Уго Фонте - Дегустатор
— В том-то и дело! — воскликнул Верана. — Быть рабом желудка вместо того, чтобы узнать за столом нечто новое, по-моему, недостойно человека. — Очевидно, тут он взглянул на лицо Федерико. Даже мне с моего места было видно, что губа у него отвисла ниже подбородка. — Ну да ладно, — сказал Верана. — Давайте приступим к еде. Только забудь о приправах, Федерико. Лучшая приправа — это общество добрых друзей!
Боже милостивый! Я молился про себя, чтобы Септивий не ляпнул что-нибудь еще, ибо лицо герцога было чернее тучи. Поэтому, когда Верана предложил тонюсенький блин, начиненный печенкой, который назывался фегателли, я откусил немножко и посоветовал Федерико не есть его. Он, мол, слишком тяжел для желудка. Федерико это понравилось.
— Ты видел рожу Вераны? — спросил он меня потом. — Молодец, Уго!
Я надеялся, что он велит Чекки дать мне золотую монету. Черта с два!
Верана рассказывал о том, что он почерпнул из книги какого-то голландца по имени Эразм, которую только что перевели на итальянский. После ужина он подарил экземпляр герцогу. Никто никогда раньше не дарил Федерико книг, и он держал ее в руках так, словно не знал, что с ней делать. Вернувшись в свою спальню, он швырнул книгу Чекки и приказал ее сжечь. Вскоре мы уехали из палаццо Вераны, поскольку Федерико заявил, что помрет с голоду.
Мне было жаль покидать Флоренцию. Хотя у флорентийцев и впрямь слишком зоркие глаза и острые язычки, они живут в прекрасном городе! Я видел их знаменитый собор и статуи на площади Синьории, а главное — Давида Микеланджело у здания городской ратуши. Мне хотелось поцеловать руки этого волшебного скульптора и преклонить перед ним колени, однако его слуги сказали, что он, к сожалению, уехал в Рим. Я повидал множество изысканных дворцов, построенных богатыми вельможами и торговцами, но больше всего мне понравились здания, принадлежащие гильдиям. Пока мы ехали в Болонью, я все время думал о них, и вскоре меня осенила идея. Раньше мне ничего подобного в голову не приходило, так что я пришел в полный восторг. Холмы по обеим сторонам дороги были покрыты роскошным ковром из красных, синих и желтых цветов. Я был уверен, что сам Всевышний должен жить тут, поскольку гармония и красота — отражение его души, и мою идею мне навеял этот дивный пейзаж. Поэтому я не сомневался, что Господь благословляет ее. Сама же идея заключалась в следующем.
Из всей прислуги, будь то камердинеры, горничные, конюхи, писцы или повара, дегустатор — самый бесстрашный человек. Кто еще рискует жизнью не раз, а дважды или трижды в день, просто выполняя свою работу? Честно говоря, мы храбрее даже рыцарей, поскольку те при встрече с превосходящим противником могут пуститься наутек. Я знавал многих, кто бежал в самом начале битвы. А дегустатор? Разве он может сбежать? Нет! Он каждый день идет в бой и остается в строю до конца сражения. Но раз существуют гильдии золотых дел мастеров, юристов, прядильщиков, ткачей, пекарей и портных, почему нет гильдии дегустаторов? Разве наша работа не важнее? Да от нас зависит сама жизнь наших властителей! Конечно же, гильдия дегустаторов не может быть многочисленной, тем не менее мы будем встречаться, обсуждать новые блюда, яды, противоядия и даже убийства.
Эти мысли помогали мне коротать долгие часы путешествия. Даже во время охоты на кабана я обдумывал обряд посвящения. По-моему, он должен быть суровым, но полезным. Я записал следующие правила.
1. Ученик дегустатора обязан голодать три дня, после чего ему завязывают глаза и дают крохотные порции яда, которые увеличивают до тех пор, пока он их не распознает. Если ученик выживет, это докажет, что у него есть способности. Если умрет — значит, не годится для такой работы.
2. Чтобы убедиться в том, что у него сильное сердце, после еды ученику говорят, что она была отравлена. Предположим, он тут же зажмет в кулаке амулет и начнет молиться Богу. Тогда его следует выбросить в окошко, поскольку, если еда была отравлена, он и так скоро помрет. Но если он немедленно найдет себе женщину и станет забавляться с ней — честь ему и хвала. Потому что дегустатор должен всегда сохранять хладнокровие. Оно спасет ему жизнь, в то время как человек, подверженный суевериям, делает то, что первым приходит ему на ум, а это почти всегда неправильно!
3. Самое главное: экзамены должны проводиться летом, на свежем воздухе, поскольку рвота в комнате будет так вонять, что даже свинье дурно станет.
