Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный
— Передайте этому дураку, что и в России полно засидевшихся девиц. Я не вижу необходимости плавать за невестами в Англию.
Но разве сердцу прикажешь, тут чувства жениха были искренни. Он был в отчаянии, но помогли друзья-англичане. За него вступился первый лорд Адмиралтейства Чарльз Спенсер.
Павел подтвердил свою оригинальность Кушелеву:
— Давай-ка и мы удивим лордов. Дам-ка я Чичагову чин контр-адмирала, пускай явится ко мне.
Император в своей откровенности не подозревал, что выкладывает свое резюме злейшему врагу Чичаговых.
Когда разодетый в новый мундир Чичагов появился в приемной царя, Кушелев докладывал Павлу:
— Ваше величество, Чичагов вольнодумец, задумал недоброе и ужасное. Он сговорился с лордом Спенсером и хочет бежать из России навсегда, перейти на английскую службу. Невеста, только так, для отвода глаз.
Пока Кушелев говорил, глаза Павла выпучились, гримаса все более искажала и без того несимпатичную физиономию.
— В отставку негодяя!
Едва Чичагов появился в дверях, на него обрушился гневный шквал.
— Предатель! Задумал переметнуться к Спенсеру?! Едва Чичагов начал оправдываться, Павел затопал ботфортами, замахал своим адъютантам.
— Якобинец! Сорвать с него ордена, раздеть донага! Кушелев, тащи с него шпагу…
Через минуту-другую побледневший Чичагов стоял в одной рубашке, но и не сдавался.
— Ваше величество, в бумажнике мои последние деньги, верните их…
— Ах, так! — взревел Павел. — В крепость его! Там тебе деньги не понадобятся!
Очевидцы свидетельствовали: «Залы и коридоры Павловского дворца были переполнены генералами и офицерами после парада, и Чичагов, шествуя за Кушелевым, прошел мимо этой массы блестящих царедворцев, которые еще вчера поздравляли его с высоким чином контр-адмирала».
Караульный офицер вручил губернатору Петербурга графу фон Палену предписание царя:
«Якобинские правила и противные власти отзывы посылаемого Чичагова к вам принудили меня приказать запереть его в равелин под вашим смотрением».
Прочитав записку, Пален двусмысленно проговорил возбужденному Чичагову:
— Вы напрасно возмущаетесь, сегодня посадили вас, а завтра посадят меня.
Хитроватый немец начинал плести паутину вокруг царя, присматривал обиженных…
Через неделю Пален получил записку царя: «Извольте навестить господина контр-адмирала Чичагова и объявить ему мою волю, чтобы он избрал любое: или служить так, как долг подданнический требует, безо всяких буйственных сотребований и идти на посылаемой к английским берегам эскадре или остаться в равелине, и обо всем, что узнаете, донести мне».
Пален объявил волю императора Чичагову, а тот, обросший щетиной, обидчиво ответил:
— Мне выбирать нечего, но досадно, что государь не задал мне этот вопрос на аудиенции, а почал раздевать меня и отбирать деньги…
На следующий день Чичагова освободили, привезли в царские покои, и Павел, прижав руку Чичагова к сердцу, раскаялся:
— Забудем все, останемся друзьями…
Теперь, перед возвращением в Кронштадт с молодой женой, Лизанькой, Чичагов иногда тяготился прошлыми воспоминаниями и предстоящей встречей с императором. Но жена, Елизавета Карловна, как стали ее величать знакомые, была настроена решительно.
— Я согласна на все ради тебя и еду в Россию не раздумывая…
В заботах о предстоящем уходе из Англии текли незаметно дни и недели адъютанта Макарова, но не забывал он и друзей. При встрече с Рикордом они вспоминали десант в Голландии. Оба они не раз ходили начальниками на гребных баркасах с солдатами. Побывали под обстрелом береговых батарей. Да и французы не сидели сложа руки, пытались сбросить десант в море. Но в штыковых схватках русские всегда брали верх. А было непросто спрыгнуть в холодную воду, с ружьями наперевес атаковать неприятеля.
Удручали друзей итоги кампании. Головнин знал это по сводкам.
— Наших-то полегло да в плен попало около пяти тысяч, — рассказывал он Рикорду, — да почитай англичан столько же.
— Война без трупов да искалеченных не бывает, — заметил Рикорд.
— Оно все так, Петр Иванович, только о смысле этих побоищ я не ведаю. Человеку предназначено жить в радости. О том толкуют те же французы, Вольтер да Монтескьё, а здесь будто скотину на бойне подряд косит пуля и картечь, без разбора. — Головнин помолчал, задумавшись. — Опять же в толк не возьму, российские люди на погибель идут за тридевять земель от своего отчего места. Ладно британцы, они свои места оберегают.
Лукаво прищурившись, Рикорд вставил:
— Аглицкие, Василь Михалыч, хитрят, деньгу имеют, за все платят.
