Руй Кастро - Рио-де-Жанейро: карнавал в огне
И из всех этих городов ни один не казался таким мирным и лиричным, как Рио. Как приятно было пройтись по его центральным улицам! Отовсюду звучала музыка — из окон домов, где играли на фортепиано, с уличных эстрад, где выступали небольшие оркестры, музыку приносили шарманщики и даже точильщики музыкально точили ножи. В дверях многочисленных кафе официанты оттачивали bons mots[13], мимо проходили девушки, покачивая турнюрами, попадаясь в тонкую паутину метафоры. Люди ходили на футбол в соломенном канотье, с накрахмаленным воротничком и жемчужной булавкой в галстуке, помахивая тростью, — трость была им нужна в основном для пущей солидности, но могла пригодиться и для разрешения небольших размолвок, затрагивающих вопросы чести. Президент республики мог сам по себе доехать на трамвае на работу и обратно, среди самых обычных людей, и никто его не тревожил. А рядом сверкали на солнце воды залива, превращая все это великолепие в настоящую страну мечты.
И кроме того, какой другой город сможет похвастаться тем, что первое автомобильное происшествие в нем произошло по вине поэта? И не какого-нибудь поэта, а самого знаменитого в стране, Олаву Билака, автора строчки «Что, скажешь ты мне, слышат звезды?» — «Ora, direis, ouvir estrelas?», от которой замирают сердца у людей любого пола и возраста. В поэзии Билак был точен почти математически, но когда в 1902 году он сел за руль первого и тогда единственного автомобиля в городе, то забыл спросить, какая разница между тормозом и газом. Он просто позаимствовал машину у своего друга, журналиста Жозе де Патросиньо, повернул коленчатый вал специальным ключом, вскочил за руль и въехал в первое же попавшееся ему по пути дерево. Кроме машины и дерева, никто не пострадал.
Но если по прошествии времени belle époque в Рио и кажется такой мирной и лиричной, то только потому, что мы обращаем внимание лишь на ее романтическую сторону. Большая часть кинофильмов, снятых с 1898 года, утрачены, и нам приходится довольствоваться замершими образами. Как бы восхитительны и многочисленны они ни были, все они статичны, город в них навеки застыл, будто позируя для открытки, все время поворачиваясь самым фотогеничным боком. Чтобы заглянуть за этот фасад, нам следует обратиться к истории, а в ней не было ничего мирного или лиричного.
В сентябре 1893-го город вздрогнул от артиллерийских выстрелов, которыми обменивались маневрирующие в заливе корабли под командованием мятежного адмирала Куштодиу де Мела и наземные войска, верные президенту, маршалу Флориану Пейшоту. Это начался военно-морской переворот — вот прямо здесь, в этой стране мечты. Адмиралы хотели сместить Флориану и сами узурпировать власть. Взбунтовавшиеся военные корабли, крейсеры, торпедные катера, канонерские лодки, фрегаты и корветы целились в форты, защищаемые солдатами правительства. По ночам верные Флориану силы обшаривали залив прожекторами, а форты целились в мятежные корабли и некоторые потопили. Под перекрестным огнем оказался Рио, с его колокольнями, монастырем на холме и несколькими довольно высокими зданиями. Во время одной из атак пострадало здание таможни (будущий Каса Франка-Бразил), в другой раз взорвалось топливное хранилище на Илья до Говернадор, а еще один случайный снаряд, пушечное ядро, снес колокольню с церкви Лапа дос Меркадореш на руа ду Увидор и поджег соседнее здание. Если вам захотелось бы побродить по городу в те дни, имело смысл поглядывать на небо и на море.
Когда одна из сторон шла в атаку, люди бросались к железнодорожному вокзалу, чтобы успеть на поезда, уходившие каждые десять минут. Посреди залива, прямо на линии огня, французские, британские, итальянские, португальские и американские торговые суда старались держаться подальше от пролетающих ядер. Ни одно судно не пострадало, но некоторые из них поддерживали Куштодиу, другие — Флориану, и если бы они приняли участие в происходящем, конфликт превратился бы в международный. Мятеж продолжался до самого Нового года, потом до февраля 1894 года и серьезно помешал карнавалу. В апреле, не получив ожидаемого подкрепления, военно-морской флот сдался. Его лидеры отправились в изгнание, и многих арестовали — среди них и самого Билака, фанатичного противника Флориану. Перестрелки продолжались семь месяцев, в общей сложности 100 человек было убито и 300 ранено, среди них и мирные жители, женщины, дети. Мир вернулся в город, но это было предупреждение: а что могло бы случиться, если бы страсти по-настоящему накалились? Просто на заметку: тот самый президент, который в разгар кризиса ездил на трамвае на работу и домой, был Флориану.