Записав эти правила, я стал с нетерпением ждать встречи с другими дегустаторами, чтобы обсудить с ними мои идеи.
Но дегустаторов, с которыми мне довелось встретиться по дороге в Милан, можно было по пальцам перечесть. Шутник, который утверждал, что притворился умирающим, оказался слишком глупым и настаивал на своем даже после того, как я объяснил ему, кто я такой, а потому не заслуживал членства в моей гильдии. Кроме того, я познакомился с тощим, нервным седовласым человеком с орлиным носом и толстыми губами. Он сидел в кресле на солнышке и не отвечал на мои вопросы ни слова, зато постоянно облизывал губы. Я спросил, зачем он так делает. Он ответил, что даже не замечает этого. Позже я увидел, что и другие дегустаторы имеют ту же привычку. Они говорили, что делают так испокон веков — возможно, потому, что мокрыми губами легче почувствовать яд.
В Пьяченце я встретился с дегустатором, который был уверен, что герцог приказал мне прикинуться умирающим. Вы ж понимаете! Если сам он не додумался до такой хитрости, значит, и я не мог!
Федерико намеревался прибыть в Милан к празднику святого Петра. В город должны были съехаться торговцы, вельможи, банкиры из Лигурии, Генуи и Савойи, а также кардиналы и императорский посол. Всех этих важных персон, без сомнения, будет сопровождать множество женщин. Но мы тащились так медленно, что, когда наконец приехали, праздник был в самом разгаре.
Федерико был не в духе. При выезде из Пармы карета неожиданно накренилась — как раз в тот момент, когда одна из шлюх сидела на герцоге верхом. Девица ударилась головой о деревянную балку, глаза у нее остекленели, и она начала нести несусветную чушь. Испугавшись, что он может заразиться от нее безумием, Федерико выбросил ее на обочину. А кроме того, у него не на шутку разыгралась подагра. Стражники позволили ему и нескольким слугам, включая меня, проехать в castello [43]. Остальным пришлось ждать до утра.
Не могу не сказать несколько слов о Милане. Это прекраснейший город на свете, и чтобы описать его, просто не хватает слов. Начнем хотя бы с того, что улицы в центре города не только прямые, как пушечные стволы, но и мощеные, так что кареты, которых здесь пруд пруди, катятся как по маслу! Разве это не чудо? А замок! Если в мире и существует более великолепный дворец, я его не видел. Размером он почти с Корсоли и окружен громадным крепостным рвом. Говорят, эти засранцы французы разграбили замок, утащив с собой уйму сокровищ, но… Porta! Куда бы я ни кинул взгляд, везде были восхитительные картины и потрясающие скульптуры. Особенно мне запомнилась прекрасная и нежная Мария Магдалина кисти Джампетрино. Неудивительно, что сам Господь снизошел к ней! Кстати, я действительно научился неплохо писать, так что мне не составляет более труда делиться своими впечатлениями.
Одна лестница, спроектированная Леонардо да Винчи, настолько меня поразила, что я спустился и поднялся по ней несколько раз, поскольку почувствовал себя в тот момент настоящим вельможей. Стены дворца украшены разноцветными восточными коврами. Потолки расписаны сотнями сцен, в каждой комнате висит люстра с тысячью свечей. По коридорам снуют слуги, прекрасные женщины развлекают себя и других, из всех залов доносятся музыка и смех. Если уж мне суждено погибнуть на службе у сильных мира сего, сказал я себе, то я согласен — если моим повелителем будет герцог Сфорца!
А потом я набрел на кухню. Боже мой! Да это настоящее святилище для усталого путника! Шипение кипящих кастрюль, пар, клубящийся над плитой, теплый аромат свежих пирожных… А само помещение! По сравнению с ним кухня в замке Корсоли не более чем мышиная нора. Плит в три / раза больше, чем у нас, котлов — в пять раз, а ножей больше, чем в турецкой армии. Я быстренько поел, поскольку хотел поскорее посмотреть комнаты для прислуги, уверенный в том, что герцогская щедрость простирается и на тех, кто ему служит. Какая наивность!
Как и в Корсоли, комнаты для челяди были маленькие и запущенные. Поскольку совсем недавно здесь квартировали французские и швейцарские солдаты, вонь в них стояла невыносимая. Я бродил по коридорам, ощущая все более сильное разочарование, и вдруг услышал чьи-то голоса, доносившиеся из-за приоткрытой двери. Я заглянул внутрь.
Шестеро или семеро человек играли в карты и пили. Один из них, настоящий щеголь с пером в шляпе, сидел, небрежно закинув ногу на подлокотник кресла. У другого, с одутловатым, как луковица, лицом, правый глаз был обезображен ножевым шрамом и почти закрыт. Он спорил с толстяком, похожим по виду на монаха.
