными, серые обнаженные камни, редкая, осторожная на вид растительность. Вьющийся над головой стервятник. Внимательный взгляд то и дело наталкивался на следы, оставляемые обычно караванами. Небольшими и состоящими скорее из мулов, чем из верблюдов. Если последний является кораблём пустыни, то мул лучшее средство транспортировки поклажи в бесшумно бушующем море каменных волн.
Все указывало на то, что скрытая в горах южной Каппадокии таинственная крепость под названием Рас Альхаг, соединена с миром довольно оживленной тропою и путешествующие по ней не считают нужным очень уж скрываться.
— Все, — заявил вдруг Симон у подножья высокой скалы, возле которой делал резкий поворот небольшой прохладный ручей.
— Что все? — удивился Арман Ги.
— Дальше дорога мне неизвестна.
— Почему?
— Потому что я доставлял свой «товар» до этой скалы, и здесь меня ожидали слуги черного магистра.
— Черного магистра?
— Да, так зовут хозяина Рас Альхага.
Арман Ги огляделся, стараясь определить путь дальнейшего путешествия.
— Так ты сам не видел никогда этого черного магистра?
— Нет.
— Кто же тебе платил деньги?
— Никто, никогда мне никаких денег не платил.
— Не понимаю, зачем ты тогда занимался тем, чем ты занимался.
— Я слуга моего господина. Видимо кто-то рассчитывался с Нарзесом прямо в Халебе.
— Но с кем-то ты здесь все же встречался?
— Да, с людьми черного магистра. Но я никого не видел в лицо.
— Почему это?
— Они прятали свои лица под покрывалами.
Арман Ги сплюнул.
— На этом востоке все считают своим долгом прятать лицо. Я сначала думал, что это только кипрская мода.
Симон пожал плечами и не стал комментировать это замечание бывшего комтура.
— А откуда ты узнавал в какой день и в какой час ты должен оказаться здесь с грузом, или как ты говоришь, с «товаром»?
— Об этом мне говорил Нарзес.
— А ему кто сообщал?
Симон развел руками.
— Нарзес был знаком с черным магистром?
— Не знаю. Навряд ли.
— Что за неуверенность в твоем голосе?
— Хозяин делился со мною далеко не всеми своими тайнами. Я не знаю, был ли он знаком с властителем Рас Альхага.
— Говоря по совести, это неважно. Был Нарзес приятелем этого черного магистра, или не был, мы все равно отправимся дальше.
Евнух криво ухмыльнулся.
— Но я действительно не знаю дороги.
— Ты не мог не видеть в какую сторону угоняют тех, кого ты сюда доставил.
— Мог. Люди под покрывалами требовали, чтобы я уходил первым. И не оборачиваясь.
Арман Ги пожевал губами.
— Сколько лет, говоришь, ты занимался своим подлым ремеслом?
— Почти семь.
— За это время должна была протоптаться тропа, хотя бы и в камнях.