Десять лет спустя, в 1904-м, еще одно восстание нарушило идиллическую картину. Это был Вакцинный мятеж. В начале столетия самой большой проблемой Рио были не фавелы, a cortiços в районе центра — жуткие нищенские поселения, где жители были беззащитны перед болезнями вроде желтой лихорадки, оспы и тифа. Ситуация чем-то напоминала Париж 1857 года, до Гауссманна, и лондонский Ист-Энд 1888-го, где блаженствовал Джек-Потрошитель, или беднейшие части Ист-Сайда в Нью-Йорке в 1900 году. Почти в каждом городе были чумные районы, и правительства, все еще игнорируя социальную подоплеку этих проблем, предпочитали «гигиенические» решения: они конфисковывали полуразрушенные дома, сносили их и застраивали район заново. В 1904 году, просмотрев бесконечное множество проектов, которые так и остались на бумаге, Рио всерьез взялся за реконструкцию и улучшение санитарных условий.
Мотыги и молоты гремели по городу в течение двух лет, уничтожая тысячи ужасающих лачуг, а людям, которым больше негде было жить, приходилось уходить в холмы. Крыс отлавливали и убивали на грязных улицах тоннами, а бригады дезинсекторов обшаривали районы трущоб, окуривая каждую сточную трубу, каждый куст в горшке. Затем город отдали во власть строителям. Когда в 1906-м леса наконец убрали, Рио возродился новым, современным, «европейским» городом, где легко дышалось, с широкими и ярко освещенными проспектами, бульварами вдоль морского берега, пристанью для трансатлантических судов и красивыми зданиями с лифтами и портье. Наконец-то город стал достоин своего природного окружения. Французский поэт Жан Катулл-Мендес назвал его «La ville merveilleuse», «Чудесным городом». А человек, осуществивший это преображение, был префект Перейра Пассуш, инженер, своими глазами видевший, как преобразил Париж Эжен Гауссманн. За санитаризацию отвечал его секретарь по здравоохранению Освальду Круж, тридцати двух лет, бывший ученик Луи Пастера.
Пока речь шла только об уничтожении комаров и охоте на крыс, жители поддерживали Освальду Кружа. Но когда он ввел обязательную вакцинацию от оспы, то столкнулся с самым неистовым выражением непонимания — начался бунт, в котором пришедшие в ярость бедняки непостижимым образом встали на сторону болезни. За годы до этого аналогичный протест вакцинация вызвала в Англии и в Соединенных Штатах и по тем же самым причинам. В Рио в ноябре 1904-го это решение вызвало беспорядки, царившие на улицах семь дней и ночей. Люди валили фонарные столбы, сжигали трамваи, нападали на автомобили санитарной службы, грабили склады, устраивали поножовщины и перестрелки с полицией, после которых осталось много убитых и раненых. Даже самому Освальду Кружу принародно угрожали. Это был один из крупнейших народных бунтов в истории города и единственный в своем роде, и поэтому его причины довольно долго оставались неясными.
Теперь-то мы знаем, что в те времена странно было бы, если бы никто не стал протестовать. Простые мужчины и женщины видели это так: ненавистная полиция заставляет их обнажать руку или ногу, чтобы неизвестно кто (доктора из санитарной службы) сделал им укол, от которого останется шрам, и впрыснул какую-то непонятную жидкость. Многие считали, что таким образом правительство просто решило убить бедняков и впрыскивали им саму болезнь. Конечно, все было не так, но при общем отсутствии образования оппоненты президента Родригеса Алвеса — а в их число входили военные и представители профсоюзов — использовали это убеждение как политическое оружие: они провоцировали демонстрации, подстрекали к мятежу в газетах и довели его до нелепо огромных масштабов.
Освальду Кружу удалось осуществить свою кампанию, а тринадцать лет спустя он умер, все еще возмущенный этим чудовищным непониманием. Но после его смерти его дело одержало полную победу. Люди осознали его величие, и он превратился в национального героя. Созданный им институт (теперь — Институт Фонда Освальду Кружа) обучил не одно поколение специалистов по здравоохранению и стал известным во всем мире центром исследований по этому вопросу. Годы спустя, как только купальные костюмы на пляжах Рио стали стремительно уменьшаться в размерах, не нашлось бы ни одной девушки-кариоки, которая не могла бы похвастаться легким следом от вакцинации на ягодице или на бедре.
