Николай Алексеев-Кунгурцев - Брат на брата. Заморский выходец. Татарский отпрыск.
Мамай, наблюдавший с кургана, заскрежетал зубами и воскликнул:
— Велик Бог христианский!
И поскакал с поля битвы.
Кореев ринулся в битву вместе со всеми.
Его бердыш работал на славу, а рядом тяжко бухала дубина Андрона.
Вдруг какой-то конный татарин сбоку ударил его берды- шем.
Удар был неожиданным, и юноша не успел прикрыться щитом. Шлем погнулся, в глазах потемнело.
Он лишился сознания и рухнул с коня…
Когда он пришел в себя, то первое, что увидел, было лицо Андрона.
— Слава Богу, ожил, — сказал холоп. — А я и вижу: ран нет, только обмер. Давай водой поливать. Стать можешь?
— Могу. А что татары?
— Фью, татары! Я чай, и теперь не опомнились. Вконец побиты.
Андрей Алексеевич разом вскочил на ноги.
Он был на небольшом пригорке. Внизу колыхалась победоносная русская рать. Великий князь в страшно иссеченных латах проезжал по рядам.
Юноша закрестился часто-часто. Потом побежал с холма, вмешался в ряды и сам закричал неистово-радостно.
Верный Андрон ему вторил густым и хриплым басом.
XX. РАЗБИТЫЕ НАДЕЖДЫ
Отец Михаил, двинувшийся в путь с такою пышностью и почти уверенный в получении ему престола митрополита всея Руси, подвергся очень скоро, почти на первых порах, опасности.
Едва путешественники миновали рязанское княжество, как в степях половецких были приведены в ужас: на них надвигалось громадное скопище татар.
Однако в данном случае Митяй явил себя истинным, сильным духом мужем.
Он один не растерялся.
Зная, что татары уважают русское духовенство, он выехал вперед и закричал надвигавшимся хищникам, что хочет видеть хана.
Имя хана было священно в глазах татар.
— Он хочет к хану — поведем к нему!
И Митяя с его спутниками привели в город Сарай.
Отец Михаил и там сумел повести себя так, что новый главный хан Тюлюбек, — номинальный владыка, так как всем управлял Мамай, его дядя, — выдал ему ярлык для безопасного проезда. Ярлык этот начинался очень оригинально: «Мы, царь Тюлюбек, дядиною Мамаевою мыслию»…
После этого наши путники благополучно добрались до Крыма, там сели в Кафе на корабли и поплыли к Константинополю.
И плавание было также благополучно.
Недалеко было до царственной Византии, когда Митяй вышел на палубу освежиться.
У него болела голова и во всем теле чувствовалось недомогание.
Лучи месяца серебрили воду. Вдали, как неясный призрак, возносился купол святой Софии — Божьей Премудрости…
Константинополь был виден. Цель была почти достигнута. Патриарх его непременно посвятит. Разве он осмелится ослушаться главного своего благотворителя, великого князя московского?
Быть может, через несколько дней он, отец Михаил, будет уже стоять в храме св. Софии, как признанный и посвященный митрополит всея Руси.
Что-то кольнуло в боку… Что-то ударило в голову…
И вдруг Митяй покачнулся, ухватился за борт и крикнул слабым голосом:
— Помогите!
Его свели, вернее снесли, в каюту. Он впал в беспамятство и к утру скончался, когда корабль был у самого Константинополя.
Его похоронили в предместье Галате.
Таким образом предсказание святого Сергия исполнилось.
Судьба другого честолюбца — епископа Дионисия — оказалась также печальной.
Он достиг Царьграда, но так как не имел княжей грамоты, был наречен не митрополитом, а только архиепископом; в судь- бище же ему входить не пришлось, так как Митяй умер.
Дионисий вернулся в Россию.
Великий кнйзь полюбил его за ум и начитанность и на этот раз сам отправил его к патриарху, чтобы тот нарек его митрополитом всея Руси.
Воля княжая была исполнена. Дионисий получил сан митрополита всея Руси, но… на возвратном пути его остановил князь киевский Владимир Ольгердович.
Дело в том, что в Киеве находился ранее поставленный митрополит Киприан, которого, однако, Димитрий Иоаннович не хотел признавать общерусским духовным владыкой.