Собеседники сходились в том, что англичане так или иначе добывают средства разными путями, но народ трудолюбивый, без лености и уважает справедливость.
— Что ни говори, а они народ просвещенный, есть чему у них поучиться, перенять и ремесло, и науки.
— И купеческую хватку, — рассмеялся Рикорд. — Каждому свое, Василь Михалыч, у россиян сноровка не меньшая, быть может, все образуется со временем.
— Сие ты верно заметил, аглицкие до денег охочие. Но погляди, какие они армады на воде соорудили, по всему миру шастают, торговлю ведут, а главное, спознают неведомое.
В голосе Головнина сквозило явное огорчение, некоторая зависть к английским морякам. Они были вольны выбирать, где служить — в военном флоте, с подчас жесткой дисциплиной, или у купцов. Но знал он и о том, что на военные корабли матросы редко шли добровольно, хотя там тоже платили деньги за плененные у неприятеля корабли, захваченные призовые суда с товарами торгашей. Когда захватывали богатую добычу, матросы получали свою долю, иногда перепадал большой куш, можно было завести свое дело на берегу. Но такое случалось редко…
Временами виделся Головнин и со своим бывшим командиром Карлом Гревенсом. Он приходил обычно на совет капитанов с командующим вице-адмиралом Тетом. Иногда в отсутствие Макарова Головнин брал шлюпку и под каким-нибудь предлогом появлялся на корабле Гревенса. Тот всегда был рад посидеть с ним, попить чайку, поразмыслить о службе. Зная о пристрастии Головнина, Гревенс его успокаивал:
— У вас, Василий Михайлович, служба только начинается. Мне по старости уже поздно в дальние края стремиться. А вы свое наверстаете.
— Каким образом, Карл Ильич? У нас, насколько мне ведомо, ни о каких вояжах не помышляют.
— Не вечно войне быть. Выйдет замирение с Бонапартом, не миновать суда посылать на Камчатку. Верняком я знаю, сам государь интерес к этому проявляет живой. Подписан его величеством указ об учреждении РоссийскоАмериканской компании.
Головнин жадно слушал. Ему об этом рассказывали впервые.
— С той торговой компанией интерес не только к Камчатке, но и к Алеутам и Америке Северной возрастет, — продолжал Гревенс. — Суда наши так или иначе из Кронштадта на Великий океан будут снаряжаться.
— Вы уверены в том, Карл Ильич? — взволнованно, приободрившись, смотрел на него Головнин.
— Коли торговые люди за дело взялись, они не отстанут. — Гревенс вдруг вспомнил о чем-то. — Да и вы не теряйте надежду. Авось выпадет оказия, надумают в аглицкий флот волонтеров послать. Вона на прошлой неделе гостил у меня капитан-лейтенант Лисянский Юрий Федорович. Пофартило ему. Шесть годков проваландался у англичан. Где только не бывал, в обеих Индиях, у Доброй Надежды.
— А теперь-то, что он? — опять загорелся Головнин.
— Нынче возвращается в Кронштадт, ждет, как и мы, ледохода, пойдет, видимо, с нами или еще как. Да вы, быть может, с ним и встретитесь. Он где-то в Лондоне обитает, в дешевенькой гостинице…
Об увлечениях Головнина знал и флагман. Он тоже приободрял адъютанта.
— Не тужи, лейтенант. Возвернемся в Кронштадт, при случае я тебя не забуду. — И тут же шутил: — Море-то оно так или иначе без тебя не обойдется, все одно вижу, друг к другу прикипели…
Павел I сделал почин в деле оказания военной помощи союзникам далеко за пределами России. До него Петр I двигал армию за рубежи страны, но преследовал свои державные цели.
Павел, посылая суворовские полки в центр Европы, а эскадры в Средиземное и Северное моря, искренне желал выручить союзников, монархов Австрии и Англии в противостоянии с республиканской Францией. Его иллюзии развеялись, европейским монархам «пушечное мясо» понадобилось лишь для своих меркантильных целей. Как только они их достигли, русские воины стали не нужны. Более того, на суше и на море они начали путать карты в сложном пасьянсе европейской политики в отношениях с Францией.
Павел I, разгадав двуличие «друзей», вышел из игры. Но западные партнеры рано пренебрегли русской картой. Она оказалась козырной.
Флот, как наиболее динамичная составляющая военной мощи государства, быстрее и своеобразно реагирует на малейшие изменения внешней политики правителей. Среда обитания флота, океаны и моря, поневоле соединяет корабли разных стран — неприятельских, союзных, нейтральных. В эти связи вовлекается и торговый флот, мощный инструмент экономики. В таких странах, как Англия, Франция, Испания, от состояния морской торговли в большой степени зависело благополучие государства и народа. Торговые интересы на море мог защитить только флот.
