Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова
12
Известие, что татары жгут погребальный костер на месте засады у Рыжей Гривы, в Киверичи принес охотник, промышлявший в тем местах малую дичь. Минуло всего полторы недели после венчаний и прошедших затем свадебных пиров. Семейная жизнь, особенно у людей не относящихся к низшим сословиям, это чаще всего жизнь в удовольствие, конечно если супруги женятся по любви. Простолюдинки, что выходили замуж в тот же день, что и Голуба, не могли ей не завидовать, не столько тому, что она выходит за потомка племенных князей, а более конкретно и приземлено. Завидовали тому, что Голубе не надо через день после свадьбы уже встать ни свет, ни заря и бежать с деревянной бадьей доить корову, потом топить печь, готовить еду… угождать свекрови и прочей мужней родне. У Голубы не было ни свекрови, ни какой другой родни со стороны мужа, она пришла в княжий дом не просто хозяйкой, она пришла госпожой, даже со своими дворовыми девками.
В тот день, как и все дни после свадьбы, Милован с Голубой спали долго. Милован не привык так долго валяться в неге, да и к слишком для него мягкой перине, что в качестве приданного принесла с собой Голуба, не мог обвыкнуться. Тем не менее, он с удовольствием подчинялся своей молодой супруге, которая просто из озорства, не отпускала его из постели. Конечно, Милован мог настоять и встать как обычно спозаранок, но он, предчувствуя, что таким образом нежиться им с Голубой, возможно, придется недолго, и потому уступал, отдаваясь во власть любовных ласк. Когда князя позвали к прибежавшему с Рыжей Гривы охотнику, Голуба не сразу осознала надвигавшуюся опасность. Она продолжала томно-лениво потягиваться на перине, желая как можно скорей вновь ощущать тело любимого. Вернувшись из сеней в горницу, Милован тут же начал одевать бранное облачение. В опочивальню он зашел уже в доспехах только без оружия:
– Голуба, татары идут, вставай родная, одевайся и готовься вместе со всеми на болота уходить.
Ошеломленная Голуба села на своей «приданной» перине, одеяло сползло, распущенные волосы рассыпались по спине, плечам, груди. Она в своей наготе смотрелась такой нежной, прекрасной… и беззащитной. Милован замер и невольно подумал: пошлет ли Бог ему еще это счастье, вдыхать ее запах, ощущать мягкое как пух, податливое тело, в котором, казалось, совсем не было костей, все то, чем он наслаждался эти дни после свадьбы… Милован усилием воли сбросил созерцательное оцепенение, наклонился и укрыл ее ярко-красным атласным одеялом:
– Ладно, полежи еще, а мне идти надо людей собирать, к брани готовиться. Не бойся, мы их били и еще побьем.
Но Голубу слова мужа не успокоили, ее охватил страх. Она обхватила Милована за шею и не обращая внимания, что одеяло вновь с нее сползло, прижалась грудью к его холодной кольчуге, стала целовать его щеки, лоб, губы, не чувствуя, что на ее нежной коже остаются ссадины от кольчужных пластин и зазубрин в тех местах куда приходились удары татарских стрел и сабель…
Милован вместе со Жданом осмотрели готовность к бою тына, сходили к оврагу… Защищать село вышло все способное носить оружие мужское население Киверичей включая беженцев. Всего набиралось даже больше чем в предыдущем бою – свыше четырехсот человек и уже все они были вооружены если не своим, так добытым у татар оружием, и облачены в снятые с них доспехи. Но, опять же, полностью положиться можно было не более чем на сто-стопятьдесят человек старых оружников и ополченцев, хорошо проявивших себя при отражении первого удара татар и в бою на Рыжей Гриве.
В тот день татары так и не появились. Вперед выслали дальний дозор, а на тыне не смыкая глаз, постоянно дежурили караульные. Большую часть людей на ночь отпустили по домам. Пришел домой и Милован, но пробыл там недолго, лишь слегка перекусил. На предложение Голубы пойти в опочивальню отдохнуть… с виноватой улыбкой отказался и вновь ушел.
Татары объявились перед рассветом. Об их приближении возвестил примчавшийся во весь опор дальний дозор. Подняли тревогу, и когда сотня татар приблизилась к тыну, ее встретили стрелами. Татары поняв, что их ждали, развернулись и, закрыв спины щитами, в полном порядке отступили.
Рассвело. Милован, стоя на верхней площадке тына сквозь легкую хмарь, всматриваясь в группу татар, стоявших на недосягаемом для лучников расстоянии и по-всему о чем-то совещавшихся. Среди них выделялся рослый сутулый всадник в шлеме украшенным конским хвостом. Милован велел привести толмача-булгарина.
– Кто это, знаешь? – указывая на приметного всадника, спросил Милован.
Булгарин недолго всматривался, прежде чем лицо его приняло печальное выражение:
– Плохо князь, это сам Бурундай, лучший татарский военачальник. Он никогда не проигрывает битв.
