Андре Мальро - Королевская дорога
Стояли козлы для винтовок. Колонна двигалась, не обращая ни малейшего внимания на большой изгиб реки, откуда поднималось голубоватое сияние, похожее на электрический свет. И палатки тоже стояли. И всё-таки он ни в чём не был уверен, испытывая тошнотворную тревогу, напоминавшую то полуобморочное состояние, которое обычно предшествует рвоте. Невольно прислушиваясь прежде всего к своей боли, которая то подступала, то отпускала, напоминая качку на корабле, он мог думать о колонне и о смерти, лишь когда боль затихала; неразрывно связанные друг с другом, обе они двигались к своей цели, подобно громадным столбам дыма.
«Очень может быть, — думал он, — что устроить свою смерть для меня гораздо важнее, чем устраивать свою жизнь…»
Он навёл бинокль на деревню, очертания которой с поразительной чёткостью снова появились между расплывчатой массой двух ботинок.
В его жизнь, катившуюся теперь в пропасть, деревня эта врезалась, словно камень, за который он должен был ухватиться, как за камни храма. А бинокль вроде бы сам по себе всё возвращался к колонне. Две волны следовали одна за другой, но сначала придётся дать бой стиенгам.
— У Савана тоже мы будем намного раньше них…
— Ты полностью доверяешь этому типу?
— Нет, я уверен только в вождях Севера. Но у нас нет выбора…
II
Участившиеся выстрелы, сливавшиеся теперь с эхом, светящимися точками окружали Самронг и его буддийские купола, за исключением одного чёрного круглого контура. Внутри них почти замкнутой кривой — ночные цикады, рыжеватый свет сигнального фонаря — лаосский покой, гнетущий, в оковах.
— Внизу, Клод, по-прежнему ничего?
Перкен уже не мог подниматься.
Клод снова взял бинокль.
— Невозможно ничего разглядеть…
Не успел он положить бинокль, как возле одной из вершин мелькнула короткая вспышка нового выстрела; эхо вторило разрыву на тон выше. И ещё выстрел. На фоне звёзд их отблески казались грязными.
— Может, стиенги окружили деревню?
— Это исключено.
Перкен показал пальцем на едва различимый холм:
— Наши часовые пока не стреляют; стало быть, они и не пытаются подняться.
— Мои знать, что имеются пулемётчики, где работать железная дорога, — молвил Кса.
Над ружейными вспышками дрожало красноватое пламя костров. Перкен всё время смотрел на них: туда, где они мерцали, колонна ещё не дошла. Чей-то силуэт появился в поле зрения бинокля на очень близком расстоянии, заслонив то, что рассматривал Перкен.
— Кто идёт?
Лёжа на перегородке, он озирал заросли с высоты свай. Силуэт исчез. На всякий случай он выстрелил в ту сторону, ожидая крика. Ничего.
— Это уже второй раз…
— С тех пор как ты посоветовал остановить колонну, дела осложнились… Пока речь шла только о том, чтобы помочь им в борьбе со стиенгами…
— Банда идиотов!
Поставленные Перкеном часовые стреляли теперь гораздо чаще: волна стиенгов, отражавшая недавно натиск колонны, пошла на приступ деревни.
— Ты уверен в том, что посоветовал им? Боюсь, что, если они пошлют парламентёров, командир колонны попросту наплюёт на них, а если они начнут стрелять, как бы им не ответили пулемётами…
— По инструкции колонне не положено сражаться с ними. Они буддисты, осёдлые, вооружены, как и мои люди. Дело ограничится переговорами. Но если они позволят ополченцам войти без всяких условий, начнётся «администрирование», как говорят сиамцы. Один Саван это понимает… однако его авторитет вождя столь же шаток, как и эти дрожащие огоньки выстрелов… Тут не может быть двух мнений: если они войдут сюда, дорога будет открыта и в мои владения тоже; я вовсе не горю желанием, чтобы вожди с Севера…
Пахнуло диким запахом костров, принесённым ночною тьмой.
— Мы остановились не только ради того, чтобы организовать их защиту от стиенгов!
Ружейные залпы, всё более частые, подстегивали своим замедленным пулемётным ритмом одержимость Перкена; их вспышки то появлялись, то исчезали, подчеркивая тем самым незыблемое постоянство застывших костров. Загорались всё новые костры; далёкие и неподвижные, они появлялись на разных уровнях по мере того, как усиливался заградительный огонь; под ружейным огнём недвижность их выглядела такой торжественной, что казалось, будто они не имеют отношения к сражению, а рождены зноем и ночным мраком.
— Как ты думаешь, они могут объединиться и пойти на приступ? — спросил Клод.
— Их собралось сейчас очень много — посмотри на костры…
Перкен задумался.