Теперь так же поступил с Дионисием и князь киевский:
— У Руси есть уже митрополит — Киприан. Тебе незачем ехать!
Дионисий был взят под стражу и скончался в неволе.
Было позднее утро.
Пахомыч, несколько постаревший, но значительно раздобревший, сйдел в барских палатах и, выслушивая доклады ключников, зычно покрикивал.
За несколько лет он совсем вошел во вкус владения большою вотчиною и чувствовал себя уже не холопом, а настоящим господином.
Тем более, что и копеечка про черный день была отложена немалая.
Вбежал холоп растерянный, не то обрадованный, не то испуганный, и крикнул:
— Боярин прибыл.
На мгновение стало молчание.
— Полно врать-то. Какой боярин, — проговорил Пахомыч, и в то же время лицо его стало покрываться бледностью.
Но в это время послышались в сенях шаги, и вошел Андрей Алексеевич в сопровождении Андрона.
Пахомыч сидел остолбенев. Потом встал, качаясь, и пробормотал:
— С приездом-с!
— Спасибо. А ключником у меня Андрон. Он тебя и усчитает.
Ацдрон и усчитал так, что долго потом Пахомыч кряхтел: все незаконно нажитые деньги были от него отняты.
Это была единственная «месть», которую себе позволил молодой человек.
На Кучкове поле, где ныне монастырь Сретенский, толпилось неисчислимое множество народа.
Из-за голов видна была большая плаха на высоком лобном месте, в ночь построенном.
— Ведут! — послышался говор.
Вели Некомата и Вельяминова.
Перебегая то в Литву, то на Русь, они нигде не могли найти себе пристанища; наконец они вернулись — больно уж потянуло их — в родные места, а тут их и накрыли.
Изменникам нет пощады. Решение княжее было — казнь.
Некомат шел угрюмый. Вошел на эшафот, молча перекрестился и положил голову под топор.
Вельяминов, ставший красавцем еще пуще прежнего, сказал:
— Братцы! Много я грешил. Грех до добра не доводит… Вот чего я добился… Живите, как Бог велит. Простите, православные!
Поклонился во все стороны, перекрестился и склонил свою прекрасную голову.
Много лет прошло с тех пор. Кто помнит о Митяе, о Не- комате и Вельяминове, о князе Михаиле?
Имя Олега, если и запомнилось, то память о нем не добрая.
Но кто не знает о Димитрии Донском? Кто не знает святых угодников Алексия и Сергия, к мощам которых стекаются тысячи богомольцев?
В чем разница первых и вторых? В том, что первые служили только себе и стремились к благам земным, а вторые — отринули себя, служили общему благу и стремились к Богу.
И еще через много веков не умрет память о Димитрии Иоанновиче, и всегда будут стекаться толпы к святым мощам Алексия и Сергия.
ЗАМОРСКИЙ ВЫХОДЕЦ
Часть первая
I. ПОД РОПОТ ВОЛН
Июнь месяц 1582 года. Жарко, только легкий ветерок с моря слегка смягчает жару. На темно-синем небе ни облака, и солнце, жаркое южное солнце, заставляет сверкать серебром глубокие воды Адриатики, огнем гореть купол святыни, красы и гордости Венеции — собора Св. Марка. Зной загнал венецианцев в их палаццо и лачуги, на каналах и лагунах не видно гондол, и зеленоватые воды не плещут, не бьются о мраморные ступени дворцов. Но море шумит. Волна за волной набегает на берег, взбивается, падает и, ропща, скатывается обратно. Это не просто море шумит — это говорит оно: так кажется тому молодому человеку, который вот уже с добрый час лежит на берегу, прислушиваясь к звукам волн. Он широкоплеч и, по-видимому, высок ростом. Ветер слегка шевелит его сильно отросшие золотистые волосы. Такого же цвета борода едва начинает расти. Лицо густо загорело, но в таких местах, которых не коснулся загар, кожа бела, как у северянина. Не югом веет от него. О северном происхождении говорят его слегка выдавшиеся скулы, глубокие голубые глаза. Юноша красив, но красота его своеобразна — она должна кидаться в глаза, когда он находится в кругу стройных, тонких черноволосых и смуглолицых венецианцев.