– С каким войском он может прийти? – слова толмача о непобедимости Бурундая не произвели на Милована никакого впечатления.
– Бурундай темник, это значит что с ним не меньше тумена, но может быть и больше. В походе на реку Сить под его началом было четыре тумена, – пояснял толмач.
– Четыре тумена это они против Великого князя посылали. Против нас, думаю, не больше одного пришло. Значит их здесь где-то около десяти тысяч, так? – Милован вопросительно смотрел на толмача.
– Да, князь, скорее всего Бурундай пришел с одним своим туменом. И хоть десяти тысяч там нет, но это лучший тумен во всем монгольском войске. Поверь князь, их победить даже в равном бою почти невозможно, а здесь их во много раз больше чем твоих людей. Помнишь, я тебе говорил, что ты очень сильно обидел Бурундая? – теперь на лице толмача имела место гримаса искреннего сострадания.
– Ну, а у нас говорят, на обиженных воду возят, – усмехнулся Милован, но усмешка получилась совсем невеселая.
– Уводи князь свой народ, уводи быстрее. Я слышал, у вас есть место, где можно всех спрятать? – поспешил дать совет булгарин.
– Уведем… но и посмотрим, на зуб попробуем этот лучший тумен, – Милован повернулся, собираясь сойти с тына.
– Князь… если решил биться, то и мне дай оружие. Если татары возьмут село, мне все одно не жить, а с собой на болото вы меня не возьмете, здесь оставите. Уж если суждено мне умереть, то лучше с оружием в руках, – раздалась неожиданная просьба толмача вслед князю.
– Неужто биться с ними будешь… ты же служил им? – Милован остановился и повернулся, удивленно глядя на булгарина.
– Служил я не по доброй воле. Два года назад у меня все было, был отец – богатый купец, были мать, сестра, невеста… Все это у меня отняли монголы с кипчаками, которых вы татарами зовете. Сейчас у меня ничего нет. Отца убили, мать, сестру, невесту их сделали наложницами, и я не знаю, что с ними. Мне не за чем жить. Но я хочу отомстить хот как-то им перед смертью. Дай оружие князь, во имя Аллаха. А народ свой уведи, жену свою молодую уведи. Я видел ее. Если она попадет к ним, с ней будет то же, что с моими, – по щетине на щеках толмача текли слезы.
– Саблей татарской умеешь биться? – слова толмача явно тронули Милована.
– Умею, я ею лучше, чем вашим мечом могу управляться, – воспрял духом толмач.
– Дайте ему саблю, кольчугу, шлем… и поставьте в строй, – Милован повернулся и сбежал с тына.
Начались сборы и отправка всех кто не мог держать оружие по гати через болото на «остров», небольшую возвышенность где-то с полверсты в длину и не более двухсот сажен в ширину, окруженную со всех сторон топями. Там всегда вырастали высокие и сочные травы, даже в самые засушливые годы. Когда в незапамятные времена сюда пришли темноволосые, долговязые кривичи, там коренастые светло и рыжеволосые меряне также прятали от них своих женщин и детей, спасали от чрезмерно буйных новых соседей. С тех пор прошло четыре века. Кривичи и меряне сжились, перемешались. А луга посреди болот стали местом княжеского сенокоса. Здесь же срубили несколько сараев, в которых то сено и хранили. Конечно, всех киверичан да еще с беженцами и жителями окрестных деревень в те сараи никак не поселить. Надо было рыть землянки и ставить шалаши в больших количествах. Хоть весна и наступала, а до теплых дней еще далеко.
Милован и без совета толмача отлично понимал, что надо немедленно уводить людей. Но по узкой гати быстро никак всех не вывести, да еще с поклажей. Необходимо принять бой, чтобы задержать татар. За это время и женщин с детьми удастся увести и еще припасы переправить. А потом, Бог даст, может, и большая часть мужиков успеет туда же перебежать. Отдав распоряжение с собой брать только, что можно унести в руках, Милован попросил отца Амвросия помочь сельскому старосте организовать этот исход.
После первой атаки, когда татары отступили, так и не доехав до тына, они повели себя на первый взгляд странно. Всадники с криками и гиканьем вновь вроде бы поскакали в атаку, но шагов за сто до тына развернулись и поскакали назад. Сотня сменяла сотню, но ни одна так до тына и не доскакала. В то же время выстроившиеся в линию татарские лучники, стали засыпать тын стрелами из своих дальнобойных луков. Вскоре ими был утыкан весь тын. Милован догадался, что это всего лишь отвлекающие маневры и послал полста человек во главе со Жданом к оврагу укрепить оборону там. Вскоре от Ждана прибыл гонец с известием, что через овраг происходит перестрелка лучников, а сам овраг татары, похоже, штурмовать не собираются. Что задумал Бурундай? У Милована не было времени разгадывать его хитрости, его больше заботило, сколько женщин с детьми успели покинуть село…