— Деревню захватить они, конечно, могли бы. Но объединиться не способны. Мои люди и вожди, которых я хотел собрать, — лаосцы-буддисты, как и жители этого района, но удержать их вместе практически невозможно. К этому следует добавить, что стиенги, как правило, всегда нападают на тех, кто проходит через их владения. Идти на приступ, имея в прошлом на своём счету немало трупов, не так-то просто, это прошлое дурно пахнет и мешает подготовке действенного штурма. В настоящий момент ими движет в основном голод. А завтра их снова будет преследовать по пятам колонна…
Он снова задумался.
— Да и нас тоже…
Стрельба возобновилась и вновь утихла, словно проложив кривую линию над кострами. У входа в хижину из тени появился человек, его босые ноги, словно руки, бесшумно касались перекладин лестницы. В неверном свете рефлекторной лампы всё выше поднималось светлое пятно: голова, корпус, нога. Гонец. Перкен приподнялся, сморщившись от боли, и снова упал. Боль полностью завладела им, и, чтобы отдать приказание, он дожидался, пока она утихнет, как дожидался бы ухода живого существа. А человек уже что-то торопливо говорил, фразы были короткие, он как будто твердил заученный урок. Клод догадывался, что он повторял выученные наизусть сиамские фразы, не спуская при этом глаз с Перкена, словно понять молчание европейца ему было куда легче. Перкен уже не смотрел на человека, который говорил, не умолкая; веки его были опущены, и, если бы не едва заметное подёргивание щёк, можно было бы подумать, что он заснул. Внезапно он поднял глаза.
— В чём дело? — спросил Клод.
— Он говорит, что стиенги знают о том, что я здесь, и поэтому нападают и возвращаются. Впрочем, мы, конечно, менее опасные враги, чем колонна…
Стрельба смолкла; гонец ушёл в сопровождении Кса.
— Деревню окружить нельзя… У нас есть ружья…
Донеслось двойное эхо двух выстрелов, и снова воцарилась тишина.
— Ещё он говорит, что инженеры железной дороги заодно с колонной…
Клод начинал понимать.
— Но они там работают вовсю! За день они взорвали по меньшей мере десять мин…
— Каждый из этих взрывов ложится на меня тяжёлым бременем… Они, безусловно, продвигаются… Если они придут сюда…
— Изменить трассу сейчас?
Перкен не шелохнулся; без единого жеста он глядел прямо перед собой во тьму.
— Пройдя по моей территории, они здорово сэкономили бы… Думаю, они полны решимости — ещё бы, мои бегут, как бессловесная скотина. Но им не пройти, даже вместе с колонной.
Клод ничего не ответил.
— …Даже вместе с колонной… — повторил Перкен.
И снова умолк.
— Три пулемёта, всего лишь три пулемёта, и они ни за что бы не прошли…
Стрельба опять возобновилась, но слабая, потом вновь стихла.
— Сейчас успокоятся — день занимается…
— Саван должен прийти на рассвете?
— Я надеюсь… Банда идиотов! Если они пропустят колонну…
III
Саван поднимался по лестнице. Сколько рассветов ещё осталось до катастрофы? Перкен глядел на его седые волосы ёжиком, его беспокойные глаза, его нос лаосского Будды, показавшиеся в дверном проёме; с той поры, как Перкен почувствовал, что в нём поселилась смерть, живые существа теряли свою форму. Этот вождь, которого он между тем довольно хорошо знал, обладал в его глазах меньшей индивидуальностью, чем старый вождь деревни стиенгов. Однако руки эти уже готовились к дискуссии… Ему бы только поговорить, ни на что другое он не способен. Одна за другой появлялись головы: за ним следовали мужчины. Наконец все они вошли. Саван остановился в нерешительности, он не любил в присутствии белых садиться на корточки, а просто садиться и вовсе терпеть не мог. Поэтому он остался стоять, внимательно разглядывая свои ноги и не говоря ни слова. Каждый выжидал. Это азиатское молчание приводило Клода в бешенство; Перкен с этим свыкся, но после ранения ко всему стал относиться гораздо болезненнее; ожидание с особой силой заставляло его почувствовать свою неподвижность. Он первый решился заговорить:
— Если колонна придёт сюда, сами знаете, чего следует ждать.
Теперь уже можно было различить убегающую к горизонту череду склонов; в нескольких сотнях метров виднелись в рассеивающейся мгле черепа, развешанные на одиноко стоящих деревьях. Утренний ветерок наклонял верхушки, и широкие волны, катившиеся по листве от холма к холму, казалось, хотели помочь ему, вздымаемые незримым бегом племён. Взорвалась мина. Они не видели железнодорожной трассы, которая шла по другую сторону от хижины; но сразу же вслед за грохотом, прокатившимся по долине, до них донёсся шум падающих градом камней и обломков скал.
